Композитор Алексей Рыбников («Буратино», «Вам и не снилось», «Тот самый Мюнхгаузен», «Юнона и Авось» и др.), возглавивший театр «Градский Холл» в ноябре прошлого года, в интервью aif.ru рассказал о неожиданном предложении возглавить театр после кончины Градского, судьбе его учеников — участников «Голоса», девальвации профессии композитора-песенника, а также премьере оперы-драмы «Le Prince André. Князь Андрей Болконский», созданной по мотивам романа Толстого «Война и мир», которая состоится в октябре.
«Лишний человек» Болконский
Владимир Полупанов, aif.ru: — Алексей Львович, если смотреть на князя Болконского из дня сегодняшнего, он кажется довольно неприглядным персонажем. Мечется, не может найти свое место в жизни, женщин считает ужасными существами. Жену свою не любит. Она умирает. А если так страстно любил Наташу Ростову, то чего же не простил ей измену с Курагиным? Вдобавок на войну он пошел от скуки, в бою вел себя безрассудно, желая погибнуть… Чем же он для вас так привлекателен?
Алексей Рыбников: — Что значит «неприглядный»?! Да, это человек, который не может найти место в этом мире, разочарован в жизни. Но именно этим он и интересен. Это очень характерный персонаж для русской литературы ХIХ века. Печорин в произведении Лермонтова «Герой нашего времени» тоже, в общем-то, «лишний человек».
— Чацкий, Онегин… Можно долго перечислять таких персонажей.
— Наблюдать за ура-героем, который живет праведной жизнью, неинтересно. Если бы Болконский не послушался отца, не уехал на год, а сразу женился на Ростовой, то и не было бы тогда трагедии, приведшей к его смерти. Вся литература строится на нелепостях, несоответствии, на трагедии. Когда идет что-то не так, когда в жизни негладко, несладко — это предмет для художественного исследования. Да, в «Войне и мире» правильный Пьер в итоге побеждает. Финальная сцена и романа, и нашего спектакля — это победа разумности и основательности. Но Болконский хочет чего-то большего, чем этот мир. Это очень близко российскому сознанию, очень важная черта. Все пассионарные люди пытаются вырваться из обыденности, преодолеть рамки заурядного мышления. Он — мятущийся герой, этим и интересен.
– Безмерно восхищаюсь вашим талантом, в спектакле прекрасная музыка. Но мне показалось, что она избыточно мрачновата. Мне лично не хватило мажорных, веселых мелодий.
– У меня вообще мало «веселых» мелодий. Для детей я, конечно, такие писал. А в основном все, что я сочинял, — это трагедии, связанные со смертью. В эту оперу-драму сложно было втиснуть веселые мелодии. Поводов для них нет. Но в сценах посещения театра, новогоднего бала Наташи, коронации Наполеона, салона Анны Шерер, сцене в Отрадном, сцене сватовства звучит мажорная светлая музыка. Там нет ничего мрачного и трагического. В первом акте вообще этого нет. А дальше, конечно, сплошной трагизм — Аустерлиц, Бородино, смерть и похороны Болконского. И наконец, финальная сцена — тоже мажорная.
— Почему для вас важно было вставить в спектакль сцену коронации Бонапарта, которой нет у Толстого?
— Кроме истории Андрея линия противостояния двух героев — Александра I и Наполеона — тоже очень важна. Мне хотелось показать силу Бонапарта в момент коронации. Существует много загадок, связанных с Наполеоном. Мы этого, конечно, не коснулись в постановке, и в романе Толстого этого нет. Например, непонятно, почему он пошел на Москву, а не на Петербург, который находится ближе к Европе? Все российское высшее общество говорило по-французски, было очаровано французской культурой, самим Наполеоном. Но Наполеон пошел на Москву с армией в 530 тыс. человек. Даже по нынешним временам такая армия громадна, а тогда тем более. И только половину ее составляли французы, там были поляки, баварцы, австрийцы, итальянцы и т. д. Обратный путь из захваченной Москвы оказался роковым для армии Наполеона. Бонапарт мечтал объединить всю Европу, сделать ее без границ, чтобы можно было беспрепятственно путешествовать по ней. По сути, он уже тогда хотел создать Евросоюз. В общем, это запутанная история, в которой много загадок.
Не было никакого просвещенного Запада
— В начале спектакля Болконский с Пьером ведут диалог о войне. Пьер говорит: «Если бы это была война за свободу, то я бы понял. Я бы первый заступил на военную службу, но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире — это нехорошо». Как вам кажется, это коррелируется с сегодняшним временем?
— Это коррелируется и с прошлым, и с сегодняшним временем, и с тем, что будет через 100 и 200 лет. Человечество живет по определенным формулам. Психология взаимоотношений ведь та же самая. Когда происходят какие-то глобальные события, мы понимаем, что это уже было когда-то. И сегодня, и во времена Римской империи возникали одни и те же коллизии.
— Ведь и в ХIХ веке в российском обществе сначала было очарование Западом, слепое его копирование, а после — разочарование.
— Можно вспомнить славянофилов и западников в музыке. Чайковский был западником, а Римский-Корсаков, Мусоргский и вся «Могучая кучка» — славянофилы. Они такими словами друг друга называли, так друг друга ненавидели и поливали грязью, как даже сейчас никто не решается.
— Казалось бы, культурные люди.
— Да. И Запад сегодня тоже ведет себя так, как и сотни лет назад. Ведь это представители так называемого западного мира, которые сотни лет назад были дикими варварами, погубили Римскую империю с ее высочайшей культурой. Никакого просвещенного Запада тогда не было. Германцы, кельты, готы, гунны были невежественными грубыми людьми. И только приняв христианство, западный мир начал цивилизовываться. Так что Европа не всегда несла «культуру в массы». Она была антикультурной. Пока не вышла на следующую ступень своего развития и не дошла до осознания того, что угрожать, ненавидеть друг друга — это тупиковый путь. А сейчас все возвращается на ту же самую спираль истории — все построено на ненависти к чужой культуре.
— Как вы понимаете фразу Болконского: «Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было»?
— Если взять отдельно взятого человека, то по своему убеждению мы все пацифисты, никто не хочет воевать. Жизнь в мире и согласии, среди любимых людей — это радость и удовольствие. Война начинается не просто так, она инициируется высшими силами, которые диктуют нам сверху эту необходимость.
— Тема веры, христианства для вас тоже важна?
— Безусловно. У Толстого было своеобразное отношение к христианству и церкви, за что его, кстати, и отлучили от церкви. И Болконский отвергал все церковные чудеса. Когда к нему приходит Пелагеюшка и говорит, что икона мироточит, он ее высмеивает. Но перед смертью просит подложить рядом с ним Евангелие. И когда ему приносят Библию, произносит: «Слава тебе Господи, Иисусе Христе». Когда наступают тяжелые испытания, люди начинают вспоминать про Бога.
— Почему, на ваш взгляд, только перед лицом невзгод?
— Если отрицать существование Бога, человеческая психика не выдержит ужаса своего существования. Несколько десятилетий жить, а потом выяснить, что вся твоя жизнь оказывается ерундой. Я написал об этом книгу «Олень повернул голову», в которой попытался без всяких научных, псевдонаучных, религиозных предпосылок с точки зрения простой человеческой логики понять, как и зачем мы существуем на земле. Любой человек, пройдя жизненный путь, пытается осознать, что представляет собой мир, в котором мы живем. Вопрос «в чем же смысл жизни?» мучил и Андрея Болконского.
У нас появилась своя площадка
— Вы говорили, что лет 15 назад стали думать о том, чтобы создать постановку по мотивам «Войны и мира» Толстого. Как я понял, у вас не было своей площадки, поэтому спектакль так долго пробивал свою дорогу к зрителю?
— И замысел рождался непросто. Потому что сложно втиснуть роман Толстого в спектакль. К тому же существует опера Прокофьева «Война и мир». Изначально я назвал спектакль «Живые картины времен Александра I и императора Наполеона Бонапарта». Толстой не любил оперу и театр. Поэтому в угоду Льву Николаевичу хотелось слегка дистанцироваться.
Когда наступила пандемия в 2020 году, нас всех заперли в домах. Я сидел на даче, как Пушкин Болдинской осенью в Большом Болдино, и снова взялся за этот материал. Меня осенило, что все события можно изложить динамично в форме двухактного спектакля, который я обозначил как опера-драма, в которой представлены разные жанры — от классики и рока до балета.
Осенью мы сделали постановку и впервые показали ее публике в мае 2021-го в театре Et Cettera. А в ноябре прошлого года совершенно неожиданно мне предложили стать художественным руководителем театра «Градский Холл». Вы правы, у нас появилась своя площадка, которой до этого не было.
Постановка очень сложная — на сцене задействовано почти 60 человек: актеры, балетная труппа, живой оркестр (в некоторых фрагментах он принимает участие). Световых сцен там больше, чем в обычном спектакле. Эта традиция у меня началась, когда я ставил «Литургию оглашенных» у себя в театре — там 276 световых сцен. В «Князе Андрее» не столько. Но тем не менее использован тот же принцип работы со светом, который сочетается с музыкальной партитурой. Мы же взялись за Толстого! Меня спрашивают: «А сколько идет постановка?» Учитывая, какой объем у романа Толстого, предполагают, что должно быть, наверно, часов пять. Тем не менее у нас два акта по 50 минут. Это тот хронометраж, в течение которого можно удерживать активное внимание зрителя. Спектакль сделан по принципу остроразвивающегося сюжета. Я по-другому никогда и не писал музыкальные произведения.
У нас есть все основные эпизоды «Войны и мира». Плюс к этому два, которых нет в романе Толстого, но они были в реальности — коронация Наполеона (в спектакле есть его ария, либретто которой построено на его дневниках), а также речь Александра I на площади в Париже, когда он милостиво возвращал пленных во Францию, говоря о том, что французы не являются врагами России. Врагом является Наполеон — человек, с которым у него были хорошие отношения, но который его в итоге предал. В 1812 году был опубликован манифест Александра I, где он объявляет о начале войны, о том, что враг «силою и соблазнами», «с лукавством в сердце и лестью в устах» напал на Россию. Это очень похоже на слова, которые были сказаны о вероломном нападении фашистской Германии на СССР в 1941 году.
— Я давно слежу за братьями Поздняковыми. Прекрасные музыканты! Бывал на выступлениях их группы Moscow City Groove Machine. Никита сыграл в вашем спектакле Болконского, Александр — Наполеона. Выбор братьев на эти роли неслучаен?
— Неслучаен. Во-первых, они давно работают в нашем театре. Мы их со школы воспитываем. Так что нас связывает много времени. Во-вторых, у них определенные вокальные данные. Помимо вокального мастерства, они обучились у нас актерскому искусству. Найти такое сочетание очень сложно, это можно только воспитать — чтобы человек мог играть драматическую роль и при этом брать си-бемоль наверху.
— Вы сказали, что случайно стали худруком театра «Градский Холл». Как это произошло?
— Я был ошеломлен трагедией. В пятницу вышел очередной выпуск «Голоса», в котором Градский выглядел очень плохо. А через два дня его не стало. Как можно было продолжать съемки, видя, в каком он состоянии? Его надо было немедленно везти в больницу. Но для меня его смерть все равно стала настоящим шоком. На следующий день после известия о его кончине мне позвонили из департамента культуры г. Москвы и сказали: «Очень просим, чтобы вы взяли на себя этот коллектив, развивали эту площадку. Пожалуйста, не отказывайтесь сразу». Это была сложная задача. Ведь у меня была своя Творческая мастерская. Нужно было сохранить учеников Градского. Все они были, конечно, напуганы — боялись, что сейчас их всех разгонят. Но мы очень бережно подошли к коллективу, поддерживаем это направление. Теперь я руковожу сразу двумя коллективами.
— Никто из учеников Градского не ушел?
— Из творческого состава никто не ушел. Те, кто не захотел более интенсивно работать, ушли, но из административного состава. Сам я никого не увольнял. Административный штат у нас даже увеличился. Потому что резко увеличился объем работы, интенсивность, что требует от всех больших усилий. Сейчас у нас сложился коллектив, который прекрасно справляется со всеми задачами. Эту площадку надо поднимать. Все было замечательно, но 30 представлений в год — это работа даже не вполсилы, а в одну десятую возможностей.
Авторов низвели до роли безымянных рабов
— Я правильно понимаю, что ученики Градского — это участники проекта «Голос»?
— Да, это только участники «Голоса» (Александра Воробьева, Дина Гарипова, Сергей Волчков, Валентина Бирюкова, Селим, Андрей Лефлер, Елена Минина, Михаил Озеров, Полина Конкина, Стас Обухов, Лора Горбунова, Светлана Сыропятова, Елена Романова, Эмиль Кадыров, Алла Рид, Буша Гоман, Наталья Герасимова, Шарип Умханов, Софья Онопченко — прим. ред.). У нас продолжается программа «Голос. Звезды». Это действительно были звезды этого проекта. Они все работают в театре «Градский Холл».
— Вы их задействуете в своих постановках?
— Нет. Они певцы, а не драматические актеры. У них проходят концерты. Мы будем дальше совместно развиваться. Конечно, есть проблемы — нужно делать следующие шаги, подбирать репертуар. Но это проблема не только этих исполнителей, а очень многих артистов, которые существуют в этом жанре.
«Голос» и другие телевизионные конкурсы — это зрелищные телешоу. Народ с удовольствием их смотрит. Но судьба всех победителей (я уже не говорю о тех, кто не стал победителем, мне в «Голосе» иногда больше нравились исполнители, которые не дошли до финала) незавидная. После проекта «Голос» никакого продолжения карьеры у большинства его участников нет.
— С чем это связано?
— Мир шоу-бизнеса — особый, жесткий мир. Я к нему не принадлежу. Кроме голоса нужно обладать артистизмом, харизмой, способностью пробиваться, создавать свой репертуар.
— Многие отмечают, что сегодня молодым талантливым артистам нечего петь, нет достойных современных песен. Есть в этом доля истины?
— Правильно, нет. Почему их нет? Потому что роль и престиж композитора-песенника шоу-бизнес девальвировал. Авторов низвели до роли безымянных рабов. Недавно смотрел концерт Фрэнка Синатры в Центральном парке Нью-Йорка, мне очень нравится, как он поет. Он выходит на сцену и объявляет имена авторов, которые для него работали, рассказывает о них. У нас имена авторов сегодня даже не пишут в титрах. Чаще всего у них выкупают права на песни на всю жизнь, платят копейки.
Талантливые люди на таких условиях работать не будут. Если раньше авторы были в почете, а хорошие песни пели разные исполнители, то сегодня хорошую песню поет один исполнитель, а другой уже перепевает ее как чужую песню, делает кавер-версию. Это вообще дикость. Если песня хорошая, ее должны петь разные исполнители. По-разному петь. Талант — это хрупкий цветок, который нужно взращивать, холить и лелеять, ухаживать. А поскольку этого не происходит, соответственно, упало и качество музыкального материала.
— Извините, что задаю вопрос живому классику. А вам не кажется, что во всех сферах помельчали люди? «Нет великих», — сказал в интервью мне Евгений Гришковец.
— Согласен, с конца ХХ века нет великих. Ушло поколение великих. А новых нет. Такой период в истории человечества. Хотя таланты есть. Но им пробиться сложно. Сейчас все делается для того, чтобы эту божественную одаренность задавить.
— Но почему же? Это же выгодно — холить и пестовать талант, который потом будет приносить деньги. Брайан Эпстайн и Джордж Мартин заработали, дав возможность участникам «Битлз» раскрыть свои таланты.
— Не знаю, с чем это связано, но сейчас абсолютно противоположная доктрина — превратить человечество в безликую массу. Сейчас не только новым талантам не дают дорогу, а уничтожают все старое и великое, издеваются над классикой. Когда молодежь приходит в оперный театр, она видит такие постановки, от которых просто тошнит. Все делается для того, чтобы человеку в голову не пришло, что классика — это что-то прекрасное. На убиение прекрасного сейчас тратится колоссальное количество энергии, сил и денег.
— Но ведь исполнительский уровень вырос. Полно хороших вокалистов. Не так ли?
— Поют сейчас потрясающе. Даже маленькие дети такое вытворяют — диву даешься. Одаренность никуда не девается. И в результате колоссальной борьбы, которая сейчас ведется, светлые силы победят. И все возродится. Надо просто немного подождать.
