Ухожу. Наточу авторучку, скажу жене: «Не поминай лихом!» И — пойду. Молодость свою старшинскую вспомню — шайку сколочу. Не по партийной принадлежности подбирать стану, не по родственной, а по таланту и характеру. Коллективчик получится — ни поджечь, ни утопить!
Грабить буду по совести, по справедливости. Бабушка всю жизнь вспоминала квартирного вора. Ребёнок маленький, сама опять в положении, мужа забрали в Спасские казармы, и — слегла. Руки не поднять. И тут — всё одно к одному! — в окно залез вор. Он накормил ребёнка, дал больной лекарство и столь же тихонько вылез.
Вспомнит ли кто добрым словом нынешнее жульё, обирающее малых и старых? Будет ли им чем оправдаться на Страшном суде, где судью не купить, присяжных не запугать и адвокатом — лишь твоя совесть?
Погуляю от души, потом — в монастырь грехи замаливать. Монастырей много. И в красивейших местах! В Серпухове два монастыря: Высоцкий и Владычный. В пору мою охранно-реставрационную Высоцкий медленно, но реставрировался, а во Владычном — на зелёных воротах красные звёзды были. Помнится, в автобусе женщина: «Кто спрашивал секретное ракетное училище — вам сейчас выходить!»
Уйду в монастырь. Отдохну день-два... На третий раздражать начну. Привычка дурная: знаю, что за понедельником — вторник, так обязательно сказать надо! Особенно тем, кому хочется, чтобы воскресенье.
Во время вожделенной перестройки поведал со сцены Театра эстрады (свидетелей больше тысячи — остались ли живы?), что нас ждёт. И — извольте! В центре зала вскочил среднего возраста и образа мужчина и закричал: «Я тебя сейчас убью!»
Нет! Не пойду я на большую дорогу. Ну её к аллаху! Пойду в парк. Там интересно: танцуют, поют, катаются... На чём только не катаются! И даже скамейка есть, к которой женщины подходят насторожённо, потому что, присев на неё, узнаешь свой вес. Кто-то, узнав, выносит скамейке приговор: «Она сломана!», кто-то — самый мужественный! — обещает себе сесть на диету.
А я — такой-сякой насмешник — смотрю на всё это и думаю: установить бы в парке, а лучше — на одной из центральных площадей такую скамью, чтобы сел на неё человек и сразу было бы видно, способен ли он, оправдает ли доверие, если сядет в чиновничье или депутатское кресло?
Поскольку подобных скамеек нет и не предвидится, то и надеяться нам, судя по всему, пока не на что!
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции