Режиссёр стал специальным гостем российско-норвежского кинофестиваля «Северный характер: green screen», который прошёл по обе стороны границы: в Киркенесе (Норвегия) и Никеле (Мурманская область). В библиотеке посёлка Никель Сокуров и поговорил с журналистами.
На острие подозрений
Александра Михова, «АиФ»: Александр Николаевич, сегодня в адрес российского кино много критики звучит. Эта критика заслуженная?
Александр Сокуров: Никого не слушайте! Мы, русские люди, предрасположены к кино. Мы не предрасположены к госуправлению, к бухгалтерии, а вот наука и кинематограф — наша страсть, наше умение. Это заметно по европейским фестивалям: чем лучше фильм, с большим эмоциональным ресурсом, с привязанностью к народу, стране, тем менее желателен он для показа в Европе. Необратимые вещи происходят в восприятии России. Абсолютная идеология! Раньше я не позволял себе думать об этом. Но сейчас коллеги с западных фестивалей, комментируя фильмы, которые мы показываем, не скрывают: это слишком хороший фильм, чересчур много любви к русскому солдату, к судьбе русского человека. Мы находимся на острие подозрений, негодований и ненависти.
Сегодня европейский зритель узнаёт о России только в результате скандальных обстоятельств — политических или провокационных. Но нам в первую очередь нужно думать о своих людях, о работе по поднятию социальной культуры россиян. Она у нас в плохом состоянии. Особенно это видно по средним и малым городам, где проживает русское, крестьянское население. Там, где живут мусульмане, этих проблем нет или почти нет. Там вообще другой способ организации жизни. А у русской молодёжи проблем сверх головы, но о них никогда не говорят персонифицированно и не анализируют.
— А разве фестивальное кино не помогает высветить эти проблемы?
— Сегодня фестивальное движение в мире колоссальное, каждый день проходят тысячи общественных акций. Но плохо, когда всё беззубо. Тема фильма должна быть совершенно необходимой. Например, конфликт молодого человека с государством. Нужна практическая польза для страны, для общества, понимаете? Этого не хватает. И не только в России, в Европе тоже: кругом одна демагогия, болтовня, разговоры и обсуждения в узком кругу...
Фестивали должны ориентироваться на привлечение старшеклассников и студентов. Подростковая, молодёжная среда трудноуловима. Это опасные и непредсказуемые люди, их можно развернуть в любую сторону — и в криминальную, и в радикально-политическую. Очень интересно, как наше время справится с ними. У коммунистов иногда это получалось: вырастали целые поколения созидателей, романтиков, они строили свою жизнь на особых принципах. Но современное государство год за годом проигрывает эти бои.
Пастернак — не показатель
— Может быть, стоит показывать молодым людям ваши фильмы?
— Ни в коем случае! Я даже своим студентам, которые учились на режиссёрском факультете, не разрешал смотреть свои фильмы. Ребятам, которые закончили курс на Кавказе (Александр Сокуров вёл курс для молодых режиссёров в Кабардино-Балкарии. - Ред.), ни разу не показал ни одной своей картины. Я кино не люблю, а если что и люблю, то это литературу и классическую музыку. Они сделали из меня, провинциального, забитого мальчика, мыслящего человека. Когда мои ровесники интересовались «Битлз» и западной музыкой, я был влюблён в квартеты Моцарта. Как будто был из другого мира, народа, другого государства. Мой организм немного уродливый, неорганичный для окружающей жизни.
Но, конечно, в кинематографе есть что-то, что со временем стало для меня огромной ценностью. Существует 15-20 произведений, которые обязательно нужно посмотреть, остальные — по мере необходимости и неизбежности. Например, «Человек из Арана» (реж. Роберт Дж. Флаэрти, 1934 г.), «Стачка» (реж. Сергей Эйзенштейн, 1924), «Высший суд» (реж. Герц Франк, 1987 г.). Они переворачивают представление человека о визуальности: что хорошо, а что плохо на экране. Когда я в первый раз посмотрел «Высший суд», он для меня открыл многое: слои пирога, который представляет собой человеческое сознание и человеческую нравственность. Нам порой кажется, что границы морали жёстко обозначены, на самом деле их нет и не может быть. Я с ужасом осознал это, а потом мне жизнь много раз подтверждала, особенно в военных окопах. Уголовники, страшные люди, сидя рядом, защищали и прикрывали — вели себя в высшей степени самоотверженно. А «нравственные» люди, которые могли что-то говорить о Пастернаке, ложились на дно и ни в чём не участвовали. У кино есть возможность наглядно передавать полюса.
— Вы часто говорите и снимаете о войне. Почему?
— Война — это то, что измучило мой народ, перекурочило всю жизнь моей страны. И это то, что нам предстоит пережить вновь. У меня сомнений нет. Быстро русские люди забыли, что такое война, а в Петербурге забыли, что такое блокада. И женщины русские готовы поддерживать военные акции, не думая, что их сыновья, отцы, братья и мужья, растерзанные, лягут в окопах. Забыли... Для России война — закономерность. Неприятно очень. Мы не знаем опыта мирной жизни и разумного завершения какого-то мирного строительства. Ни один из этапов реформ в стране мы так и не довели до конца. Начиная с 1905 года, с завершения Русско-японской войны, у нас не было перерыва более десяти лет между вооружёнными конфликтами. Мы не вышли из полосы потерь мужского населения. Сокрушительные потери страшные, которые перелицевали русский народ, — внутренние, моральные, психофизические, потери характеров, потери сложных людей.
«Хотел уйти, но...»
— Над чем сейчас работаете?
— Мы пытаемся работать над новой картиной, хотя денег особо нет. Для меня это очень сложная тема, пока рано говорить — может, не получится ничего. Никогда нельзя быть уверенным, что задуманное тобой в художественной форме может состояться. Никто не обречён на успех. Мой профессиональный путь связан скорее с неудачами, чем с удачами. Я к этому привык. Но зато я делал то, что хотел, и никогда не работал по заказу. За своеволие так расплачивался. Это дорогого стоит, и я сейчас не про экономику.
— Не хотели на всё махнуть рукой?
— Очень хотел! Уйти из этой среды, общения.
— Почему же не ушли?
— Глупость. И то, что до сих пор не смог найти запасной аэродром. Но это неизбежно, я всё равно уйду. Вопрос — на сколько хватит сил. Сегодня у меня есть ответственность за моих выпускников. Понимаю, что их никто не ждёт и никто ничем им не поможет...
Интересные сюжеты появятся, когда они будут приходить со всей страны. Человек, живущий в Мурманске, Ярославле или Архангельске, — это другой человек, и он приносит в кино другие сюжеты, другой язык и повествование. Но у них нет доступа к деньгам, к серьёзному кинематографу не допущены 90% режиссёров.
