Сегодня он начальник хирургического отделения в госпитале им. А. А. Вишневского — главном госпитале Вооружённых Сил.
Накануне встречи с корреспондентом «АиФ» Александр Викторович провёл операцию, которая длилась более четырёх часов. Сложные случаи в практике его отделения — в порядке вещей. Об одном из них он рассказывает: «У сорокалетнего мужчины со злокачественной опухолью удалили почти половину организма — толстую кишку, желчный пузырь, двенадцатиперстную кишку, часть желудка, часть поджелудочной железы. Пациент адаптировался. Работает, растит сына. К нам на осмотр приезжает».
Новый год на передовой
Мы сидим с доктором в ординаторской и вспоминаем события 20-летней давности, когда он, молодой военврач, получал боевое крещение. «С нашего курса в Военно-медицинской академии больше половины побывали в командировках в Чечне в первую и вторую кампании». Ему выпала вторая. Осень — зима 1999–2000 гг. Миллениум Александр встречал в степи, недалеко от села Старые Атаги, на входе в Аргунское ущелье. «В последние дни года, 30–31 декабря, было большое количество раненых. Одних эвакуировали, другим оказали помощь, оставив в нашем расположении. И даже успели подготовиться к Новому году. Накрыли общий стол. Алкоголя не было. Зато были танцы. И салют. Из всех видов оружия. И чувство, что всё плохое останется позади. Может, странно прозвучит, но это был мой самый счастливый Новый год».
Праздновали в палатке, которая стала для Александра родным домом. «С этой палаткой размером 30 на 10 м мы переезжали на новое место раз в неделю, а то и дважды. Началась командировка в районе границы Чечни с Дагестаном, а закончилась на границе с Грузией. Каждый раз развёртывали военно-полевой госпиталь в степи с нуля — не было электричества, связи, воды, других привычных вещей. В 200 м от нас мог стоять пустой шикарный особняк с бассейном, но армия в населённые пункты принципиально не заходила. Был такой приказ. Это было связано с безопасностью. К тому же могли быть провокации. Как-то мы оказались в законсервированной местной больнице, где в глаза бросилось объявление: „Ветераны русско-чеченской войны обслуживаются вне очереди“. Сами понимаете, что за обстановка была. При этом пехоте приходилось гораздо тяжелее, чем нам, медикам. Солдаты спали под открытым небом. И печку им затопить нельзя было — снайперы работали не покладая рук. А в каких-то 40 км от нас шла мирная жизнь. Горел свет. По улице спокойно ходили люди».
Автомат не пригодился
Когда-то отец Александра, тоже военный врач, пытался отговорить сына быть хирургом: «Пациенты будут умирать. Ты спать по ночам не сможешь». Медики знают: у каждого хирурга есть своё кладбище. У Филиппова оно особое, связанное с войной. Александр вспоминает, как двое суток дежурил рядом с тяжело раненным, перелил ему свою кровь. Эвакуация откладывалась из-за нелётной погоды. Наконец бойца смогли отправить в тыл. Но спустя месяц пришло известие: не выжил. Таких трагических сообщений было, увы, немало. Он, 29-летний выпускник ординатуры, сильно переживал из-за каждого невыжившего. Эвакуация была одной из основных задач их врачебной бригады. «У нас был свой БТР. Привыкли ездить на нём в молоке (сильный туман. — Ред.). Ждать вертолёт, который забирал раненых. Некоторые пилоты прилетали даже ночью. Правда, таких были единицы — для вертолёта очень опасно летать ночью. У каждого из военврачей был автомат. К счастью, я ни разу не попал в ситуацию, когда им нужно было воспользоваться».
Каждый день он исполнял свой врачебный долг — делал операции, позволительные в полевых условиях: извлекал из мягких тканей осколки и пули, вырезал аппендикс и лечил расстройство желудка — воду все пили из арыков. Были случаи ранений, которые иначе как чудом не назовёшь: «Пришёл солдат. Сам. Стоит. А у него на лбу входное отверстие от пули. И за ухом ещё одно — там, где пуля вышла. То есть визуально у него голова прострелена. А он не просто стоит — ещё улыбается. Оказалось, пуля прошла под кожей по касательной к черепу и вышла. Удивительно!» Редко, но приходили местные жители. «У одного была бытовая травма — оторвало палец. И ему палец пришили обратно. Начался некроз тканей, ведь для такой операции нужно специальное оборудование, чтобы ювелирно „сшить“ сосуды и нервы. Вовремя мы ему этот палец ампутировали».
Тишина мешала спать
С особой теплотой Александр вспоминает срочников, молодых ребят, которые в тяжелейших условиях оставались людьми, способными на взаимовыручку. «На войне ты очень сильно зависишь от окружающих. Вот сломалась посередине пути машина. Кругом стреляют. Счастье, что есть человек, который в силах не струсить, сохранить хладнокровие, устранить поломку, и все едут дальше. А ведь это были совсем юные ребята. Разных национальностей. У каждого свой менталитет, к которому надо было подходить с пониманием. У нас среди военврачей в той командировке были женщины, и наша коллега дала приказ солдатику помыть пол в перевязочной. А он оказался из Дагестана и ответил: мол, у нас женщина не может такие приказы мужчине давать. Ему по-доброму объяснили. Он пошёл и помыл пол. И дальше таких вопросов уже не возникало».
Александр пробыл на передовой полгода. Мобильной связи тогда не было. Письма домой и из дома шли по несколько месяцев. Однажды ему пришла посылка от родителей. А в ней — валенки. Зима же! «Родители не представляли, что мы всё время, даже зимой, утопали по колено в грязи. И самая подходящая обувь была — резиновые сапоги. А самое большое желание — помыться горячей водой».
Подполковник признаётся, что в разговоре о том непростом периоде хочется акцентировать внимание на чём-то весёлом, позитивном. «Над нашим коллегой, зубным врачом, шутили. Вернее, он сам шутил. Приходит человек: зуб болит. А доктор сразу: „Рвать будем!“ — „Нет, доктор, зачем?“ — „Хорошо. Тогда вот тебе педаль, будешь на неё нажимать. Начнёт работать бормашина, и я тебе зуб буду сверлить“. Он это говорил, потому что электричества не было. Да и машинка у него была старая, 1956 года. В общем, пациент быстро соглашался на удаление».
Вспоминает, как, несмотря на войну, люди находили своё счастье. Коллега Филиппова связала свою судьбу с офицером, которого оперировала. «Сейчас у них трое деток», — говорит врач. У самого подполковника Филиппова тоже трое детей. К мирной жизни вернулся не сразу. Плохо спал. Тишина мешала. На передовой привык к свисту снарядов. О войне он с тех пор говорит крайне скупо. И главный рефрен: я не герой. Хотя как это не герой? На работе с 6.30 утра и до упора. И почти без выходных. Когда приходит в палату к больным в праздники, те спрашивают: «Ой, доктор, что же вы не отдыхаете?» А по интонации слышно, что ждали, очень ждали. Этот ежедневный героизм, когда идёшь на помощь тем, кто остро в тебе нуждается, отличает профессию врача, и в особенности военного врача. Александр — третий военный в роду. Дед воевал в Великую Отечественную, умер вскоре после Победы от полученных ранений, отец служил. Александр из своих 49 лет служит больше четверти века. Отговаривать сына, если решит пойти по его стопам, он не собирается. Лишь честно, как когда-то и ему сказал отец, предупредит: «Учти — спать плохо будешь, потому что от твоих действий будут зависеть жизни других людей».
Смотрите также:
- С позывным «Любимый». О том, как большая беда подарила больше счастье →
- Минное поле доктора Пасечной. Вековая история военного хирурга →
- Хрупкий санинструктор спасла жизни десяткам бойцов →