550 лет назад, 21 мая 1471 года, в семье контролёра монет города Нюрнберга родился ребёнок. Третий по счёту, а всего, как впоследствии выяснится, один из восемнадцати: именно столько детей произведёт на свет его мать, урождённая Барбара Хольпер. Назвали мальчика так же, как и отца, Альбрехтом. Фамилия — Дюрер.
Знаменитый художник, один из величайших мастеров Ренессанса, писатель, знаток фортификации, теоретик искусства — о таком Альбрехте Дюрере известно, наверное, всем. Его автопортреты помещены в школьные учебники истории, и вполне по заслугам, поскольку именно он по большому счёту и сделал этот жанр респектабельным и повсеместным. Правда, такой чести удостоены не все опыты Дюрера в области изображения себя самого. Значительная их часть отсекается по соображениям общественной морали. В самом деле, не помещать же в школьных учебниках такие его работы, как «Автопортрет в обнажённом виде» 1509 года, где Дюрер нарисовал себя практически в полный рост, весьма натуралистично изобразив то, что тогда называли «срамным удом». Слишком уж это вызывающе. Уж лучше что-нибудь другое, не столь дерзкое. Пусть там будут, например, вот эти две картины, почтенные, спокойные, солидные и лишённые всяческого вызова: «Автопортрет с пейзажем» 1498 года и «Автопортрет в одежде, отделанной мехом», написанный двумя годами позже.
Фокус, однако, в том, что для своего времени именно эти две работы могли считаться таким вызовом и даже пощёчиной общественному вкусу, что никакие «изображения срамных удес» там и рядом не стояли. Подумаешь — обнажёнка. Для европейского Ренессанса это скорее норма. Пусть сравнительно новая, но уже не столь вызывающая, вспомните хотя бы «Давида» Микеланджело Буонарроти.
А вот «классические» автопортреты Дюрера уже, что называется, на грани фола. Да, на наш взгляд, в них нет ничего сомнительного или тем более оскорбительного. Сплошная высокая духовность и образец для подражания.
Ну-ну. Можно только предполагать, какие чувства овладели бы жителями Нюрнберга, если бы им сказали, что молодой человек, изображённый на «Автопортрете с пейзажем», — образец для подражания. Что? Этот итальянский свистун? Ах, он немец? Ну тем хуже для него! Но с чего бы это добропорядочному немцу рядиться в венецианские тряпки, да ещё и подвивать волосы, будто итальянские блудницы? И ещё перчаточки беленькие — тоже барин нашёлся! Нет уж, коль скоро ты немец и ремесленник, то изволь и выглядеть так, как подобает немцу и ремесленнику!
Своя правда в подобных рассуждениях имелась. Дюреру действительно был категорически не по чину подобный наряд — дорогой, роскошный и изысканный. Во всяком случае, если придерживаться формальной точки зрения. Да, по всем статьям наш преуспевающий художник, уже тогда заслуживавший эпитета «великий», — всего лишь ремесленник. По той простой причине, что принадлежит к ремесленному сословию. Его отец — ювелир. Сам он — гравер. Это же всем и каждому известно!
И впрямь. То, что Дюрер — гравер, в те годы было известно всему Нюрнбергу, всей Германии, да и всей Европе, если уж на то пошло.
До знаменитых строк Александра Пушкина — «Зависеть от царя, зависеть от народа — не всё ли нам равно?» — оставалось ещё лет триста с хвостиком. Да и реалиям времён Дюрера эти слова не соответствовали. Тогда живописцу можно было зависеть только от условного царя. Условного, потому что он мог быть и императором, и королём, и римским папой, и герцогом, и графом... Словом, зависеть можно было от знатного, влиятельного и обязательно очень богатого человека. Другой бы содержание живописца просто не потянул. А о народе тут и говорить не приходится. Живопись ему точно не по карману.
А вот листки с оттисками неких картинок, сделанные типографским способом... Это совсем другой коленкор. Другое дело, что предприятие было чрезвычайно рискованным. Дюрер здесь выступил абсолютным новатором. Да, в его распоряжении была самая крупная типография Германии, хозяином которой был Антон Кобергер. По совместительству — крёстный нашего героя. Гравюры Кобергер выпускал и раньше, но они были всего лишь книжными иллюстрациями. Наладить выпуск листков с изображением и краткой подписью — такой ход мог принести либо резкий взлёт, либо коммерческий провал. Тут требовалась во-первых, рука мастера. А во-вторых, точнейший маркетинговый расчёт.
То, что Дюрер обладал первым, было очевидно. Жизнь показала, что он отлично управился и со вторым. Цикл «Апокалипсис» — 16 гравюр с соответствующими цитатами из «Откровения Иоанна Богослова» на каждой — был сделан Дюрером очень быстро, буквально на одном дыхании. И столь же быстро раскуплен. Его допечатывали не единожды, а тиражи всё росли и росли...
Здесь нет никакой мистики. На рубеже столетий в Европе очень многие, если не все, жили в напряжённом ожидании конца света. Жару добавляли перманентная чума и только-только появившийся в Старом Свете сифилис. Словом, аудитория, «точно знающая», что приходят «последние времена», была подготовлена. Попадание оказалось точнейшим.
Впоследствии Дюрер сделает ещё несколько циклов гравюр. Все они будут посвящены самым популярным в народе темам. «Страсти Христовы» — это расчёт на более-менее понимающую и уже приобщённую к искусству публику, поскольку описание мучений Христа считается одной из главных тем того времени. А вот гравюры, посвящённые Деве Марии, — это уже расчёт на самые широкие массы. Именно эти циклы сделали Дюреру имя и состояние. Он доказал, что «зависеть от народа» можно, и финансово это будет ничуть не хуже, чем «зависеть от царя». По большому счёту, Дюрер впервые запустил в оборот то, что сейчас назвали бы комиксами на библейские темы. Более того, это была самая настоящая массовая культура в счастливый миг своего рождения.
Однако на статус Дюрера это влияло мало. Он по-прежнему оставался гравером. Хотя по факту был художником. Великим, если не величайшим. Именно так следует понимать его второй по популярности автопортрет — в одежде, отделанной мехом.
Это уже не стиляга, одевшийся в заморские тряпки и эпатирующий почтенных бюргеров. Здесь вызов гораздо более дерзок. До того момента портреты живых людей было принято писать в особой манере: модель изображалась в повороте на три четверти. Анфас изображали только и исключительно святых. Прежде всего — Христа. И здесь Дюрер походит на Христа, что называется, до степени смешения. Даже рука художника изображена почти что в благословляющем жесте. Кощунство?
Вряд ли. Просто напоминание о том, что художник, пусть даже зависящий от народа, всегда знает своё истинное место. И не стесняется напоминать об этом.
