Природа, утверждают те, кто с удовольствием читал и читает прозу Друцэ или смотрит спектакли по его пьесам, одарила Иона Пантелеевича мощным талантом. Талантом столь требовательным, что он просто не может не пробиться на свет, к славе — чтобы оценили, чтобы восхищались. В случае с Друцэ всё именно так и было.
И произошло это в... армии. Призывника определили в писари. Он и писал — и приказы штабные, и первые рассказы. Рассказы получались явно лучше приказов (их-то не он сочинял!). Поэтому после демобилизации Друцэ устраивается работать в редакцию и едет в Москву учиться на Высших литературных курсах. И не раз добрым словом помянет своего отца. Тот, кстати, не последним человеком был в бессарабском селе: пусть и неграмотный, но — иконописец! А значит, от Бога талантом одарённый. Отец очень хотел, чтобы дети его выросли грамотными. И сына своего в распутицу на руках носил в школу — только чтобы тот учился.
И сын выучился — после семилетки пошёл на курсы трактористов, потом учился в школе лесного хозяйства. А потом и армия подоспела. И всё стало ясно с судьбой его, с призванием. Что не тракторы это, не лес. А — жизнь. Простая человеческая жизнь, которая, перенесённая на бумагу, становилась выпуклее, пронзительнее, поднималась до притчи.
Его, если уж быть честным, на родине-то сперва не оценили — мол, неправильно он про молдавских крестьян пишет. А он писал про них так, как чувствовал, какими их видел. Не идеализируя, а — где-то сочувствуя, а где-то — не осуждая, нет, но подмечая, что по-другому всё-таки жить надо. По-человечески. И пришлось ему из-за честности перебраться в Москву — молдавским партруководителям его книги ну очень не нравились. А на местах травить умели покруче, чем в столице.
А потом — потом пришло всё: и переводы книг на десятки языков, и Госпремия Молдавской ССР, и спектакли по его пьесам, что шли на столичной сцене, и фильмы, выходившие на уровень международных фестивалей.
Трудно, говорят те, кто знает его, Иону Пантелеевичу нести бремя доброты, призывать к возвращению на круги своя, напоминать, пробиваясь к сердцам... Об уроках одинокого духа, о первозданности спелой айвы, о том последнем месяце осени, когда вокруг дома, вокруг родителей собираются, отогреваясь, блудные дети...
Вступив в своё десятое десятилетие, он достойно и гордо, выполняет свою миссию — хранителя наших истоков.
— Мы свиделись в начале августа, — рассказывает издатель Владимир Пирожок. — Я пришел с гостинцами. Хозяин — извинительно: «Работаю! А работать надо на голодный желудок!». Мы проговорили часа три — удивительно движение времени с собеседником, который не подбирает, не фильтрует слова. Речь Друцэ — это отдельный жанр, в котором властвует мысль — не отпускающая, украшенная образностью. Он резко сократил, ужал общение, ему интересно дома за письменным столом, он полностью посвящен новому творению. А интернет — его гид по дню сегодняшнему. Друцэ рассказал о судьбе сибирского ссыльного, которого спасли в послевоенных лагерях русские женщины — простые, святые, сердечные, участливые.
Он не расстается с родиной, соединен с ней неразрывно, в курсе всех событий:
— Володя, ой, беда! Знаешь, на севере Молдовы более 300 сел уже обезлюдели! Сейчас выгоднее оставшимся трем-четырем старикам дать квартирку в райцентре, чем обеспечивать в деревне электричество, газ.
Исход молдавской нации — боль писателя, которая саднит и не отпускает.
— Работящий, душевный народ — а лидеров нет! — подытожил.
«Кто причислил вас к поэтам?», — спросила судья в феврале 1964 года у Иосифа Бродского, которого обвиняли в тунеядстве. «Я думаю, это (растерянно)... от Бога», — ответил он. Вот и Ион Друцэ — летописец, мыслитель, просветитель от Бога.