Сотни людей терпеливо ставили спектакль. В нарисованных декорациях расположили мифического врага (злобных краснорожих американцев), на авансцену выдвинули героя-любовника с обличительным копьём наперевес (защитника детей с вдохновенным лицом студента рабфака), спевшийся на многочисленных репетициях хор выстроился по малейшему движению дирижёрской палочки. Входная ария баритона известила партер об очередном злодействе гнусного врага, зверски расправившегося с ребёнком, и голоса актёров слились в согласном ликовании.
Казалось, ничто не остановит набравшее ход представление. Ни слабые реляции российских дипломатов с извинениями насчёт того, что неправда, нас всюду допустили, и нет, ничего не лишают; ни изумление ещё помнившей правописание общественности, ни запоздалые разъяснения псковских чиновников. Особенно, кстати, смешно смотрелась абсолютно выпадающая из жанра нудная лекция посла Макфолла про презумпцию невиновности, которая, оказывается, означает, что никого нельзя считать преступником до окончания расследования. Кому и, главное, где он это рассказывает?
Короче, зрелище подходит к кульминации. На сцену выводят главную героиню: страдающая мать, от которой обманом оторвали ребёнка, мать, которая требует немедленного возвращения мальчика, чьё имя она не помнит, в её нежные объятия. Образ матери сливается с образом утерянной Родины.
– Она встала на путь исправления! – торжественно возвещает хор. Заметьте, как тонко: типа, да, были трудности, но теперь она поднялась с колен! И лексика знакомая, социально-близкая…Страдающий в грязных лапах врага ребёнок должен вернуться на родную Псковщину, пока его не прикончили!
И вот этот несущийся паровоз – неслучайно я ввожу этот образ – внезапно останавливается на небольшой станции, потому что жизнь и естество главной героини оказываются сильнее всех пропагандистских придумок.
Согретые лучами славы и другими горячительными средствами, мать братьев Кузьминых и её дважды судимый сожитель (представленный, кстати, широкой аудитории в качестве гражданского супруга, готового взять на себя ответственность за ребёнка, когда тот будет отдан под его великодушное покровительство) устраивают дебош в поезде и вечер трудного дня завершают в полицейском участке.
Спектакль сорван. На его месте во всём родном великолепии является настоящая жизнь: Шукшин, Достоевский, Довлатов. Дамочка грозит скормить соседей рыбам из Чудского озера, а сожитель, до неожиданного взлёта служивший банщиком в заведении с сюрреалистическим названием «Устье Бич», кидает оземь мочалку и со словами «я теперь телезвезда!» оставляет родной предбанник.
А между тем у этой женщины умер сын.
Я часто думаю, как это будет выглядеть, когда настоящие черты придуманного властью большинства прорисуются сквозь туман официозной болтовни? Когда они увидят реальных людей за массовкой, которую можно привезти в автобусах на Поклонку, за цифрой 80 % православных, за равнодушно опущенными бюллетенями…
