С лета 1932 года в СССР перестали принимать к строительству проекты в стиле конструктивизма, до этого доминировавшего в архитектуре. Так началась двадцатилетняя эпоха сталинской архитектуры.
«Если завтра война»
До недавнего времени гигантские дома с огромными портиками и устремлёнными в светлое будущее фигурами счастливых строителей коммунизма казались инородными телами в исторической застройке Москвы. Но вот им присваивают статус памятников истории и культуры, ставят на охрану и реставрируют. Что случилось? С чего это вдруг мы полюбили то, что ещё недавно недолюбливали?
Очевидно созвучие нынешнего времени и сталинской эпохи, к которой всё чаще обращаются архитекторы и режиссёры, писатели и художники, считает Ольга Зиновьева, урбанист, автор книг и статей по городской среде. Не зря ведь новым жилищным комплексам дают названия «Восьмая высотка» (на Соколе), «Ближняя дача» (в Кунцеве). Эти имена, отсылая к эпохе торжества идей социализма, ныне гарантируют спрос на предлагаемый товар. Сегодня вошла в моду идея сильной власти, каковую и выражает сталинская архитектура. Когда к началу 30-х годов Сталин, уничтожив всех своих конкурентов, добился единоличной власти, ему потребовался новый стиль в искусстве и архитектуре. Стиль, пропагандировавший образ заботливого отца народов, который накормит, образумит и защитит - лишь бы вверенные ему народы безоговорочно признавали его величие и всесилие.
Новое милитаристское мировоззрение призваны были формировать такие образцы пропаганды, как скульптуры Матвея Манизера на станции метро «Площадь Революции». К примеру, миловидная девушка нежно прижимает к себе... винтовку. Сюжетно это оправдано значком ворошиловского стрелка у неё на груди. Фактически же советским людям внедрялась в подсознание идея неизбежной войны.
Другая сквозная пропагандистская идея сталинской архитектуры - утопическое ожидание грядущего счастья. Барельеф на здании библиотеки им. Ленина изображает шествие с дарами: масса людей несёт пшеничные колосья, початки кукурузы и прочие символы изобилия. Почти буквальное повторение подобных композиций некогда существовало в Вавилоне.
Сильная власть возможна в сильном государстве, где проведены индустриализация (её символизирует образ мощного рабочего) и коллективизация (символ которой - дородная колхозница). Наиболее ярко эти символы воплощены скульптором Верой Мухиной на здании архитектора Бориса Иофана - советском павильоне на всемирной выставке в Париже 1937 г. (сегодня «Рабочий и колхозница» установлены перед северным входом на ВВЦ). Летящие в едином порыве, взмывающие ввысь, эти люди-символы прославляют государство победившего народовластия.
Не менее интересны другие рабочий и колхозница - у входа во двор дома 2/16 на Яузском бульваре - архитектора Ильи Голосова и скульпторов А. Зеленского и М. Эпштейна. Мужчина держит в руках книгу (символ знания) и отбойный молоток (символ высокой квалификации), он одет в рубашку-апаш, подчёркивающую его атлетизм. Симметричная фигура девушки в длинной юбке, упирающейся босыми ногами в сноп пшеницы и с винтовкой в руке, созвучна древнегреческой богине Афине, прекрасной, но грозной, готовой в любую минуту покарать любого.
Камасутра с водой
Частая пропагандистская тема в сталинской архитектуре - победа над природой. Пётр I и Екатерина II строили каналы. И Сталин строил каналы, превратив Москву в «порт пяти морей». Северный речной вокзал в своём ещё отчасти конструктивистском образе корабля с мачтой, однако уже отягощённом большим ордером и многочисленными декоративными украшениями, пропагандирует эту победу над природой: в майоликовых тарелках скульптора-керамиста Натальи Данько - корабли, подводные лодки, гидропланы… Эдакая камасутра с водой. Монументальная пропаганда внедряет актуальную в то время идею: мы можем всё - поворачивать реки вспять, строить гидроэлектростанции, омолаживать человека, искусственно осеменять, одним словом - «не ждать милостей от природы».
И настоящий апофеоз сталинской пропаганды - оформление станций метро. Сама идея «подземных дворцов», принадлежащих вчера ещё бесправным народным массам, должна была наполнять эти массы гордостью за свою страну и своего вождя. Мерцание на свету золотистой мозаики и граней «алмазных» кафельных плиток вносило ту театральность, которая была присуща каждому «большому стилю» любой имперской эпохи. «Метростроевцы», выложенные цветной плиткой в панно Евгения Лансере на станции «Комсомольская»-радиальная, - то же шествие к грядущему счастью и одновременно покорение природы, в данном случае - подземных глубин.
Бравурным завершением эпохи стало новое здание МГУ на Ленинских горах, где драгоценные породы камней в отделке интерьеров парадоксально соседствуют с папье-маше, раскрашенным под бронзу, и искусственным мрамором.
В этих контрастах - и театральность сталинской архитектуры, и подсознательно заложенная в неё фальшь.
Эпоха ушла в историю, оставив нам многочисленные памятники, во многом определившие сегодняшний облик столицы. Мы можем любить или не любить искусство той эпохи, но оно стало историческим наследием, без которого наше представление о прошлом было бы неполным.
