«Все книги читаю первой». Один день с работником типографии

Чтобы найти полиграфическое объединение, как официально именуется типография, надо очень постараться. Зная только адрес, придется побродить по округе или поспрашивать прохожих. В послевоенное время, когда производство только открыли, помещение окружал пустырь. Сейчас около типографии возвышаются современные дома, но к ней по-прежнему ведет только узенькая тропинка.

Около восьми утра. Только рассвело, Светлана спешит с остановки на работу. Идет вдоль зарослей кустов, проходит проходную, где каждого входящего просят предъявить пропуск. И далее, через типографский дворик, в цех. Ее рабочее место – это огромное помещение, разделенное на зоны агрегатами для выпуска печатной продукции. Мананникова работает на завершающем этапе – напечатанные книги, брошюры, листовки, журналы здесь склеиваются, сшиваются, прессуются, сохнут и упаковываются в пачки, обернутые специальной бумагой.

Процесс пошел

«Вот мой «официальный» станок, — Светлана подходит в железной машине, из которой выглядывают штыри и прутья. — Он форзацеприеклеечный. То есть, я официально вроде как на нем числюсь, четвертый разряд имею, но у нас нет такого разделения: ты здесь, я там. Где есть работа — туда и иду. Эта машина приклеивает к тыльным сторонам книги два белых чистых листа, форзацы то есть».

Девушка опускает переключатель, нажимает ногой на педаль. Станок пыхтит, урчит, воет. «Процесс пошел», — говорит Светлана. Берет пачку листов и кладет на подложку. Автомат «проглатывает» бумагу, и с другой стороны «выплевывает» книгу — почти такую, какая она есть в нашем понимании, только без обложки. Около станка ждут своей очереди толщи листов. Кажется, конца-края им нет. Автомат грохочет так, что ухо не воспринимает никаких других звуков.

В цехе несколько человек, в основном, женщины лет сорока-пятидесяти. Объясняются друг с другом знаками: каждая закреплена за каким-то подобным станком, который издает звенящие и жужжащие звуки. Помещение старое, на стенах сходит краска. На столе стоит видавший виды магнитофон.

Автомат затихает: подача листов кончилась. Светлана спешит в другой конец цеха. Здесь возвышается машина, опоясанная катушками с белыми прочными капроновыми нитками. Женщина берет стопку бумаги и кладет в специальное окно. Поворачивает рычаг – автомат издает «вжжж» и начинает строчить бумагу, подобно огромной швейной машине. Листов много, исчезают они медленно. Присесть некуда, Светлана работает только стоя. В цехе вообще нет стульев, есть только несколько старых, советских времен, полированных столов.

«Это станок ниткошвейный, — говорит девушка. — Он готовит книги и журналы для того, который клеит. Сейчас сошью подготовленные экземпляры — и понесу к первому автомату. Или сама встану, или девчат попрошу. Вон тех, что обложки клеят».

«Здесь был склад НКВД»

Двенадцать. Шум в цехе стихает, как по команде. Женщины устремляются в столовую. Она недалеко, в этом же здании, надо идти по длинному коридору с огромными окнами.

«Странное у нас здание, правда? — улыбается Светлана. — Типография же здесь только последние 68 лет, после войны открыли. Надо было выпускать первые победные газеты и листовки. А раньше здесь был склад НКВД. Это никакая не байка, факт официально подтвержден документами. Потому и планировка помещения такая удивительная: что-то среднее между складами и бомбоубежищем. А еще в войну сюда золотой запас страны эвакуировали. Не знаю, весь – не весь, но здорово здание охранялось, а потом как-то разом, говорят, его освободили, и стали под печатные дела площади пускать».

Попив чаю, Светлана возвращается к станку. Агрегат ревет, когда оператор нажимает на педаль, отпускает ногу – автомат чуть стихает. Процесс похож на шитье машинкой с ножным приводом. Вдруг форзацеприклеечный агрегат резко затихает. «Сломался», — едва слышно шепчет Светлана, отжимает рычаг, просовывает руки куда-то вглубь. Что случилось — девушка распознает на ощупь: внутри него ничего не видно. «Нитка, что ли, запуталась. – размышляет оператор. – Или деталь запала». Включает машину — тишина.

«Мастера звать будете?».

«Да нет. Я сама форзацеприклеечный мастер», — смеется Света.

«Часто ломается?».

«Бывает, это ж машина. Мы, люди, крепкие, а они иной раз подводят».

Рычание возобновляется с пятой попытки. Со скоростью звука летят в машину листы. Краем глаза удается разглядеть, что это географическая карта области. Пахнет разогретой бумагой. Светлана выключает автомат, равняет рукой выпущенные и сшитые части книги. Берет нож и начинает отделять их друг от друга.

«Руками?».

«Конечно, — смеется Мананникова. — Каждый листочек — ручками. А вы думали, все автоматизировано? Зато надежно: так брака нет. Автомат сшивает книгу, не читая: он же не понимает, что здесь заканчивается одна и начинается вторая, сшил всю толщу, я разъединяю».

«Все книги читаю первая»

Обед окончен, женщины вернулись на места. Магнитофон никто не включает.

«Я шум станков больше музыки люблю, — говорит Света. — Правда-правда, мне нравится, привыкла. Здесь вообще интересно. Я все книги первая читаю, можно и так сказать. Ведь мы печатаем и кулинарные рецепты, и предвыборные листовки депутатов, и словари тематические. Бывают очень интересные издания. Кандидатские программы читаем, веселимся. Сейчас вот типография тендер выиграла на производство азбуки для малышей. На линейке 1 сентября всем первоклашкам области такие вручат. Очень красивенькая книжка, приятно посмотреть, а главное – полностью под детские ручки адаптирована. У нее и формат карманный, и связана с родным краем. На букву Ж, например, не традиционный жук нарисован, а Жорик – тигр амурский, о котором мы всей областью молились, чтоб выздоровел. Он был талисманом чемпионата Европы по дзюдо в прошлом году. На А – не арбуз, как всегда, а Аркаим – и написано, что это древнее поселение на территории Челябинской области. Мне очень нравится книга. И малыши сразу историю родного края изучать начнут».

«У вас дети маленькие? В книгах хорошо разбираетесь для малышей».

«Да-да, маленькие, — Светлана кокетливо поднимает голову, — доченьке двадцать лет. Хорошо я сохранилась?».

Посмеявшись, идет как раз туда, где заканчивается выпуск самой азбуки для первоклассников. «Здесь тоже все ручками, - Мананникова берет в руки поролоновую губку и макает ее в миску с жидким клеем. — Тут уже почти финиш, обложки клеятся».

Губкой Светлана уверенно мажет яркий синий прямоугольник, прикладывает его к сшитым листам, кладет губку на приспособление с деревянными палочками сверху. «Это наше местное изобретение, – говорит оператор, – чтоб клей не капал, кладем сюда, а на книгу - грузик. Чуть посохнет – под пресс».

Грузик кладется тоже «ручками». Стопка книг растет, тяжесть – вместо груза используется небольшой квадратный кусок металла – всякий раз перекладывается на ту книгу, что оказывается вверху. Монотонно, последовательно, нудно и долго.

«Если б не нравилось, не работала».

Ближе к вечеру Светлана подходит к прессу. Это еще один станок, которым она запросто овладела. Книги, а в этот раз ими оказалась все та же азбука, почти готовы. Света кладет несколько пачек под деревянную балку. Зажимает стопку, возвращается на склейку книг. Когда азбука пролежит там определенное время, ее упакуют и вывезут из цеха.

Мананникова бежит на ниткошвейную машину. На очереди новая кипа бумаги — классный журнал. К началу учебного года заказов много. И работы хоть отбавляй.

«Если б мне не нравилось, я бы не работала, — Светлана смотрит на другую сотрудницу, что разрезает мини-станком этикетки с надписью «Яйцо 1 сорта». — Интересно, сколько за мою жизнь через руки бумажных листов прошло? Мне кажется, ими можно всю область покрыть, как снегом, и сантиметра места пустого не останется».