Макроэкономист и лауреат Нобелевской премии за 2008-й год Пол Робин Кругман давно прославился как последовательный критик денежно-кредитной политики администрации Джорджа Буша. Она, считает Кругман, в том числе внесла свой вклад и в сегодняшний кризис. Об этом новая книга Кругмана «Возвращение Великой депрессии? Мировой кризис глазами нобелевского лауреата», выпущенная издательством «Эксмо». Мы публикуем отрывок из этой книги, в котором Кругман рассказывает о так называемой теневой банковской системе.
«Банки очень полезны, если они работают нормально, и обычно так и есть. Но когда в их работе появляются серьезные сбои, все идет вкривь и вкось. Именно это мы и наблюдаем в Соединенных Штатах и во многих других частях мира на протяжении последнего года.
Теневая банковская система
Что такое банк? Может быть, этот вопрос кому-то покажется глупым. Мы все знаем, как выглядит банк — это большое здание из мрамора. ... Однако, с точки зрения экономиста, сущность банков определяется не тем, как они выглядят, а тем, что они делают. С дней золотых дел мастеров, решивших заняться предпринимательством, до нашего времени основная характеристика банковской деятельности заключается в том, что институты обещают быстрый доступ к деньгам тем, кто положил их в эти организации, даже если большая часть этих денег инвестирована в активы, которые нельзя оперативно перевести в наличные. Любые учреждения, предоставляющие такую услугу, по сути являются банком, и не важно, располагаются они в крупном здании из мрамора или нет.
Рассмотрим, например, схему, известную как ценные бумаги с аукционной ставкой, придуманную Lehman Brothers в 1984 году и ставшую предпочтительным источником финансирования для многих организаций и учреждений, начиная от руководителей портов Нью-Йорка и Нью-Джерси до музея Metropolitan Museum of Art в Нью-Йорке. Эта схема работала следующим образом: люди кредитовали средства институту-заемщику на длительное время — по принятым правилам деньги могли быть связаны на срок до 30 лет. Однако через определенные интервалы, и достаточно часто, иногда несколько раз в неделю, учреждение проводило небольшой аукцион, в ходе которого потенциальные новые инвесторы подавали заявку на право заменить тех, кто хотел выйти из схемы. Процентная ставка, определяемая в процессе торгов, применялась ко всем средствам, инвестируемым в ценные бумаги этого института до проведения следующего аукциона, после чего процесс повторялся снова. Если претендентов было недостаточно и аукцион не проводился, чтобы позволить тем, кто это хочет сделать, выйти из схемы, процентная ставка повышалась до уровня штрафной, скажем 15%, хотя считалось, что до ее введения на практике дело никогда не дойдет. Идея ценных бумаг с аукционной ставкой заключалась в том, что она позволяла состыковывать желание заемщиков получать средства на длительный срок и желание кредиторов иметь оперативный доступ к своим деньгам. Но ведь это именно то, чем занимается банк.
К тому же складывалось впечатление, что схема с ценными бумагами с аукционной ставкой предлагала каждому более выгодную сделку, чем в обычных банках. Инвесторы, участвовавшие в этой схеме, получали более высокие процентные ставки, чем те, которые они имели бы по банковским депозитам, а эмитенты этих ценных бумаг могли предлагать более низкие ставки, чем при получении ими средств по долгосрочным банковским кредитам. Однако бесплатных завтраков не существует, утверждал Милтон Фридман. Хотя, казалось, ценные бумаги с аукционной ставкой предлагают именно такой вариант. Как они этого добились?
Ответ здесь кажется очевидным, по крайней мере, в ретроспективе. Деятельность банков очень существенно регулируется, от них требуют иметь ликвидные резервы, поддерживать достаточный объем капитала и вносить платежи в систему страхования депозитов.
Увеличивая средства через ценные бумаги с аукционной ставкой, заемщики могут обойти эти регулирующие положения и связанные с ними расходы. Это означает, что эти ценные бумаги не защищены сеткой безопасности, имеющейся у банков.
Поэтому случившийся в начале 2008 года коллапс системы, созданной на основе ценных бумаг с аукционной ставкой, которая в пик своего применения вышла на уровень 400 млрд долларов, был почти неизбежен. Аукционы один за другим отменялись, поскольку слишком мало новых инвесторов были готовы сменить прежних, желавших забрать свои деньги. Люди, считавшие, что могут оперативно получить доступ к своим деньгам, неожиданно обнаружили, что вместо этого их средства связаны в долгосрочных, на десятилетия, инвестициях, и поэтому они не могут их быстро забрать. А поскольку неудача с проведением одного аукциона приводила к неудаче со следующим, опасность подобных слишком заумных инвестиционных схем стала очевидна: кто в этих условиях захочет вкладывать деньги в такую систему?
То, что случилось с ценными бумагами с аукционной ставкой, по сути было тем же, что и «набег» на банк, хотя и называлось иначе.
...
В наши дни совокупность институтов и схем, которые работают как банки, но формально ими не являются, обычно рассматривают либо как параллельную, либо как теневую банковскую систему. Я думаю, что второй термин точнее описывает ситуацию и является более образным. Обычные банки, принимающие депозиты и являющиеся частью Федеральной резервной системы, действуют более или менее на виду, их учетные документы открыты для проверок, а представители регулирующего органа постоянно наблюдают за их работой, находясь у них за спиной. А вот операции недепозитарных институтов, фактически являющихся банками, наоборот, гораздо более закрыты. До того как разразился кризис, лишь немногие, по-моему, осознавали, насколько на самом деле важной стала теневая банковская система.
Преступная халатность
Кризис по большей части не связан с проблемами, вызванными дерегулированием деятельности институтов, которые брали на себя новые риски. В ходе него в большей степени сказались риски институтов, деятельность которых никогда серьезно не регулировалась.
И это, как я считаю, является сутью того, что случилось. Когда теневая банковская система выросла настолько, что сравнялась и даже обогнала по своей важности традиционную, политикам и правительственным чиновникам надо было понять, что мы заново создали разновидность финансовой уязвимости, вроде той, которая сделала возможным появление Великой депрессии, и им следовало бы отреагировать на это более масштабным регулированием и созданием финансовой сетки безопасности, охватывающей и новые институты. Влиятельные люди страны должны были заявить о введении простого правила: все организации, которые делают то, что делают банки, т. е. те, кого в периоды кризисов надо спасать так же, как банки, должны и регулироваться, как банки.
Кризис Long Term Capital Management (крупнейший американский хеджевый фонд, чей крах в конце 90-х повлёк банкротства многих банков и инвестиционных компаний. — Прим. Ред.) должен был стать поучительным уроком и предупреждением об опасностях, которые может вызвать теневая банковская система. Несомненно, многие люди уже тогда понимали, насколько близко эта система подошла к коллапсу.
Однако это предупреждение было проигнорировано, и никаких шагов по усилению и расширению регулирования сделано не было. Наоборот, в духе времени и идеологии, характерной для администрации Джорджа Буша, осуществлялось глубокое антирегулирование. Символом этого отношения можно считать одну фотографию, появившуюся в 2003 году, на которой представители различных агентств, участвовавших в надзоре над банковской деятельностью, использовали садовые ножницы и цепные пилы, чтобы на примере показать, как они устраняют «узы» регулирования. Более того, администрация Буша использовала возможности федеральной власти, в том числе и нечетко прописанные полномочия Управления контролера денежного обращения (Office of the Comtroller of the Currency), чтобы блокировать усилия властей отдельных штатов, когда те в своем регионе пытались осуществлять какой-то надзор над субстандартным кредитованием.
Одновременно те люди, которым следовало бы беспокоиться о хрупкости системы, вместо этого активно хвалили «финансовые инновации».
Итак, растущие риски кризиса финансовой системы и экономики в целом были проигнорированы или вообще отвергнуты. А после этого наступил кризис».
Нобелевскую премию по экономике вручили за «теорию свободной торговли» 
Пол Кругман: Экономика «НЕздравого смысла» 
Пол Кругман: С «пузырём» в голове 
Михаил Хазин: Страна экономических иллюзий 
