Я на такие вылазки, случающиеся раз в триста лет, буквальным образом опираюсь, превращаясь из странного дерганного персонажа в полнокровного улыбающегося малого. Я расскажу вам про Моршанск без литературного кокетства.
Моршанск стоит на реке под названием Цна. Городок красивый, река еще красивее, но не работает ничего, все вымерло, умерщвлено.
А ведь моршанские купцы отличались такой живостью, что их во время оно привечали аж на лондонской торговой бирже, их сельхозпродукцию сметали.
Теперь на всю округу там один сетевой монстр и импорт, импорт, импорт.
Свои имена в историю Моршанска вписали старообрядцы и даже скопцы; эти были известны на всю страну своими несметными богатствами, аж академик русской литературы Николай Лесков, отвлекшись от "Левши", восторженно - изумленно писал о моршанском купце Плотицыне. Так, мол, и так, такой это содержательный человечище, деньги его считали семь дней, больше считать не стали, запечатали в мешках (купец попал под следствие, как коряво сказали бы сейчас)...
Сегодня в Моршанске лишь эти старинные дома и стоят да величавый Троицкий собор на семь тысяч человек, про который скептики-маловеры могут говорить что угодно, но безлюдья он не знает... Этот собор - как венценосная страница истории, символ того, что пришлось городу пережить; в советское время он служил складом камвольному комбинату, и люди мне сказали, что даже на глаз можно было определить, что он скукоживается.
Коренной моршанец Толя Легостаев не пунктирно, но подробно рассказывает мне про каждый дом, я прерываю его, спрашиваю, тебе ж 30, чего не уезжаешь, он смотрит на меня, как на идиота.
Работает он на пассажирском автотранспортном предприятии, получает ровно столько, что хватает. Говорит даже, причем серьезно, что получает дикое удовольствие от работы. Не преуспевает - ну и ладно, зато люди благодарны: он довозит их аж до области, в любую даль.
Он хвалит руководство, которое не допустило худшего - рейдерского захвата, грозившего превратить их контору в барахолку. Единственная проблема была - приохотить людей к работе. Он помнит тот день, когда шеф собрал их и сказал, что все висит на волоске, что все зависит только от них, от их честности и патриотизма.
Я ж не советский производственный очерк пишу, я просто, как и вы, сыт по горло обреченными материалами, которыми нас кормят, - о том, что жизнь - дерьмо, все провинциалы -пьяницы, парии. Я познакомился с тьмой народу не потерянного, но уверенного в себе, доброжелательного и открытого.
Городок чистый, не квелый, по нему можно блуждать с хорошими мыслями. Если они у вас еще остались. Это ведь самый обычный городок, где самые обычные люди почитают гостя (не будем здесь про то, что иных гостей надобно... чтоб не собрали костей) за ниспосланную роскошь. Политикой интересуются мало, быть бы живу.
Я уезжал холодным утром, ежился и улыбался, что вообще-то в 6.00 ни мне, ни тем более вам не свойственно.
Вы только заставьте себя представить эту красотищу: туман, а над туманом собор, где-то в тумане, справа, слева, со всех сторон, негромкие люди. «Как ежики», - говорит водитель, и мы смеемся, негромко.
Нам ведь всем до Моршанска нет никакого дела, нам самая идея доброжелательства кажется все более противоречивой, манера тихо вести себя и улыбаться - дикой, хорошо хоть противными этих людей не называем, не записываем в противный стан.
Мы не видим Моршанска в упор, а он, со струящим поутру свет собором, есть, вызывает утро на связь, утро отзывается - солнышком, дождиком, снежком, и жизнь идет, и жить хорошо, уж как-нибудь.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
Отар Кушанашвили: Иван Ткаченко и его совершенный мир 
Константин Кудряшов: Память — количество или качество? 
Отрывок из книги Аркадия Мамонтова «Чек на тот свет» 
Надо ли плевать в вечность? 
Отар Кушанашвили: Благородный барыга 
