Сегодня наша страна — и в частности наука — находится в положении догоняющих. А были в истории периоды, когда Россия диктовала миру моду и на неё равнялись?
Г. Голубев, Екатеринбург
Да, такое бывало. В частности, 1 декабря 1792 года в Нижнем Новгороде родился человек, который ввёл моду на Россию и всё русское в Европе. Обычно такая мода устанавливается в результате войны или революции, чему примером — бистро и сарафаны в Париже или спрос на советский агитационный фарфор в Берлине в начале ХХ в. А тут случай редчайший — модной стала русская математическая наука: «Какой-то профессор с невозможной фамилией доказал, что параллельные прямые всё-таки пересекаются! Се манифик, господа!» Кто-то, наверное, догадался, что «невозможная» фамилия — Лобачевский.
Русский профессор тогда взялся за то, о чём европейские математики издавна предупреждали своих учеников: «Молю тебя, только не делай попыток одолеть теорию параллельных линий… Оставь эту материю, страшись её больше, нежели чувственных увлечений. Потому что она лишит тебя всего твоего времени, здоровья, покоя — всего счастья твоей жизни!»
«Рохля» с пистолетом
Соответственно складывается и представление о таком человеке: этакий кабинетный учёный — замкнутый, нелюдимый, хотя и очень интеллигентный чудак. К нормальной жизни малоприспособленный, не умеющий постоять за себя, рохля и простофиля.
Но в случае с Лобачевским все шаблоны рвутся с треском. Для начала наш «простофиля» в 34-летнем возрасте становится ректором Казанского университета. А три года спустя «рохля» Лобачевский проявляет себя во время эпидемии холеры. Но как? Обычно пишут расплывчато и по-канцелярски: «Предпринял меры для спасения жизни и здоровья студентов». Благо очевидцы оставили более конкретные свидетельства: «Когда жертвой холеры сделался экстраординарный профессор Протасов, все шестьсот человек словно обезумели. Готовы были сломать ограду и разбежаться кто куда. Чтобы внести успокоение, Николай Иванович прилюдно зарядил два пистолета и сказал, что каждый, кто вздумает бежать, будет убит на месте».
Вот такими были «предпринятые меры». Это уже не профессор, не кабинетный сиделец, это самый настоящий ковбой. И, судя по всему, ректор Лобачевский запросто мог осуществить свою угрозу. «Ковбойский», авантюрный стиль был явно ему по душе.
Причём иной раз даже в буквальном смысле. Что является самым крутым развлечением самых крутых ковбоев? Правильно, родео — скачки на быках. А вот результат расследования одного скандала, в котором главную роль играл Николай Иванович: «Сей студент был опознан в городском саду, когда скакал верхом на корове, причём последняя неслась во всю прыть, а Лобачевский, держась за её рога, сопровождал сию неприличную скачку озорным гиканьем и хохотом на виду у всей публики».
Как и положено настоящему ковбою, Лобачевский знал толк и во взрывчатых веществах. Вот результат расследования уже другого скандала, где наш гений тоже был заводилой: «Сего августа во дворе была пущена ракета, упавшая позади прачечной с большим треском, причём было наделано переполоха среди всех студентов и служителей. Студент Стрелков показал, что он пустил ракету, получивши её от старшего студента Лобачевского, который оную и составлял».
Что же до мордобоя, в котором обязан проявить себя всякий ковбой, то Лобачевский и здесь не на последних ролях. Правда, по русскому обычаю он устроил тёмную не абы кому, а наушнику и стукачу. Лобачевский тогда был произведён в «камерные студенты», то есть в старосты по общежитию. И когда помощник инспектора за полночь явился узнать, все ли студенты на месте, его ожидало увесистое воздаяние за усердную службу: «Большое неудовольствие от студентов Ярцова, Данкова, Николаева и Лобачевского… Означенные всячески меня били, хотели убить до смерти и при сём разбили окошко».
Европейский гений
За такие штучки полагался карцер с пребыванием на хлебе и воде. Лобачевский его отсидел от звонка до звонка. Но вот другой карцер оказался ему не по силам — карцер государственных запретов, цензура. Казалось бы, как можно наложить запрет на математический труд — там же только плюсы и минусы, не имеющие отношения к политике?!
Оказалось — можно. Цензоры сочли, что Лобачевский — опасный вольнодумец. И вовсе не потому, что покушается на постулат о параллельных прямых. Его вина была всего лишь в том, что он одним из первых принял... метрическую систему мер: «Известно, что сия система была придумана во время Французской революции, когда бешенство черни уничтожило всё бывшее прежде. Но сия новизна нигде не была принята и в самой Франции оставлена по причине неудобств».
Да, попади этот цензор в современную Россию, где всё меряется на килограммы и метры, ему бы на любом рынке был гарантирован не килограмм, но такой фунт лиха, что впору побежать. А тогда Лобачевский подвергся осмеянию даже в центральной прессе — в журнале «Сын Отечества», где, кстати, травили и Пушкина.
В Европе же «король математиков» Карл Гаусс, едва узнав о работах Лобачевского, начинает усиленно изучать русский язык: «Я испытываю большое желание прочесть труды этого остроумного математика, которые написаны по-русски». И мечется в поиске: «К сожалению, в Германии трудно найти «Записки Казанского университета» от 1830 г. Может быть, сам Лобачевский пришлёт мне журналы, где опубликованы его труды?»
Уникальный момент: европейский учёный, да ещё какой, тщится достать труды казанского профессора! В Европе дефицит русской литературы?
Выходит, да. И притом литературы подрывной, которая ставит под сомнение устоявшуюся картину мира. Кстати, именно таким «подрывником» Лобачевский себя проявил ещё в гимназии, когда прибил журнал поведения к столу учителя пятидюймовым гвоздём. «Вы, Лобачевский, обязательно станете разбойником!»
Пророчество исполнилось. Лобачевский и впрямь стал самым настоящим разбойником и ковбоем от математики и геометрии.