Назвать место его упокоения иначе, например современным именем Старый Крым, не поворачивается язык. Самому знаменитому романтику отечественной литературы и в смерти приличествуют только пышные, экзотические декорации. Во всяком случае, канонический образ Грина полностью исчерпывается нехитрым набором клише, куда входят мечта, любовь, чудо, фантазия, романтика и надежда. В общем, сплошные «Алые паруса».
Двуногое мясо
Сам Александр Степанович Гриневский, а именно так его звали по-настоящему, был на этот счёт категоричен: «Вся моя жизнь - в моих книгах, там и ищите ответа». Попробуем последовать его совету и поискать желаемую романтику там, где её и велел искать автор.
Вот что говорила русская критика 1910 г. о рассказах нашего героя: «Они плавают в крови, наполнены треском выстрелов, посвящены смерти, убийству, разбитым черепам, простреленным лёгким. Их автор - человек, который всегда стреляет и никогда не улыбается». А вот и он сам, сказочник и певец прекрасного: «Послушайте-ка, эй вы, двуногое мясо... Как проткнуть ваши трупные телеса, чтобы вы, завизжав от боли, покраснели не привычным для вас местом - лицом, а всем, что на вас есть... Слушайте-ка, мой совет вам: окочурьтесь. И перестаньте рожать детей... Подумайте, как будет хорошо, когда вы умрёте».
Родившись в один год с Александром Блоком и скончавшись практически одновременно с Максимилианом Волошиным, Грин и по возрасту, и по масштабу литературного дарования просто обязан был попасть в обойму самых мощных авторов Серебряного века. Стать одним из его символов. Но не вышло. Толпой поклонников, во всяком случае при жизни, Грин не обзавёлся и в символы не попал.
И не в последнюю очередь - стараниями своих коллег. Гумилёв, Мандельштам, Зощенко, Одоевцева могли по-разному относиться друг к другу, превозносить и поносить товарищей в зависимости от настроения. Но насчёт Грина все были солидарны: «Неприятный, неинтеллигентный тип. Похож не то на маркёра из трактира, не то на подрядчика дровяного склада».
Вообще судачили о нём много. И лейтмотивом были слова «бешеный» и «опасный». Поспорить с этим трудно. Пять раз его арестовывали, приговаривали к тюремным срокам, каторге и ссылке - это всё правда. Правдой было и то, что Грин редко когда расставался с оружием и как-то раз даже стрелял в свою возлюбленную, не убив её по чистой случайности. Правда и то, что другая его возлюбленная, поэтесса и чекистка Лариса Рейснер променяла его на «красного вождя и трибуна» Троцкого, отчего Грин, говорят, запил горькую. А то, что он был и солдатом, и дезертиром, и моряком, и чернорабочим, и бродягой, и золотоискателем, проходило в разговорах как общий фон - биография его была настолько богата, что на подобных «мелочах» просто не зацикливались.
Но всё это, честно говоря, ровным счётом ничего не значит. Подобные выходки числились за многими литераторами, никак не влияя на их место, их ранг в литературных кругах того времени. А вот Грина боялись всерьёз. Боялись и ничего не могли с ним поделать - во всяком случае открыто конфликтовать с ним не хотели.
А он, похоже, ни в грош не ставил любые «тусовки», будь то возвышенный и элитарный «Цех поэтов» Николая Гумилёва или официальные бюрократические писательские организации. В одну такую - питерский Дом литераторов - он заявился следующим образом: «У стола появилась фигура длинного худого человека, одетого в наглухо застёгнутое чёрное пальто и чёрную широкополую шляпу. Речь его произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Он заявил, что наш «Дом» покрыт плесенью, что в нём душно, мерзко и что его пора закрыть. После чего разъярённо вышел».
Страшный сосед
Забавно, что Грин в течение некоторого времени был вынужден жить в одном доме со всей этой звёздной литературной компанией. Жилище называлось без затей - Дом искусств, или, по революционной моде, Диск. Все литераторы равно страдали от произвола и воровства обслуживающего персонала, но с Грином получилась почти анекдотичная история.
Ему выдали графин. Неизвестно какая фантазия пришла в голову автору «Алых парусов», но этот самый графин он повадился использовать в качестве ночного горшка. Вышел конфуз. Женщина-завхоз, потрясая осквернённым сосудом, стала требовать компенсации и извинений. Грин же, разозлённый столь наглым вторжением в свою комнату, прилюдно покрыл её отборным трёхэтажным матом, что ему как бывшему каторжнику не составило труда. Писатели, жившие по соседству, были возмущены не столько нецелевым использованием графина, сколько оскорблениями в адрес женщины. Но, вместо того чтобы открыто заявить о своём недовольстве и принудить того к извинениям, предпочли трусливо наушничать и кляузничать. Например, Корней Чуковский нажаловался Горькому.
Это имело скверные последствия - кроме Горького, у Грина заступников не было. Теперь же от него отвернулись вообще все. Если раньше литераторы просто не допускали Грина в свой «элитарный» круг, то после этого ему было отказано в праве считаться крупным, даровитым, талантливым писателем. Иными словами, всячески подчёркивалось отлучение Грина от «большой литературы».
И тем не менее он всё-таки занял там положенное место. Причём не только в литературе, но и в обыденной жизни, что дорогого стоит. Не зря всё-таки и простецкие распивочные, и элитные жилищные комплексы называют «Алыми парусами». Как ни крути, а олицетворение мечты. Кому опохмелиться, кому урвать кусок метража - всё равно. Мечты бывают разного калибра, а название у них одно.
Атеист, турецкоподданный, еврей. Илья Ильф и сам был «великим комбинатором» 
Карлсон - русский в душе? Герой Астрид Линдгрен был запрещён в США 
Классик неформата. Афанасия Фета травил весь мир русской литературы 
Павел Лунгин: нам кажется, что все нас обижают. Пора изживать этот комплекс 
Сергей Доренко: «Хотел пойти в ЗАГС и поменять фамилию» 
