Журналист Марк Барталмай, автор документального фильма «Украинская агония — скрытая война», закончил работу над своим вторым фильмом о событиях на Юго-Востоке Украины. На сей раз в соавторстве с ним выступила Неля Ойстрах — россиянка, проживающая в Германии. Во время работы над проектом авторы провели многие месяцы в Донецке, потратив на оборудование, амуницию и постпродакшн тысячи евро. Фильм уже вышел на русском и немецком языках, был показан в Берлине и появился на DVD. Но пока не в России, хотя авторы прилагают все усилия для этого. О работе над проектом и новых планах создатели фильма рассказали в интервью АиФ.ru.
Екатерина Ларинина, АиФ.ru: Марк, Неля, о чем ваш новый фильм?
Марк Барталмай: Обо всём — о жизни простых граждан Донецка, о здравоохранении, образовании, промышленности. Мы даже спускались в шахту. Фильм о том, как живет республика в условиях блокады, как обстоят дела с правами человека и какова гуманитарная ситуация, как работает ОБСЕ, какое положение в прифронтовых зонах, как работает полиция.
— С этим связано название — «Республика нон грата»?
Марк: Да, европейцы не хотят не только признавать республики Донбасса, но и задумываться о том, что там живут миллионы людей — живут в условиях войны и блокады. Для западного человека граждане ДНР и ЛНР — исключительно террористы и сепаратисты в балаклавах и с оружием.
Неля Ойстрах: Добавлю от себя: республики нежелательны, люди там обезличены в глазах Запада, и мы пытаемся вывести информацию о них из абстрактного контекста на другой уровень. И, судя по реакции зрителей в кинотеатрах и соцсетях, нам это удаётся.
Для западного человека граждане ДНР и ЛНР — исключительно террористы и сепаратисты в балаклавах и с оружием.
— В России фильм можно будет посмотреть?
Неля: Пока нет. Первый фильм «Украинская агония. Скрытая война» в кинотеатрах Донецка целую неделю демонстрировался бесплатно. Далее в сокращенном варианте его показал канал «Россия-1», после чего мы выложили полную версию в интернет. Показы второго фильма «Прифронтовой Донецк. Республика нон грата» пока прошли только в Германии. Мы прилагаем все усилия, чтобы показать фильм в России, но на данном этапе это невозможно. Ни один телеканал не изъявил желания его приобрести. В интернете мы не можем его пока разместить, так как вложили все свои средства в производство, и для того, чтобы финансировать следующий наш проект и как-то дальше существовать, нам необходимо как-то компенсировать расходы.
— Как в Германии был восприняты фильмы?
Марк: Зрители поддержали. Говорили, «Круто, наконец-то!».
Неля: После показов у нас обычно проходит дискуссия в форме вопросов и ответов. Зрители, в основном, говорят спасибо, они очень благодарны нам за нашу работу. Проблема в том, что фильм никогда не будет показан на немецком ТВ, а значит, его смотрят, в основном, те немцы, которых не нужно ни в чём переубеждать и кому не надо ничего доказывать. Это замкнутый круг. Наши зрители просто подтверждают свою точку зрения по этому вопросу и получают дополнительную информацию. До тех же, кто с утра за завтраком читает газету, а вечером после работы смотрит вечерние новости, наш фильм никогда не будет доступен в силу того, что основная масса людей воспринимает информацию пассивно, через мейнстрим. Но для мейнстрима мы сами персоны нон грата.
— А диссонанса у зрителей не возникло из-за того, что есть большая разница между тем, о чем пишут немецкие и европейские СМИ, и тем, что показано в фильме?
Марк: Если немецкие СМИ говорят про гибридную войну Путина против Запада, я почему-то оказываюсь в этом контексте.
Неля: Для немецких СМИ Марк — «кремлевский пропагандист» и «часть российской системы» (смеется). А эта система о нём не имеет никакого понятия. На границе между Россией и ДНР нас каждый раз по часу допрашивает ФСБ. Они не могут понять, зачем немецкий гражданин по собственной воле как независимый журналист каждый раз приезжает в Донецк, и за ним не стоит ни одно СМИ.
Марк: В Германии я уже не могу работать, как раньше. Меня смешивали с грязью на центральных каналах Германии в прайм-тайм после выхода первого фильма. Но и для России я чужой, у меня нет аккредитации, потому что я независимый журналист. В России есть закон, по которому получить аккредитацию могут только те журналисты, которые работают для конкретного СМИ. Но я не хочу контрактов со СМИ, потому что это ставит меня в зависимую позицию.
— А как вы получаете аккредитацию в Донецке? Насколько мне известно, там с этим тоже строго.
Марк: Для них было важно, что у меня есть международная пресс-карта. И для них важно, чтобы про них говорили иностранные журналисты. Потом они узнали мой взгляд на происходящие события, и получать аккредитацию пресс-службы ДНР стало вообще просто.
Неля: Но в России мы не можем получить аккредитацию. Это недостаток российского закона о СМИ, который устарел. В 1991 году, когда он был принят, Интернет еще не получил такого широкого распространения и не было понятия «независимый журналист». Кроме того, для аккредитации в том же МИД или Госдуме необходимы документы от СМИ.
Марк: На Западе такого нет. Любой журналист может спокойно работать в качестве независимого, без привязки к какому-либо СМИ.
— Когда в Черном море потерпел крушение самолет, в котором находились российские военные, ансамбль Александрова и Лиза Глинка, украинские СМИ буквально плясали на костях? Есть ли границы дозволенного в современной журналистике?
Марк: Их нет — ни у украинских СМИ, ни у европейских. Журналистика стала очень идеологизированной и политизированной. Речь не идет о том, чтобы представить факты, сама информация уже не играет никакой роли. Важны субъективный взгляд и способ подачи. СМИ разучились подавать информацию, они преследуют интересы узких групп граждан. И те сюжеты, которые про меня выпускали немецкие телеканалы — это яркий тому пример. Еще пример: недавно в Германии ведущими телеканалами было проведено исследование общественного мнения, людей спрашивали о том, доверяют ли они СМИ. Большинство респондентов ответили утвердительно. Журналисты несколько дней пускали в эфир новости про этот опрос с таким посылом, что раз люди доверяют СМИ, значит, СМИ говорят правду. Понимаете, какая логика? Но у меня вопрос в том, почему СМИ вообще должны заказывать такие исследования?
Неля: Даже из тех интервью, которые давал Марк немецким телеканалам, они выдергивают только то, что подтверждает их собственную позицию, вырывают высказывания из контекста.
Даже когда западные журналисты всё же приезжают в Донецк, они ищут только подтверждения своему взгляду на события, снимают с определённого ракурса того же Захарченко, делают акцент на оружии и охране.
— В чем причина этого, по вашему мнению?
Марк: Они не хотят воспринимать реальность, и в этом огромная проблема. И даже когда западные журналисты всё же приезжают в Донецк, они ищут только подтверждения своему взгляду на события, снимают с определённого ракурса того же Захарченко, делают акцент на оружии и охране. Марк, например, снял совершенно другой по настроению и содержанию сюжет на ту же тему, находясь в двух метрах от съёмочной группы одного из ведущих немецких телеканалов.
И всё это делается совершенно сознательно. Они сами формируют ту реальность, которая им нужна в медиа пространстве, они занимаются формированием определенного мнения в обществе.
В Германии есть специальный фонд, который совместно с администрацией Фейсбука ищут и преследуют людей, которые критически высказываются. Кроме того, Министр внутренних дел заявил, что дополнительно к этому фонду в министерстве будет выделен отдел по «борьбе с фейковыми новостями», такое «Министерство правды». А фейковые новости для них — все, которые идут вразрез с официальной позицией.
— Многие ваши коллеги и в Германии, да и в России, наверняка, не понимают, зачем вы это делаете? Зачем снимаете фильмы, которые идут вразрез с официальной позицией, тратя на это свои время и деньги?
Марк: Если ты один раз вышел за пределы этой системы, ты уже не сможешь вернуться обратно. Ты уже видишь, насколько эта система прогнила, и уже не можешь в ней существовать и работать, как раньше. Для меня, к сожалению, а, может быть, и к счастью, обратного пути нет, и я обречён заниматься тем, чем уже занимаюсь сейчас.
— Я помню, что когда был пресс-показ первого фильма в Москве, вы говорили, что сняли его потому, что вам тогда захотелось увидеть своими глазами происходящее в Украине. А что толкнуло на создание второго фильма?
Марк: У меня и первый фильм не планировался. Я хотел съездить, увидеть, сделать фотографии, написать репортажи и всё. Я тогда работал на коммерческих проектах, никогда не был кинодокументалистом. Но когда я был в Донецке, ребята из ополчения позвали меня поехать с ними, посмотреть своими глазами на то, что происходит на линии фронта. Тогда я и задумался о том, чтобы сделать полноценный фильм, к тому времени уже накопилось много видеоматериала. Я нашел еще одного оператора, он же был у меня переводчиком. Но особенность обоих фильмов заключается в том, что мы не были там две недели, мы прожили в Донецке достаточно продолжительное количество времени.
Неля: В этом и есть прелесть свободной журналистики. По заданию редакции журналисты приезжают на несколько дней, не успевают вникнуть, понять то, что происходит вокруг.
Марк: Я прожил в Донецке почти год, когда снимал первый фильм. У меня были кадры, снятые летом, осенью, зимой. Я фиксировал то, как развивалась ситуация. Я там был, когда установили блокаду, когда Донбасс отключили от банковской системы.
— А что вы сами думаете про гуманитарную и экономическую блокаду Киевом этих территорий?
Марк: Блокада логична с военной точки зрения, потому что это повышает шансы вернуть территории. Когда у людей нет ни продуктов, ни лекарств, ни воды, ни электричества — ничего, они рано или поздно захотят обратно. Такой был план. Но он не сработал.
Нелогичным было, когда Киев сказал, что это граждане Украины, которых он должен защищать от «террористов и сепаратистов», а сам продолжил их обстреливать, ссылаясь на российскую военную агрессию. Но я там ни разу не видел российские войска. Добровольцев из России, действительно, было много. Но регулярных войск — нет.
Неля: Меня на одном из показов в Германии спросили: «А как Вы можете доказать, что в Донбассе нет российского военного присутствия?». На что я предложил следующее: «Давайте я сейчас сяду в автомобиль, доеду до Донецка, сниму на видео пустую улицу или шоссе, вот вам и будет доказательство».
Марк: Есть разные уровни работы ОБСЕ. В принципе, они смотрят на ситуацию по-деловому, без эмоций. Они не спекулируют, но часто не упоминают о том, что происходит на самом деле. ОБСЕ публикуют голые факты: столько-то выстрелов за день, а с какой стороны — не указывают. Они очень осторожны, и я это тоже могу понять. Но дело в том, что у них определенные полномочия — они работают в интересах Украины и европейских государств, и в новом фильме мы это четко показываем. Когда миссия ОБСЕ работала в Сербии, она внесла свой вклад в оправдание бомбардировок Сербии войсками НАТО. То же самое сейчас происходит и на Юго-Востоке Украины. Хотя нужно сказать, что там есть сотрудники, которые действительно хотят быть объективными, но Александр Хуг (один из руководителей миссии ОБСЕ на Украине, — ред.) постоянно пытается снять ответственность с Киева. То же самое делают и немецкие СМИ, которые передергивают уже слова самого Хуга, сказанные на пресс-конференции в Берлине, и подгоняют их под свою повестку, вырывают из контекста.
— Есть планы продолжить работу и снять третий фильм?
Марк: Я видел фильм, который по этой теме снял Оливер Стоун. Но он очень поверхностный, автор не вникает в причины. В своем новом фильме мы бы хотели показать, какие интересы преследует Германия, потому что они сильно отличаются от интересов Соединенных Штатов — их интересы не всегда совпадают по вопросам Украины. Хочется сделать полноценный фильм, в котором будут представлены мнения разных сторон — России, Украины, Германии, США, олигархов, показано, какое место в этом занимают добровольческие батальоны. Также мы хотели бы взять интервью у Януковича, Азарова, Фирташа, Савченко. Наша главная цель — создать трилогию, которая позволит через 10, 15, 20 лет увидеть, что происходило на самом деле. Это историческая хроника.
— Я слышала, вы еще хотите снять фильм про Сирию?
Неля: Да, в Сирийском посольстве посмотрели наш фильм «Украинская агония. Скрытая война», и у нас есть предварительная договорённость, что нам окажут содействие в съёмках. В конечном счёте, оба этих конфликта связаны друг с другом тесным образом потому, что в обоих случаях противоборствующими сторонами выступают одни и те же силы. Но пока есть проблема финансирования, о поездке в Сирию остаётся только мечтать.
