Джинсы — в костёр!
— Мы с сестрой Леной воспитывались в большой строгости. Папа с мамой всегда повторяли: «Всё, что вы делаете, должны делать лучше других, чтобы не говорили: «Дочкам Ростроповича всё прощается». У моих сверстников были модные сумки или платья, а у нас с Леной всегда было всё очень просто — мы ходили в платьях ниже колен и не выделялись из толпы. Помню, в моде были джинсы. Мама понимала, что мы с сестрой мечтаем о них, и привезла нам эти злосчастные брюки из-за границы. Когда папа случайно увидел нас с Ленкой на даче в обтягивающих штанах, то сильно рассвирепел. Схватил джинсы, облил бензином и поджёг прямо на террасе. Ещё и палкой помешивал, чтобы всё дотла сгорело! Мы рыдали... Для нас с сестрой потеря джинсов — это был конец счастливой жизни!.. Бедная мама в тот момент подъезжала к даче с репетиции, думала: пожар, всё горит, чёрный дым коромыслом! А это горели наши мечты...
К нашим с сестрой юным поклонникам папа относился очень ревниво. Предпринимал самые жёсткие меры, чтобы их отвадить. Однажды он поехал играть бесплатный концерт для академии каких-то агрокультур. Там ему преподнесли в подарок очень редкий сорт боярышника, выведенный в северных удмуртских степях, — с трёхсантиметровыми шипами! Отец этих академиков привёз на дачу и сам под их руководством сажал кустарники по периметру участка: в два ряда, чтобы парни, которые будут лезть к нам с сестрой через забор, оставляли на нём свои штаны. Эти кустарники до сих пор украшают наш участок.
В старших классах на вечеринки мы даже не пытались отпрашиваться. Зачем? Это как попроситься слетать в космос с Юрием Гагариным! Папа всегда говорил: «Занимайся, работай, не валяй дурака». Всё, конец дискуссии...
Творчество родителей было для нас с Леной свято. Мы с детства знали, что папа и мама — гениальные музыканты. Когда они работали, мы с сестрой ходили по воздуху. Никогда не говорили в полный голос. Я часто сидела в уголке и просто слушала...
Когда мы с сестрой сообщили, что выходим замуж, поначалу папа воспринял эту новость в штыки. А потом даже обрадовался — сообразил, что за нами теперь будет ещё одна пара глаз следить. Со всеми нашими мужьями у папы были замечательные отношения.
Дедушкой он был очень любящим. Никогда не был строгим ни с моими детьми, ни с детьми Лены. Как-то папа затеял отдых с внуками в Греции. Ходил 3 дня по берегу моря, как маятник, туда-сюда. А потом нашёл местную церковь и играл благотворительные концерты в деревне для маленьких детей. Он не мог без работы.
«Всех тащил в дом»
Мама не раз говорила, что они с папой так долго и счастливо жили потому, что постоянно были в разъездах. Конечно, они великие музыканты, у каждого свой характер, ярчайшая профессиональная жизнь. Но папа с мамой друг к другу относились с невероятным уважением. Криков никогда не было, а был обмен мнениями, может быть, иногда и на повышенных тонах. Но в результате они всегда приходили к единому решению. Главное — им было друг с другом интересно. Вдвоём они оставались нечасто, я помню их постоянные сборы на гастроли, перекладывание вещей из одного чемодана в другой. Дома — проходной двор.
Папа ревновал маму безумно! Иногда это было даже смешно: «А что тот-то тебе звонит?», «Ты хвалишь это потому, что такому-то это тоже нравится?» и т. п. Он был влюблён в маму до самых последних своих дней. Постоянно привозил ей в подарок что-то интересное. Это мог быть простой кусочек бумажки, но на нём было написано такое, что камни могли бы плакать, настолько это было трогательно и романтично...
Из-за чего они могли поссориться? Папа всегда тащил всех в дом. У нас постоянно были открыты двери. Папа обожал людей, для него общение было необходимо как воздух. Куда бы он ни пошёл, всегда возвращался с гостями. Это были и друзья, и знакомые, и незнакомые. Например, кто-то на него произвёл впечатление на улице. Или отец кого-то отвёз в больницу, а там оказался врач, самый удивительный человек в мире. А мама — человек более нелюдимый, ей нужна тишина. Особенно перед спектаклем.
Они могли поругаться, если маме, например, было нужно репетировать, а папе было некогда. Папа занимался на рояле, разучивал свои пассажи, вместо того чтобы поработать с ней. Их совместные концерты я всегда слушаю с огромным удовольствием. Это удивительный ансамбль, просто фантастический...
Я помню постоянные папины поиски одной партитуры, другой партитуры... Папа был не то что рассеян в быту... Просто у него было огромное количество информации в голове — трудно всё запомнить. Поэтому он всегда всё записывал на бумажках. У него был миллион этих бумажек! Он их постоянно терял и никогда не мог вспомнить, куда их дел. Вдруг каждая из этих бумажек становилась жизненно важной.
В еде у отца были две полярности. Когда он работал, а работал он всегда, то был непритязательным, ел, что было под рукой. Другое дело, если папа шёл в ресторан. Тогда всё должно было быть по самому высочайшему классу. Папа был большой гурман. А дома очень любил гречневую кашу, голубцы. Папе не нужно было спать больше 3 часов. Он вставал в 5 утра. Чашка чая, гречневая каша, и всё — работать. Ни одной минуты не отдыхал. За одну жизнь он прожил, наверное, 27. Всегда жаловался, что ему не хватает времени.
К своим инструментам отец относился безумно бережно. Всегда очень тщательно их выбирал... Папин близкий друг, замечательный французский мастер Этьен Ватло, в этом вопросе ему подсказывал. Часто бывает: инструмент замечательный, но не звучит в полном потенциале. Нужно подвигать немножко здесь, немножко там, чтобы он «ожил»... С тех пор, как папа ушёл, ещё ни одни пальцы не прикасались к струнам его виолончелей. Дать поиграть, пусть даже на короткое время, какому-нибудь музыканту мы пока не готовы. Это эмоционально тяжело. Его виолончели — это часть его, это он сам...
Он любил молодёжь. Так получился этот фонд — чтобы помогать молодым музыкантам. Папа их вдохновлял. У него была способность разлить вокруг себя столько солнца... Я думаю, что Фестиваль Ростроповича — это то, что папа хотел бы видеть и слышать.
5 лет назад в ноябре папа себя плохо почувствовал... Но всё-таки полетел в Японию, дирижировал симфониями Шостаковича. Потом был Воронеж. А в январе доктора в Париже нас с мамой ошеломили: у вас есть одна неделя. Папа ничего не знал. На следующий день мы на специальном медицинском самолёте вместе с папой прилетели в Москву. Михаил Иванович Давыдов, хирург от Бога, подарил нам ещё два месяца общения с папой. А потом он просто исчез... Мы даже не успели опомниться. Наш папа никогда не болел...
Как изменилась жизнь мамы, когда ушёл Ростропович? Она стала другая. Просто другая... Мама — художественный руководитель оперного центра, она каждый день занимается со своими студентами. Работает над спектаклями. Сейчас это её жизнь — работа, которая поглощает её целиком. Но улыбаться мама стала очень редко...
Дочь Ростроповича: «Папа очень хотел, чтобы я вернулась в Россию» 
Валерий Гергиев: «Если внутреннее зло побеждено, то и внешнее не страшно» 
Юрий Башмет: «Свобода для меня - как Вселенная. Такая же бесконечная» 
Художественный абсолют. Жизнь и музыка Святослава Рихтера 
