Если характер работы хрущевских, брежневских и отчасти горбачевских спичрайтеров более или менее известен по воспоминаниям непосредственных участников событий, главным образом консультантов двух отделов ЦК, то история речеписцев 1990-х годов более закрыта, хотя и не менее интересна. Что уж говорить о сталинских речеписцах, о судьбе которых, по объективным причинам, не известно почти ничего. (Правда, не исключено, что их и не было – по крайней мере в традиционном смысле слова). За 10 последних лет эволюционировала и сама профессия, которая стала всего лишь одной из хорошо продаваемых услуг в многоаспектном пиаровском сервисе.
Речеписцы, работающие на государство, продавали свои услуги социалистическому, а теперь продают капиталистическому Левиафану не столько за деньги, сколько за казенный харч и номенклатурный почет.
Для начала достаточно сказать, что это всего лишь одна из вполне стандартных разновидностей работы с текстом. Проза, пьеса, сценарий, газетная статья, журнальный очерк, колонка, речь политика, служебная записка, проект Конституции, программа партии – по большому счету всего лишь разные жанры в работе профессионального «текстовика». С той лишь поправкой, что спичрайтер еще и профессиональный аналитик и, как правило, все-таки весьма образованный человек. Писательское, журналистское, аналитическое имя, «умершее» в тексте, который произносит политик – безусловная потеря для «текстовика», который, как и любой автор любого печатного произведения заинтересован в саморепрезентации, в том, чтобы его имя знали, ценили и помнили. Но компенсация - в другом. В п р и ч а с т н о с т и к формированию государством политики, идеологии, средств манипуляции массовым общественным сознанием. Или, еще короче, в причастности к государству, его высшему руководству.
Работа нынешних спичрайтеров в большей степени напоминает не столько их труд в «ревущие» 1990-е, сколько в брежневские времена, когда реальность изобреталась в зимнем саду госдачи в Завидово, пока вождь ждал в засаде кабана, чтобы потом разослать с «фельдом» куски экзотического мяса каждому из участников завидовских посиделок. Спичрайтер – профессия скорее конформистская или, как минимум, системная. В том смысле, что речеписец готов играть в слова с политическим режимом, но не свергать его. Будучи зависимым от Системы и ее Хозяина (генсека, президента), он пытается в ней (Системе) и в нем (генсеке, президенте) что-то изменить. Впрочем, последнее не является обязательным признаком профессии: спичрайтер может и не держать фиги в кармане, а верить в то, что пишет или, напротив, быть абсолютно равнодушным к содержанию итогового текста.
… Призванные поиграть с Системой в слова и тексты обнаруживают себя сидящими на заднем сиденье в черной «Волге» («Форде Фокусе», «БМВ», «Ауди» и проч. – нужное подчеркнуть), которая скользит по правительственному шоссе, где число милиционеров соперничает с количеством листьев на придорожных деревьях. За высоким глухим забором открывается комфортный микромир, лишенный обычных забот и где даже стены коридоров и комнат пропитаны идеями, хотя, возможно, и весьма однообразными.
Никаких жен, детей, бытовых сложностей. Миролюбивая равнодушная природа. Номенклатурные казенные интерьеры. Новые социальные миры (улучшенные или ухудшенные старые) создаются в патологической тишине и безукоризненной чистоте, охраняемой особой породой людей – сестрами-хозяйками (не путать с «прагматиками-хозяйственниками»). Унитаз приветливо поблескивает продезинфицированными боками. Биде целомудренно прикрыто плотной зеленой клеенкой: «дачный писатель» (он же «сиделец») - это мужчина. Причем на время создания текстов – почти аскет. (Если не считать спиртного – но это отдельная история). За окном тяжелые ели профильтровывают солнце, но на неровные блики спичрайтер все реже обращает внимание – он сочиняет для своих соотечественников жизнь. Степень личной убежденности в правильности слов – для кого-то вопрос второстепенный, для иных – способ улучшить словом реальность, данную народу в ощущениях…
Спичрайтер отправляется обедать. За длинным столом собирается симпатичная компания. Вот молодой экономический гений в спортивном костюме, практически не покидающий дачной обители (ко всему прочему он из Питера). Рядом еще более молодой, в костюме и галстуке, весьма приветливый, но всегда твердо стоящий на своем, будущий возмутитель спокойствия в российской элитной среде путинской эпохи, которая еще и не думала начинаться. А вот, шумно гогоча и рассыпая на ходу остроты и пепел из трубки, в столовую в сопровождении младших коллег врывается маститый профессор, ветеран дачных посиделок при всех режимах. Позвякивают приборы. По телевизору передают выступление шефа. Спичрайтеры переживают так, как если бы смотрели футбольный матч с непредсказуемым результатом. Реальная сценка из начала 1990-х…
Так вот: романтика профессии – чувство причастности, что является, пожалуй, не слишком очевидной для большинства мотивацией труда. Это почти работа «за идею», причем идею не всегда четко артикулированную – нельзя же, в конце концов, всерьез говорить о неистовом желании каждого пишущего интеллектуала жизнь положить на алтарь развитого социализма или государственного капитализма. Правда, именно нематериальное стимулирование оказывалось особенно важным для привлеченных спичрайтеров.
Работа непосредственно с первым лицом и в постоянном контакте с ним (самый яркий пример – Александр Бовин). Полное обеспечение в процессе работы (столовая, комната в государственной даче – не всегда, впрочем, комфортная и со всеми удобствами, бильярд и домино в хрущевские годы, кинофильмы в просмотровом зале в брежневские, иногда даже встречи с интересными людьми – типа неформального общения спичрайтеров с Анастасом Микояном).
Знаки внимания со стороны «клиента» (те же куски кабанятины, рассылавшиеся семьям речеписцев в качестве неравноценной компенсации за их многонедельное отсутствие; прогулки с шефом и доверительный разговор с ним на лоне природы).
Удовольствие от общения с коллегами-интеллектуалами (обширный спичрайтерский фольклор, формирование особой субкультуры – прямое следствие длительного совместного проживания сравнительно молодых мужчин под одной государственной крышей).
Для штатных спичрайтеров, естественно, помимо статусных мотивов (например, работа на важных должностях в ЦК или правительстве), имели значение и материальные факторы. В конце концов в ту пору, когда должность консультанта отдела ЦК была приравнена к посту завсектором, а позиция руководителя группы консультантов оказывалась эквивалентна по материальному обеспечению и социальному пакету позиции замзава цековского отдела, и зарплата (400 и 500 рублей соответственно), и медицинское обслуживание в Первой поликлинике на Сивцевом Вражке вкупе со «столовой лечебного питания» казались существенными и значимыми. Плюс – возможность получения квартиры в цековском доме – для более «ранних» речеписцев на Кутузовском проспекте, для более «поздних» на Малой Филевской улице у метро «Кунцевская» или – для выбившихся на высшие номенклатурные посты – в арбатских переулках.
Знаменитый профессор философского факультета МГУ Теодор Ойзерман был рад самому факту близкого общения с председателем правительства Алексеем Косыгиным и возможности бескорыстно участвовать в составлении и редактировании текстов его выступлений. Журналисты Анатолий Аграновский, Аркадий Сахнин, Александр Мурзин, написавшие по заданию партии и лично К.У. Черненко, который обещал оплатить их труд, соответственно, «Возрождение», «Малую землю» и «Целину» Л.И. Брежнева, получили за свою работу ордена разных достоинств, да и то не сразу. (Стишок Мурзина по случаю его работы над «Целиной»: «Еле ходит, еле слышит, что напишем – все в набор. Сам себе, гляди, подпишет даже смертный приговор. Мне труды, вождю – награды, но доволен я вполне: изложил я то, что надо, в этой самой «Целине».) Мотивы сотрудничества с властью, на первый взгляд, разные. Равно как и отношение к клиенту. Но главное в клиентах было то, что они – и Косыгин, и Брежнев – персонифицировали высшую власть в стране, и уже по одной этой причине обладали волшебным магнетизмом для исполнителей работ, даже если сами исполнители знали цену этой власти и относились к ней цинично...
Руководство идеократических государств не может функционировать без услуг спичрайтеров. Советская империя жила и выживала за счет экспорта сырья и благодаря нефтедолларам. Здесь не было никакой идеологии, но простую нефтегазодоллароносную структуру советской политэкономики поддерживала мощнейшая система пропаганды коммунистических идей. Нефть формировала внешний спрос, идеология – внутренний. Современный политический режим в России строится ровно на тех же основах. Отсюда – фактическая национализация нефтяной и газовых отраслей и обслуживание «нефтедолларовой» экономики простой идеологией, заменившей «удвоение ВВП» и коммунизм, которая описывается формулой: «Россия – энергетическая сверхдержава».
Эта идеологема относится к числу принципиальных идей нового режима, из которых выстраивался его эмоциональный образ. «Диктатура закона», «вертикаль власти», «удвоение ВВП», «суверенная демократия», «национальные проекты» - это одновременно и словесные обороты, несущие в себе имиджевый заряд, и содержательные понятия, то есть результат деятельности не столько и не только спичрайтеров, но и профессиональных идеологов. (Хотя эти профессии, во-первых, чрезвычайно близки и, во-вторых, в идеократических государствах нередко совпадают по своему смыслу и содержанию.) Надо признать, что ни одно из этих понятий не стало идеологемой на долгосрочную перспективу. Все они довольно быстро растрачивали свой эмоциональный и смысловой заряд, и потому нельзя сказать, что президентство Владимира Путина жестко привязано к одному из этих понятий. Нет четкой системы, характерной, например, для США: один президент – одна идеологема (или мифологема). «Энергетическая сверхдержава» в этом смысле оказалась итоговой и главной, почти полностью повторяющей советскую, идеологемой Путина.
Большие политики умели зажечь нации большими идеями, основанными не столько на жестких мировоззренческих началах, сколько на внятно артикулированной эмоции (то, что менее всего удавалось политикам российским и советским). «Новая свобода» Вудро Вильсона. «Новый курс» Франклина Рузвельта. «Благосостояние для всех» Людвига Эрхарда. «Новые рубежи» Джона Кеннеди. «Великое общество» Линдона Джонсона… В те времена, когда национальные стратегии уже не называли красивыми словосочетаниями, Тони Блэр, впервые 1997 году вступая в должность премьер-министра Великобритании, просто сформулировал базовые задачи – свои и нации: «Сегодня я хочу определить амбициозный курс для нашей страны: стать не больше и не меньше модельной нацией XXI века… Мы никогда не сможем стать самыми большими. Мы никогда не станем снова самыми могущественными. Но мы можем стать лучшими. Лучшим местом для жизни. Лучшим местом для воспитания детей, лучшим местом для полнокровной жизни, лучшим местом для того, чтобы здесь стареть».
Лидеры всегда ставили задачи не только самим себе, но и согражданам – легко ли среднестатистическому британцу отказаться от психологии подданного империи, в которой никогда не заходило солнце? Но для того, чтобы стать лучшим, можно пожертвовать устаревшей идеологией, превратившейся в химеру. В 1960 году в знаменитой инаугурационной речи Джон Кеннеди апеллировал к американцам как к гражданам мира, переведя разговор вообще в другую плоскость: «Спрашивай не о том, что Америка может сделать для тебя, а что мы вместе можем сделать для свободы человека».
Попутно замечу, что спичрайтерам удавалось формировать повестку большой политики и даже делать Историю. Они неизменно оставались за кадром, и лишь немногие догадываются об авторстве всем известных образов, метафор, моральных, дидактических, политических максим. «Великое общество» - понятие, придуманное спичрайтером Линдона Джонсона, который носил «волшебную» фамилию Гудвин. Ричард Гудвин предложил «Великое общество» вместо формулы «Лучший курс», которая слишком явно апеллировала к «Новому курсу» Франклина Рузвельта, и тем самым несколько обесценивала самостоятельный характер политики Линдона Джонсона. (Возможно, Гудвин и заставил американцев смотреть на действительность сквозь «зеленые очки», но при нем американский капитализм и в самом деле обрел своего рода «человеческое лицо».) Стилистика выдающейся инаугурационной речи Джона Кеннеди – работа спичрайтера и ближайшего советника Теодора (Теда) Соренсена, который в том числе известен тем, что готовил проекты писем президента США Никите Хрущеву во время Карибского кризиса. Впрочем, надо отдать должное самому президенту: он попросил Соренсена найти секрет величественной тональности речей Авраама Линкольна, и тому удалось это сделать, обнаружив особый ритм в предложениях, которые начинались с Let («Давайте…»). С Кеннеди работал и выдающийся экономист кейнсианской школы, исследователь индустриального общества, предвосхитивший работы по теории постиндустриального периода, Джон Кеннет Гэлбрейт. Его влияние в ходе предвыборной кампании на будущего президента было столь значительным, что Кеннеди, победив на выборах, чтобы не подпадать под влияние достаточно радикальных идей одного человека, счел за благо отправить Гэлбрейта послом США в Индию. Историческая фраза Рональда Рейгана, произнесенная в 1987 году в Берлине: «Господин Горбачев, разрушьте эту стену!» - работа спичрайтера Питера Робинсона.
«Ось зла» - термин, придуманный в 2002 году для Джорджа Буша-младшего спичрайтером Майклом Джерсоном, склонным к патетике и частой апелляции к Богу. (Дэвид Фрам, один из идеологов американского неоконсерватизма и яркий публицист, тоже в то время работавший на Буша вкачестве речеписца, предлагал термин «ось ненависти».) На этой оси располагались Иран, Ирак и Северная Корея.
«Читайте по моим губам: никаких новых налогов». Это уже Пегги Нунэн, знаменитая спичрайтерша Рейгана и Буша-старшего. Сейчас она пишет книгу за книгой и активно критикует спичрайтеров Буша-младшего за религиозно окрашенный пафос президентских речей.
Были яркие образы и в истории русского спичрайтинга, но они в основном относятся скорее к брежневской эпохе, периоду творчества Александра Бовина, сочинявшего так называемые «бовинизмы»: «Мы встали на этот путь и с него не свернем», «Экономика должна быть экономной» и т.д. Хотя, конечно, хрестоматийная фраза Ельцина в одном из его радиообращений – «Осень. Время солить капусту», сочиненная главой тогдашней референтуры Андреем Ваврой, тоже дорогого стоит…
Русское спичрайтерство в своей эволюции прошло четыре этапа. Сталинская эра не в счет, хотя, разумеется, заготовки для многих текстов писались помощниками и референтами или влиятельными интеллектуалами, каким был, например, в области экономики (до войны) академик Евгений Варга и в области философии (после войны) черносотенного склада персонаж Дмитрий Чесноков, которому Сталин, назначая его на должность завотделом ЦК, сказал: «Ваша задача – оживить теоретическую работу… Без теории нам смерть, смерть, смерть!». (Чеснокова называют едва ли не главным идеологом тотальной депортации всего еврейского населения на Дальний Восток, что должно было стать кульминацией борьбы с «врачами-убийцами».)
Но современный стиль спичрайтинга формировался, начиная со второй половины 1950-х годов. В первом этапе – хрущевско-брежневском – можно выделить свой «подэтап», классику жанра, работу над текстами Брежнева. Собственно, тому факту, что Леонид Ильич не был силен по части генерирования идей, мы и обязаны расцветом профессии с середины 1960-х годов. В то время отшлифовывались спичрайтерские технологии, появлялись свои классики и хрестоматийные приемы и фразочки, отрабатывалась техника привлечения к работе профессиональных «текстовиков», обживались выбранные для труда речеписцев госдачи, где они вынуждены были безвыездно находиться неделями. В то же время спичрайтерство было частью идеологической работы, поэтому иногда «писатели» и «сидельцы» параллельно занимались сочинительством книг и установочных статей в центральной прессе. Костяк спичрайтеров высшей пробы рекрутировался в основном из либерально настроенных экспертов и журналистов, их работа заказывалась и «прикрывалась» более или менее либерально настроенными высшими цековскими чиновниками. Представители легендарных групп консультантов международного отдела и отдела соцстран ЦК – безусловные классики отечественного спичрайтинга. Хотя, например, на консервативных персонажей типа члена Политбюро Дмитрия Полянского работали привлеченные спичрайтеры вполне ортодоксальных взглядов. Самая яркая фигура этого периода – Александр Бовин, штатный брежневский спичрайтер, имевший «доступ к телу» генсека. Еще один классик жанра, начинавший при Хрущеве – Федор Бурлацкий.
Второй большой этап – горбачевский, когда при внешне сохранившихся стандартах работы спичрайтеры адаптировались к политическим изменениям и персональным особенностям шефа, который сам умел подолгу говорить без бумажки, активно и «интерактивно», в отличие от Брежнева, работал с текстами докладов и других идеологических документов. Спичрайтеры становились членами политической команды Горбачева и тем самым были вовлечены в реальную, иногда конфликтную, большую политику. Знаковая фигура периода – Александр Яковлев, человек, сформулировавший базовые принципы перестройки и политики гласности, высший государственный чиновник, который не просто генерировал идеи, но и мог придать им литературную форму.
Третий период – ельцинско-черномырдинский, время институционализации спичрайтерского труда, создания специальных подразделений (референтура при Борисе Ельцине и группа анализа и планирования при премьере Викторе Черномырдине). Президент и глава кабинета были мастерами экспромтов, но не относились к числу людей, способных системно работать над собственными речами и документами (что нельзя сказать о других ключевых фигурах этого периода политической истории – Егоре Гайдаре и Анатолии Чубайсе, прибегавших не столько к услугам спичрайтеров, сколько советников). Ельцинско-черномырдинский этап – это и эпоха создания новых, «вестернизированных», жанров – радиообращений, телеобращений, книг. Знаковых персонажей – много, что объясняется чрезвычайно бурным развитием политических событий в эпоху перехода к новому экономическому и политическому укладу. В президентском окружении – это Валентин Юмашев (автор ельцинских книг и, как говорят, легендарного последнего новогоднего телеобращения Бориса Николаевича к россиянам), Андрей Вавра (соавтор Юмашева), Людмила Пихоя (соватор первой книги о технике государственного спичрайтинга «Отзвук слова»), Андрей Шторх (молодой спичрайтер «позднего» Ельцина). В премьерском – Сергей Колесников и Никита Масленников, многолетние «сидельцы» Волынского-2 и авторы практически всех публичных выступлений «Степаныча», который всегда хотел, как лучше и у которого получалось, как всегда. (Что немного напоминает хрестоматийное, мефистофельское: «…я часть той силы, что вечно хочет зла и совершает благо».)
Последний этап – путинский, характеризующийся окончательной институционализацией профессии, адаптированной под решение конкретных идеологических задач без всякого там внутреннего фрондерства и попыток вставить в тексты какую-нибудь мировоззренческую ересь, как это случалось в брежневские времена. Но тогда это было а) возможно и б) делалось для того, чтобы был шанс потом сослаться на опубликованное мнение высшего руководства, процитировать его к месту. Ключевые фигуры - с учетом особенностей ситуации - пожалуй, просто штатные референты, все более обезличенные, как обезличена сама эпоха, допустившая существование в публичном пространстве лишь одного «лица» - первого.
«От составителей речей, в отличие от политиков, не ждут высоких моральных принципов, - писал Кристофер Бакли, замечательный американский писатель и в прошлом сам спичрайтер Дж. Буша-старшего, - Как правило, эта публика не бывает в церкви и ведет такой образ жизни, что лучше ей не показываться на людях. Очень часто спичрайтеров набирают среди журналистов, чем и объясняется их несоответствие облику государственного чиновника».
Оценка абсолютно точная, в том числе намекающая на особую роль ликеро-водочных изделий в творческом труде речеписцев. И хотя в разные периоды распитие спиртных напитков на госдачах запрещалось, некоторые рабочие писательские задачи все равно решались с использованием общедоступного допинга.
…Тонны слов, километры бумаги, параллельные реальности – госдача и ближайшее сельпо. Спичрайтеры объясняли окружающий мир и создавали «новый мир». Но иногда им действительно удавалось достичь невозможного – хотя бы немного, но изменить его.
Смотрите также:
- Николай Губенко: «Тимошенко никогда не станет Лесей Украинкой» →
- Андрей Шестаков: Забудем в праздник о политике →
- Ольга Бакушинская: Земля детей →