Владимир Полупанов, АиФ: — Антон, в России не многие группы, поющие по-английски, добиваются такого успеха. Тебе ведь, наверняка, говорили, что называть группу и петь по-английски — это путь в никуда?
Антон Беляев: — До сих пор так говорят. Да, это по-прежнему сложно. Мы не соберем «Олимпийский», как представители русского хип-хопа, но площадки, типа «Stadium » (на 8 тыс. человек) — вполне. Люди продолжают ходить на наши концерты, я вижу новые лица. Не хочу сказать, что это сплошь интеллектуалы. К нам ходят разные зрители, ведь мы развлекаем людей. Но наша аудитория чуть больше понимает в музыке. Это люди искушённые.
Музыка позволяет человеку примерить пиджачок с чужого плеча. Музыкант поёт какие-то строчки, и один зритель думает про них одно, другой — другое, третий даже не слушает текст, ему просто нравится аккорд, а четвертому — как гитарист сыграл.
— Ваша публика понимает всё, о чём ты поёшь?
— Не всё. А надо ли это? Я, например, не понимаю, о чём поётся в половине песен Земфиры и «Мумий Тролля». В их тексты я не особенно вслушиваюсь. Потому что музыку воспринимаю на уровне эмоций. Это такой вид искусства, который позволяет человеку примерить пиджачок с чужого плеча на себя. Музыкант поёт какие-то строчки, и один зритель думает про них одно, другой — другое, третий даже не слушает текст, ему просто нравится аккорд, а четвертому — как гитарист сыграл. Я не считаю, что в музыке (что абсолютно логично прозвучит) текст вообще важен. Она сама по себе сильный стимулятор. Понятно, что есть разные жанры. Песни Михаила Круга информативны, в них должна быть история, условно говоря, про Владимирский централ и человека в телогрейке. Мы играем музыку, где текст играет вспомогательную роль.
— Пару лет назад в разговоре со мной ты сказал, что не исключаешь возможности, что когда-нибудь запоёшь по-русски.
— У меня это сидит в голове. Это вопрос времени. Мы действующий коллектив. И в первую очередь нам нужно делать то, что от нас ждут — песни на английском, чтобы оправдывать ожидания и подтверждать занятые позиции. Кстати, на днях в прокат вышел фильм «Лёд», музыку к которому мы написали вместе с Димой Селипановым. И там есть песня «Лететь» на русском в моём исполнении.
— Но песня не твоя.
— Я почти не прикасаюсь к произведениям на русском языке, тем более чужим, но «Лететь» — хорошая правильная песня уже не существующей группы «Амега». Мне легко было её петь. В фильме есть ещё две песни Therr Maitz на английском, но они звучат небольшими фрагментами.
— Как тебе сам фильм, который только в первый уик-энд собрал 500 млн рублей?
— Русское кино — достаточно молодой бизнес, поэтому это проблемная зона. Есть примеры прекрасного советского кино, отдельные авторы, которые сегодня делают хорошие фильмы. Но киноиндустрии, как в Голливуде, у нас нет. Поэтому если учесть условия, в которых наше коммерческое кино снимается, «Лёд» получился хорошим и крепким. Видно, что старания всех людей, работавших над лентой, не ограничивались словами. Это история о мечте, современной Золушке, о том, как человек двигается к своей цели. В фильме нет банального хеппи-энда и затасканных кинематографических клише, когда в начале ты уже понимаешь в общих чертах, как будет выглядеть последняя сцена. Заканчивается всё не грустно, но очень жизненно.
— «Легенда № 17», «Движение вверх», скоро на экраны выйдет фильм «Тренер» — всё это спортивные драмы про преодоление и победы, которых у нас давно не было. «Лёд» ведь тоже отчасти о победе и преодолении?
— Да, там есть победа над собой. Я очень люблю спортивные драмы как раз за эти моменты, когда герой перед решающим боем тренируется в последний раз. И нам под музыку показывают, как он бежит по лестнице, качает бицепс, а потом наступает тот самый переломный момент. Очень простая схема, которая вызывает ком в горле, и даже слезу, если ты с похмелья (смеется).
Большая проблема нашего кино в том, что оно не может тебя погрузить в другую реальность. Из-за плохого монтажа, неважной игры актёров, неудачного озвучания и т.д. часто видны швы, которые не дают те прекрасные ощущения, которые получаешь от просмотра, например, «Фореста Гампа». Зрителю нужна интересная история, которая заставит забыть, например, о том, что машину снегом замело и надо её откапывать. Я лично кино смотрю с этой целью. У меня есть несколько любимых арт-хаусных фильмов, но я всегда честно признаюсь, что люблю кино, которое меня отвлекает. Поэтому с удовольствием смотрю экранизации комиксов «Марвел», где всё пышно и красиво. Для того, чтобы зрителя обмануть, уровень производства должен быть очень высоким. А у нас с этим «обманом» не очень пока получается.
— С музыкой та же история, как с кино?
— Мы научились делать стандартную пластиковую поп-музыку. Это уже очень похоже на западные аналоги, и теперь это можно слушать. Но технологии записи более сложной и качественной музыки у нас страдают. Здесь по-прежнему все действуют по самоучителю. Делать записи уровня Radiohead у нас пока невозможно.
— Может, такое качество здесь просто никому не нужно?
— Нужно. Но для этого нужны специалисты, которых у нас просто не может быть. Конечно, во все времена были энтузиасты, которые пытались переломить ситуацию и сделать так, чтобы звучать по-другому. Но как индустрия у нас это пока не сложилось.
— В марте у Therr Maitz выходит новый альбом Capture. Чем у вас завершилась попытка «звучать по-другому»?
— Мне нравится результат. Во-первых, у нас сменилась ритм-секция (басист и барабанщик). Ничего плохого не хочу сказать про ушедших. Но с вновь прибывшими мне стало ещё интереснее работать. Во-вторых, мы недавно переехали в новую студию (зимой от нас можно пешком по реке дойти до студии Игоря Матвиенко), мы там немного отстроились, создали своё пространство. И в итоге всё было записано в этой комнате. Пластинка получилась достаточно целостной.
Группа по-прежнему в состоянии играть по 30 концертов в месяц. Но у нас просто нет такой идиотской жадности.
— Это же ваш третий альбом?
— Будем считать, что первый. Первые два были компиляциями, ассорти из старых песен, которые залежались. И в них очень чувствуется «хвост прошлого». Я это слушать не могу. А сейчас всё записано в одном звуке. Там есть совершенно полярная музыка, но при этом между песнями в альбоме есть связь. Все они свежие — большую их часть мы играем на концертах в течение последнего полугода. Так что это первый альбом, в котором мы писали каждую песню с нуля и на одном звуке. Для меня это очередной личный прорыв.
— Судя по афише на официальном сайте, концертов у вас достаточно.
— Группа по-прежнему в состоянии играть по 30 концертов в месяц. Но у нас просто нет такой идиотской жадности.
— А была?
— Была. Даже по 40 концертов в месяц играли. Эффект первого доступа, когда, что называется, дорвались, обязывает артиста попробовать это сделать. Ты говоришь менеджеру: «Ставь все концерты, какие возможно». Он ставит. А потом начинаются звонки и всплывают еще выступления, от которых нельзя отказаться или финансово очень выгодные, и ты от них тоже не отказываешься. А к концу тура превращаешься в животное, которое даже говорить не может. Сейчас мы сбалансировано планируем туры. Попытались начать его 8 марта (после выступления в столичном Stadium Live), но он начался, по сути, 14 февраля, когда открылся предзаказ на альбом, и вышел клип на песню Container.
— После участия в «Голосе» ты довольно часто появлялся в каких-то телевизионных шоу. А сегодня я тебя почти не вижу на экране. Почему телевидение стало обижать тебя вниманием?
— У меня был этап, когда я соприкоснулся с телевидением и потом довольно активно им пользовался как ресурсом. Первый канал сыграл в моей жизни важную роль, открыв мне дверь к широкому зрителю. Но со временем и я к телевидению охладел, и оно ко мне. Наверно, и им там не совсем понятно, что со мной делать. И мне непонятно, что мне делать на телевидении. Я могу быть весёлым парнем, но большинство телешоу, в которые меня приглашают, мне неинтересны. Ходить для того, чтобы мелькнуть — это трата времени.
Телевидение не потеряло всякий смысл. Это не так. Но аудитория некоторых интернет-трансляций сегодня гораздо больше телевизионной. Мы делаем конкретное дело, и наш зритель оценивает прежде всего продукт. Поэтому количество концертов и зрителей в зале, не зависит от того, сколько раз ты придёшь на ток-шоу к Андрею Малахову или куда-нибудь ещё.
— Растёт поколение, которое вообще не знает, кто такой Андрей Малахов. Сужу об этом по младшему сыну, которому 9 лет.
— И правильно, а зачем ему эта информация?
— Борис Гребенщиков в интервью мне сказал, что современное телевидение оглупляет наших детей, молодёжь. Вот и думаю: как оно может оглуплять, если молодёжь его не смотрит?
— Молодёжь может оглуплять всё, что угодно — неправильное кино, поиск глупой информации в интернете. Это и оглупляет, и «обумняет». И этот процесс невозможно контролировать. Наивно полагать, что можно создать среду, в которой дети будут развиваться так, как нам хочется. Мы вообще на их развитие никак не влияем. Мне это стало понятно окончательно сейчас, когда я сам оказался в роли отца. Мой сын ещё маленький и пока не конкретизирует свои стремления, не идентифицирует себя как личность, но уже понятно, что это совершенно отдельная единица, видно, что он личность. Те, кому сейчас год, совершенно не поймут нас через 20 лет.
— Тебе важна атмосфера в стране и мире, когда ты пишешь песни? Вот Юрий Шевчук говорит, что она сегодня не очень творческая.
— Шевчук социальный поэт, он находится в зоне, связанной с реальностью, и поэтому живо реагирует на то, что происходит. А музыка, которой занимаемся мы, это, наоборот, уход от реальности. Поэтому мне неважно в целом, какая атмосфера в стране и мире. Я не говорю сейчас про совсем страшные вещи, типа, войны. Но те события, которые сегодня происходят, никак не влияют на творческую среду, в которой мы варимся. Мы сами создаём вокруг себя эту среду — набор людей, мест, которые ты сам выбираешь, и обстоятельств, в которые ты сам себя ставишь.
— Легко ли жить в придуманном сказочном мире, не впускать в себя негатив? В этом рецепт счастливой жизни?
— Я не придумывал себе сказочный мир. Мой мир такой же непростой, со своими трудностями. Но они связаны с тем, что я делаю. Мне кажется, это правильно: в своем контуре делать то, что ты можешь, а не пытаться сопереживать нетворческой атмосфере всего мира. Да чёрт с ним, с этим миром! Я не навязываю свой образ жизни и отношение. Для некоторых людей, наверно, важно быть в курсе всего. Мне нет. При этом я не живу в вакууме. Важная информация до меня доходит. Где-нибудь в курилке могут спросить: «А ты в курсе, что вот такой трындец происходит?» А я говорю: «И зачем мне это знать? Я без этого знания жил и ещё проживу, потому что оно не влияет напрямую на мою жизнь». Понятно, что если произойдут какие-то серьёзные катаклизмы, возьмём лопату и будем рыть окопы. Но пока этого нет, зачем дергаться? У каждого из нас своя работа. Политики делают свою, порой очень смешную, работу, музыканты свою.
— Сильно ли изменилась твоя жизнь с рождением сына в мае прошлого года?
— Не скажу, что она кардинально изменилась. Потому что я давно готовился к ситуации и создал себе рабочее пространство, которое не отделяет меня от семьи. В одной половине дома — офис, менеджмент и ребята, с которыми делаю музыку, в другой — семья. Избушка, где я могу закрыться от всех во время работы, в 10 метрах от дома, где живёт семья. Вид из этой избушки на Москва-реку. Я думал: «Как круто! Сяду, буду писать музыку и смотреть на воду». Но на практике, когда человек работает, он на воду не смотрит (смеётся). Как смотрел на экран компьютера, так и смотрю в него.
— Это правда, что у тебя в гастрольном райдере (перечень условия и требований, предъявляемых артистом к организаторам выступления) написано, что ты рано не встаёшь?
— Этого нет. Но есть другие смешные пункты. Для проверки адекватности, наличия чувства юмора и понимания, что организаторы прочитали райдер, мы «требуем» на гастролях бассейн с дельфинами и улыбающихся садовых гномов в гримерке. Важно, чтобы улыбки гномов не раздражали. Иногда организаторы звонят и дрожащим голосом спрашивают: «Это правда нужно?». В ответ наш менеджер смеётся и говорит, что, конечно, нет. Спасибо за внимательность. Есть печальная история. Эстонские организаторы, обнаружив в райдере гномов, сказали, что они с нашей группой не будут работать, потому что мы явно не в себе. Наверно, и, слава богу. Потому что с такими серьёзными людьми мы бы вряд ли сработались и смогли друг друга понять. А бывает, что организаторы выполняют наши требования. Как-то приехали в Калининград и обнаружили в гримерке улыбающихся садовых гномов. Но мы тут же устроили истерику, что улыбочки у гномов не самые приятные. «Уберите их немедленно», — потребовали мы. И дельфины в бассейне довольно часто бывают. Нам просто ставят игрушечный пластиковый бассейн величиной с две ладони, где плавают дельфинчики. Советую всем коллегам так делать. Потому что реакция на такие требования многое говорит о людях, которые организовывают вам концерт.
Ирина Салтыкова: «Я устала от суперпопулярности. Надо дать дорогу молодым» 
Ирина Дубцова: «Мой идеал — мужчина с чувством юмора» 
Антон Беляев: «Муж на родах должен быть обязательно» 
Игорь Матвиенко: Бузова — безусловно, герой сегодняшнего времени 
Борис Гребенщиков: «Элвису Пресли и „битлам“ нечего было сказать» 
