О малоизвестной странице Отечественной войны 1812 года рассказывает Юрий Бондаренко, историк, публицист, специалист по польской истории и филологии.
«Бесчеловечная жестокость»
В 1820-х годах во Франции были опубликованы воспоминания генерала Филиппа-Поля де Сегюра, личного адъютанта Бонапарта. Эти воспоминания вызвали небывалый ажиотаж, позже их использовал Лев Толстой, описывая Бородинскую битву в «Войне и мире». Так вот, в 6-й главе своих мемуаров де Сегюр подробно рассказывает об отступлении наполеоновской армии из Москвы. В том числе - о жуткой сцене, открывшейся командованию французских сил после того, как те миновали Можайск и Бородинское поле, где на тот момент всё ещё лежали «тридцать тысяч наполовину обглоданных трупов».
«…Императорская колонна приближалась к Гжатску (ныне город Гагарин. - Ред.); она была изумлена, встретив на своём пути только что убитых русских. Замечательно то, что у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова и что окровавленный мозг был разбрызган тут же. Было известно, что перед нами шло две тысячи русских пленных и что их сопровождали испанцы, португальцы и поляки… Кругом императора никто не обнаруживал своих чувств. Коленкур (дипломат наполеоновской эпохи, был послом в России и министром иностранных дел Франции. - Ред.) вышел из себя и воскликнул: «Что за бесчеловечная жестокость! Так вот та цивилизация, которую мы несли в Россию! Какое впечатление произведёт на неприятеля это варварство? Разве мы не оставляем ему своих раненых и множество пленников? Разве не на ком будет ему жестоко мстить?»
Перед нами - неоспоримое свидетельство военного преступления. И от кого - не от воевавшей с ней стороны, а от человека из ближайшего окружения Наполеона! Де Сегюр, кстати, после войны стал сенатором, прожил долгую жизнь. И много претерпел от соотечественников за то, что в своих воспоминаниях не описывал русских как полных идиотов и не считал поражение Наполеона только лишь заслугой «генерала Мороза».
Между тем, как пишет далее очевидец, увидев страшную картину, «Наполеон хранил мрачное молчание; но на следующий день убийства прекратились. Ограничивались тем, что обрекали этих несчастных умирать с голоду за оградами, куда их загоняли на ночь, словно скот. Без сомнения, это было варварство; но что же было делать? Произвести обмен пленных? Неприятель не соглашался на это. Выпустить их на свободу? Они стали бы рассказывать о нашем бедственном положении и, присоединившись к своим, яростно бросились бы за нами. В этой беспощадной войне даровать им жизнь было равносильно тому, что принести в жертву самих себя. Приходилось быть жестокими по необходимости…»
Точное число убитых русских пленных, к сожалению, осталось неизвестным. Как неизвестно и число выживших. При Шевардине и Бородине было потеряно (убитыми, ранеными и пленными) 44 тыс. солдат и 1,5 тыс. офицеров.
По разным оценкам, в плен к французам тогда попали 700-800 человек. Но позже это число могло резко увеличиться за счёт оставшихся в Москве раненых солдат. Как видим, де Сегюр говорит о двух тысячах наших пленных, шедших впереди императорской колонны. По-видимому, погибла значительная их часть.
Месть победителю?
Но почему подозрение падает именно на поляков, ведь в мемуарах речь идёт также об испанцах и португальцах? Ответ простой: в Испании шла партизанская война против французов, воевавшие в рядах Великой армии испанцы и португальцы были призваны не по своей воле. У них не было никаких причин питать как любовь к Наполеону, так и ненависть к его противникам. Поляки же воевали с русскими скорее по зову сердца. Они шли к Бонапарту добровольцами, в надежде восстановить своё государство. Примечательная деталь: когда Русская армия в начале войны отступала от границ империи через белорусские земли, населённые в значительной степени поляками, она сталкивалась с проявлениями партизанской борьбы, наши конвои не раз были атакованы.
Можно вспомнить и другой факт: когда за месяц до описываемых событий наполеоновские войска только вошли в Москву, то первым делом поляки из 5-го корпуса Понятовского ворвались в Кремль и забрали все трофеи, взятые Мининым и Пожарским у польских интервентов за 200 лет до того, в 1612 году. Забрали, чтобы уничтожить следы своих былых поражений...
Вот и осенью 1812-го у польских военных был весомый повод жестоко обойтись с нашими пленными. Они понимали: разгром Наполеона лишает их шансов на восстановление независимого Польского государства. Между тем убийство этих русских пленников - по сути, такое же военное преступление, как и катынская трагедия, во время которой в 1940 г. были уничтожены тысячи польских граждан. Масштаб этих драм, конечно, разный - в катынском лесу погибло больше людей. Но это не значит, что наши солдаты, подло убитые в октябре 1812-го, не заслуживают того, чтобы об их трагедии помнили. Эпизод 200-летней давности показывает, что не всё было однозначно и россияне вполне могут предъявить свой счёт за военные преступления к польской стороне.
Ради добрососедских отношений с Польшей нельзя постоянно заниматься предъявлением взаимных обид. Но и забывать о наших воинах мы не имеем морального права. На мой взгляд, необходимо отдать дань памяти безвинно погибшим. Сегодня на месте их гибели на старой Смоленской дороге нет ничего - ни монумента, ни даже памятного знака. Это упущение в дни 200-летия трагедии под Гжатском пора исправить. Надеюсь, что губернатор Смоленской области примет правильное решение.
Измена гастарбайтера. Как граф Тотлебен провалил взятие Берлина 
Испанцы Сталина 
Молчание Сталина. Почему он не выступил 22 июня 1941 года 
Где правда, где ложь? Эксперт развенчал мифы о Великой Отечественной войне 
«Подлец, мерзавец, трус Барклай». Де-Толли, который обманул Наполеона 
