23 апреля 1964 года была основана всесоюзная фирма граммофонных пластинок Министерства культуры СССР. Тогда пластинки «Мелодии» были окном в музыкальный мир для миллионов советских граждан, сегодня же бывший звукозаписывающий монополист знакомит иностранных слушателей с русской классикой.
Генеральный директор АО «Фирма Мелодия» Андрей Борисович Кричевский рассказал АиФ.ru о планах старейшей российской звукозаписывающей компании, а также о трудностях, с которыми ей ежедневно приходится сталкиваться.
Елена Яковлева, АиФ.ru: Вероятно, большинство наших читателей даже не были уверены, что «Мелодия» до сих пор существует и, тем более, что она не перешла в частные руки...
Андрей Кричевский: Мы всегда были и остаёмся государственным предприятием, но в этом и заключается наша проблема. Государственному предприятию конкурировать с коммерческими структурами на одном рынке достаточно проблематично, а когда ты единственный представитель государства, тем более. У «Мелодии» огромное количество отчетов, регламентаций, закон о закупках и другие ограничения... При этом «Мелодия» существует без финансовой государственной поддержки. Но мы справляемся, и даже неплохо получается. Раньше нашей целью было восстановление бренда, а сейчас это уже расширение присутствия бренда на мировой академической музыкальной арене.
— Сегодня «Мелодию» хорошо знают за рубежом?
— Да, 70% нашего тиража стандартно отправляется на мировой рынок — это и Европа, и Америка, и Япония. Ни один из российских лейблов ни в одном из музыкальных направлений не продаёт столько физических носителей за рубеж, как «Мелодия». Мы — номер один.
— И с чем же вы знакомите иностранных слушателей?
— С классической музыкой. Только в 2016 году мы выпустили 117 новых релизов, включая юбилейный бокс Эмиля Гилельса из 50 CD. Мы стараемся соблюдать баланс между выпуском архивных материалов и современными записями, поэтому в прошлом году было выпущено 15 абсолютно новых альбомов, среди которых Хибла Герзмава, Алексей Гориболь, Лукас Генюшас, Айлен Притчин, Полина Осетинская, Антон Батагов.
А 17 апреля мы запустили очень важный проект — «Антологию русской симфонической музыки». Это 55 дисков с записями симфонической музыки Глинки, Даргомыжского, Балакирева, Мусоргского, Бородина, Римского-Корсакова и других русских композиторов. Стоит сказать, что из тысячного тиража 600 экземпляров были сразу предзаказаны западными клиентами, а иностранные журналисты уже пишут, что наш продукт обязательно должен получить премии.
Осенью выйдет второй бокс «Антологии» — это ещё 55 CD с полным собранием оркестровой музыки Глазунова, сочинениями Рахманинова, Скрябина, а также избранными сочинениями отечественных композиторов ХХ столетия, большинство из которых будут опубликованы впервые.
«Всё не так романтично»
— Итак, сегодня вы самая крупная российская компания в сфере академической музыки, а что насчёт других направлений?
— Безусловно, нам интересны разные жанры. Я против того, чтобы принимать академическую музыку как единственно правильный путь развития. К творчеству относятся все жанры музыки. Нельзя говорить, что настоящая музыка — это только творчество классических композиторов. Безусловно, трудозатраты композитора, который сочиняет симфонию, гораздо выше, чем трудозатраты, допустим, Доктора Дре или Ice-T. Но говорить о том, что вторые — это не творчество, это не музыка — глупо.
У нас есть сублейбл «Мелодия Рекордс», где мы выпускаем менее сложные для восприятия вещи. Их пока не очень много, но мы работаем и в этом направлении. Но с точки зрения записи новых проектов, для нас глупо конкурировать за Диму Билана или Жанну Агузарову, нам гораздо интересней конкурировать за Дениса Мацуева.
— Ещё в 90-е годы «Мелодия» лишилась своей звукозаписывающей студии. Как же крупнейший музыкальный лейбл обходится без собственной студии?
— Да, в 90-е годы от «Мелодии», что называется, остались рожки да ножки. У нас была студия в Вознесенском переулке с великолепной акустикой, но её подарили англиканской церкви. Конечно, мы не против того, чтобы церкви возвращались церквям, но хотелось бы, чтобы «Мелодии» предоставили что-то равнозначное.
Сегодня же нам приходится договариваться с другими студиями, в частности, со студией Московской консерватории. В БЗК достаточно хорошая акустика и звукорежиссёры, но есть свои минусы. Например, мы всегда зависим от расписания концертов консерватории и, в основном, начинаем запись только в 22 часа. Звучит, конечно, романтично, но на самом деле это очень тяжело, ведь музыкантам приходится выкладываться в два часа ночи, в то время когда они привыкли спать.
— А перспективы приобретения собственной студии есть?
— Нет. Создание студии для академической музыки — это колоссальные деньги. На создание обычной, небольшой студии нужно пару сотен тысяч долларов, а здесь, по меньшей мере, миллион. Мы не сможем инвестировать такие деньги.
Музыкальная история страны
— Расскажите, как сегодня обстоят дела с оцифровкой архивных записей?
— На сегодняшний день оцифровано порядка 60–70% архива. И трудно сказать, сколько ещё времени займёт эта работа: год, два или три. Можно оцифровать одну пленку за полдня, а можно потратить целый месяц, ведь если она хрупка и рвётся, то это уже реставрационная работа.
— В архиве имеются записи, которые раньше не выпускались, но представляют большой интерес?
— Конечно, в архиве 239 тысяч носителей и на них около миллиона треков. Большая часть была издана в советское время на виниле, но фонотека «Мелодии» — это не только академическая музыка, эстрада и джаз, но и огромный пласт литературных записей для самой широкой аудитории, фактически от 3+ до бесконечности. Есть и документальные артефакты нашей звуковой истории: это речи Луначарского, Жукова, Гайдара, Циолковского, голоса Льва Толстого, Есенина, Маяковского, Ахматовой...
— Правда ли, что в 90-е годы, помимо звукозаписывающей студии, «Мелодия» лишилась части архива?
— Нет, архив удалось сохранить. Конечно, были истории, когда, допустим, открывали коробку с записью Зощенко, а там её не оказывалось. Но вот что утратили безвозвратно, так это виниловые матрицы. В 90-е их продавали на металлолом, считая, что век пластинки ушёл. Сегодня мы оцифровываем только ленты, так как снимать звук с пластинок без ущерба для них практически невозможно.
— Оцифровка старых записей приносит «Мелодии» какой-то доход или это просто вклад в культурное наследие страны?
— Сама оцифровка денег не приносит, но выпуск и продажа дисков, естественно, доход приносит. Эти деньги идут на дальнейшую оцифровку. У «Мелодии» прибыль полтора миллиона рублей в год при обороте в 60–80 млн. Так что мы работаем как инспекторы ФНС — выжимаем максимальную эффективность из любого возможного источника дохода. Наша основная задача — поддержание престижа лейбла.
Как спасти классику? 
Музыка бунта. «Жизнь за царя» Глинки была пощёчиной всем канонам 
Его оружием была музыка. Как мир отпразднует 90-летие Ростроповича 
Денис Мацуев: «Люблю, чтобы рядом были сильные конкуренты» 
