Почти через полвека после её ареста дом, словно специально для того чтобы очистить ауру места от злодеяний, мук и проклятий, последовательно перешёл во владение двум докторам - бесспорно, самым знаменитым в XIX в. не только в Москве, но и во всей России. Они вряд ли могли быть лично знакомы: когда «вся Москва» в едином порыве горя и благодарности несла на руках к Немецкому кладбищу гроб с телом «святого доктора» Фёдора Петровича Гааза, Григорий Антонович Захарьин только окончил медицинский факультет Московского университета, его слава была впереди.
Дом двух гениев
Правда, владели два доктора усадебным домом по-разному. Для Фёдора Петровича переезд сюда был апогеем бытовой удачи: он преподавал в Медико-хирургической академии на Рождественке, от дома до работы - три минуты неспешной ходьбы. Больше за всю свою долгую жизнь он никогда не жил с таким комфортом - последующие его жилища были всё скромнее и скромнее, а перед смертью великий врач ютился во флигеле основанной им больницы для бедных.
Григорий Антонович Захарьин, купив усадьбу на Софийке за огромную сумму в 650 тыс. руб., отнюдь не переселился в неё, а открыл здесь дешёвое общежитие для студентов-медиков, прозванное Захарьинкой.
Между двумя докторами было немало общего. Прежде всего оба считались блестящими знатоками и оставили после себя медицинские школы, ценившиеся не только в России, но и в Европе. Каждый из них числился «модным» врачом, попасть на приём к которому стремилась вся московская элита. Но если добрейший Фёдор Петрович видел в любом пациенте только заболевшего человека и с каждым из них был равно добросердечным и душевным, то Григорий Антонович к бедным относился сердобольно и сочувственно, а к богачам - строго и надменно. Оба они достигли не только славы, но и богатства. Доктор Гааз в лучшие свои годы владел небольшим подмосковным селом с суконной фабрикой, позже «спущенными», как и усадьба, на благотворительность. Доктор Захарьин накопил имения и банковские счета, вряд ли уступавшие богатствам его титулованных пациентов. Кривая роста его накоплений изломов не знала.
Облик доктора Гааза сиял радушием, заговорить с ним мог чуть ли не уличный мальчишка. А вот к суровому, немногословному доктору Захарьину и подойти-то было непросто - следовало заранее записаться на приём, где, впрочем, вопросы задавал только он. Фёдор Петрович заработанные средства в изрядном количестве - а с годами все без остатка - тратил на сосланных и осуждённых, бездомных и сирых, а за лечение вовсе не брал. Григорий Антонович брал так, что ропот за его спиной становился зловещим: слыханное ли дело - 500 руб. за визит! «Не нравится - пусть обращаются к дешёвым врачам», - равнодушно отмахивался «доктор толстосумов».
Добряк и ворчун
Благотворительность стала неназываемой целью деятельности доктора Гааза, в особенности с его назначением главным врачом московских тюрем. Видя мучительные страдания людей, лишённых прав, он отдавал свои силы на то, чтобы насколько возможно облегчить их участь. Знаменитый адвокат Анатолий Кони, приехав как-то по делу к доктору Гаазу, застал его вышагивающим в странном ритме, отбиваемом каким-то железом. Оказалось, Фёдор Петрович испытывает им же сконструированные кандалы облегчённой конструкции.
Позже он добился через генерал-губернатора замены этими кандалами (так в народе и прозванными «гаазовскими») прежних - тяжеленных, с укороченной цепью, которые по пути на каторгу сбивали ссыльным ноги до кровавых ран. Он также добился отмены «прута» - адского изобретения нашего запоздалого средневековья: к тяжеленному железному стержню приковывали 12 заключённых, без различения возраста, пола и состояния здоровья. Когда один из них терял силы, оставшиеся вынуждены были тянуть его, как тягловые животные.
Если в пути заключённый умирал, его клали на подводу, а «попутчики» тащили «катафалк», высоко подняв руку, прикованную к «пруту»; вскоре рука затекала, но опустить её было невозможно. Смерть одного ускоренно приближала гибель соседа.
Доктор Захарьин, самый дорогой частнопрактикующий врач Москвы, беспощадно опустошал карманы перепившихся и обожравшихся купцов и промышленников, ругая их без различения чинов и званий. Но при всей своей легендарной жадности он не раз делал колоссальные вложения: то в церковно-приходские школы (хотя сам был атеистом, но охотно содействовал грамотности детей в той форме, какая была доступна), то на цветаевский Музей изящных искусств, то на стажировку за рубежом способных выпускников медфакультета.
Будучи консерватором по убеждениям и недругом своих самых состоятельных пациентов, доктор Захарьин умудрился заслужить нелюбовь как «левых», так и «правых». «Робин Гуда в белом халате» современники не очень-то оценили.
Зато потомки отдали дань уважения обоим великим врачам. Их именами назвали больницы и переулки. Обоим поставили памятники в Москве: Фёдору Петровичу - во дворе больницы по переулку Мечникова, 5, а Григорию Антоновичу - в Музее истории медицины Первого МГМУ им. Сеченова. На цоколе одного из них выгравировали девиз доктора Гааза, впрочем, не чуждый и доктору Захарьину: «Спешите делать добро».
Смотрите также: Дарья Салтыкова - Салтычиха. Красавицу-дворянку прославили зверские убийства →
