.jpg)
Поскольку каждый второй публичный комментатор экономических процессов время от времени предсказывает скорую катастрофу, таких оказалось много. Теперь они ездят чесом по разным странам и вещают там в стиле Иеремии за гонорары в твердой валюте. А фрустрированные туземцы смотрят вещателю в рот и немо вопрошают — ждать ли, и когда, если ждать, «второй волны»? И тот, с важным видом, обводя аудиторию мутными глазами — «ну, ээ, с одной стороны, с другой стороны...»
Кризиса боятся и ждут. Боятся по памяти, ждут — инстинктивно. В первую очередь ждут те, для кого кризис — это шанс. Забавно было наблюдать, как с азартом завзятых футбольных болельщиков штатные интернет-оппозиционеры комментировали недавно падение цен на нефть и рост курса рубля. В их среде тезис о том, что путинская стабильность держится главным образом на высоких ценах на Urals, давно стал аксиомой.
Чем дешевле нефть, тем больше в стране политики, и наоборот. Верна ли эта формула? В ее основе — гипотеза о том, что лояльность аполитичного большинства социальных низов «режимом» попросту куплена — пусть не впрямую, пусть посредством инструментов социальной политики — но именно куплена. А значит, среди тех, кого не смогли или не захотели купить, идейных сторонников власти попросту не осталось либо они в ничтожном меньшинстве. Такая картина выглядит слишком просто для того, чтобы быть правдой. Но как в реальности?
Ощущение, что страна буксует, что жизнь как-то неприятно остановилась и законсервировалась, в подспудной форме есть даже у самых записных представителей «путинского большинства». Сводить общественное развитие только к экономическому росту никто уже не хочет: слишком заметно, что рост лишь усиливает неравенство — даже когда все богатеют, богатые богатеют быстрее, чем бедные. И никакое централизованное перераспределение благ посредством инструментов «социального государства» ничего с этим поделать не может — зато порождает целую армию штатных перераспределителей, которые чем больше перераспределяют, тем сильнее укрепляют свою репутацию жуликов. И даже если это вдруг почему-то на самом деле кристально честные люди, это не меняет дело: когда критерии неочевидны, такое перераспределение оказывается жульничеством уже само по себе, и неважно, в чью пользу оно было.
Именно здесь, в идейном тупике «социального капитализма», и возникает запрос на Кризис — в парадоксальной роли вестника надежды. Возможность обнулить прошлые достижения и начать гонку сначала. Это ведь как чемпионат по футболу: сезон закончился, кто-то получил медали, кто-то остался в середине таблицы, кто-то удержался, а кто-то выбыл в низшую лигу — но вот начинается новый сезон, и у всех, от прошлогодних лидеров до новичков, опять по нулю в таблице. А тут получается, что если ты миллиардер, то и дети твои получат все лучшее, от образования и шмоток до работы и карьеры, а если, скажем, менеджер в салоне сотовой связи — скорее всего, и дети твои будут стоять за тем же прилавком, будь у них в дипломе хоть «юрист», хоть «экономист», хоть «политолог».
Иное дело — смена режима или крупный экономический кризис. Вчерашние лидеры уходят в ноль, а у амбициозных «молодых волков» из нижних социальных слоев появляется долгожданный шанс. И неважно даже, что общество в целом становится беднее — зато такие, как они, могут прыгнуть сразу на несколько ступенек вверх.
Выборную демократию придумали ровно затем, чтобы ввести этот процесс в максимально безобидные рамки регулярного электорального «чемпионата». Но с экономикой так не получается: частная собственность — она твоя уже насовсем; а у кого ее нет, тому только и останется, что продавать свое время и свой труд. В экономике роль таких вот регулярных «выборов» играют регулярные же кризисы — правда, важное отличие условий игры в том, что никогда не знаешь, в какой момент «жахнет». Потому что умение предугадывать события и оборачивать их себе на пользу — такая же важная компетенция для рыночного игрока, как для политического — умение хорошо и грамотно говорить на публику.
В последнее время много говорят про то, что выборы «испортились» — результат предсказуем, побеждают одни и те же, и никакой реальной смены власти по факту не происходит. Экономический кризис 2008 года показал, что и кризисы в последнее время тоже в каком-то смысле «испортились». Правительства — будь то в России, в странах Евросоюза или в США — в первую очередь спасают банки и олигархов, и только потом, если (и когда) руки дойдут, обращают свое внимание на тех, кто потерял работу или доход. В итоге даже в кризис богатые беднеют медленнее, чем бедные: в течение предыдущего кризиса разрыв между уровнями дохода во всех ведущих странах только вырос, и Россия не исключение. Итог — разочаровывающий: «чуть-чуть хуже» стало всем, но новых прорывных возможностей ни для кого так и не появилось.
Все, что остается молодым и борзым — с замиранием сердца слушать заезжих проповедников, ожидая, когда же уже наконец «грохнет» в пресловутой Греции или еще где-нибудь, и в результате появится наконец возможность из ничего стать всем, по завету классиков. Или, в случае, если ты не начинающий предприниматель, а начинающий политик — ждать, когда нефть наконец упадет и можно будет уже бросать вызов Путину; потому что иначе, выходит, в ближайшие 12 лет вообще нечего ловить.
Есть в этом что-то плохое и неправильное, когда самые активные люди призывают себе в союзники демона катастроф. За ним ведь не заржавеет.
Виктория Никитина: Кризис – в головах 
Александр Аузан: Мы станем страной менеджеров и гастарбайтеров 
Власть командует, но деньги всё не идут... Кто тормозит борьбу с кризисом? 
Руслан Гринберг: Деньги стали богом. Но войны не будет 
