Выскажу спорное мнение, с которым далеко не все политики и дипломаты, полагаю, согласятся. На мой взгляд, известное Хельсинкское соглашение, или Хельсинкский акт, подписанный главами 33 (позже 35) государств в столице Финляндии 30 июля – 1 августа 1975 года, то есть ровно сорок лет назад, и создание на базе этого процесса ОБСЕ (Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе) — это лишь второстепенный факт международной политики.
На отношения России и Запада это событие оказало лишь кратковременное и незначительное влияние. Хотя, понятно, что все необходимые на подобных встречах протокольно-любезные слова были сказаны, а соответствующие бумаги торжественно подписаны. Да и стоило это соглашение между СССР и Западом мировой дипломатии огромных трудов. Просто сама история доказала, что благие намерения — одно, а результат — другое.
Ничего не изменило даже то, что Советский Союз позже рухнул. Как выяснилось, Западу мешала не столько социалистическая идеология, сколько самостоятельная Россия. Пока у власти был Ельцин, а глава российского МИДа г-н Козырев, делая книксен, просил американцев подсказать, в чём состоят национальные интересы России (об этом подробно в мемуарах Примакова), всё ещё было ничего. Но потом, когда Москва взяла курс на суверенитет, Запад сильно огорчился.
На сегодня Россия требует реорганизации ОБСЕ, чтобы «вернуть её к изначальным принципам», понимая, что организация занимает откровенно прозападную позицию. Кстати, по этой причине нынешний мониторинг ОБСЕ на Украине может считать объективным только очень наивный человек. А любимое дитя разрядки — ДОВСЕ (Договор об обычных вооружённых силах в Европе) после долгой агонии, в конце концов, закономерно скончался, поскольку далеко не все участники выполняли его честно. И т.д.
Движение к будущим хельсинкским договорённостям как к некоему инструменту, способному укрепить безопасность и стабильность в Европе, начали страны социалистического лагеря. Главных целей было две. Первое: закрепить итоги Второй мировой войны, в частности снять всё ещё остававшиеся кое-где спорными вопросы о границах. И второе. Если о военных вопросах так или иначе в процессе разрядки как-то удавалось договариваться, то практически за рамками диалога в период холодной войны оставалась масса других тем. Между тем, мир, к счастью, состоит всё-таки не только из ядерных боеголовок, есть ещё Лувр, Большой театр, футбол и т. д.
Кроме того, сам Хельсинский процесс был важен для Москвы как публичное признание Западом, что в мире существуют два лагеря, две возможности развития, две сверхдержавы, одна из которых — Советский Союз. Когда Запад пошёл этим предложениям навстречу, он, в свою очередь, добавил в переговорное меню ряд малоприятных для Москвы вопросов, вроде прав человека и свободы слова. О балете договориться было, понятно, легче.
Для двух сторон разрядка, включая Хельсинкский процесс, как и прежде, по большей части предполагала лишь ведение войны иными средствами. Поединок в Финляндии продолжился, но в лайковых перчатках. Москва ещё со времен Хрущёва пребывала в уверенности, что социализм способен победить капитализм и в мирном соревновании. А в Вашингтоне, не отказываясь от прибылей, которые даёт гонка вооружений, надеялись с помощью Хельсинкского акта размыть идеологические основы советского режима. К тому же, никуда не делась мечта под сурдинку придушить за счёт этой гонки Советский Союз экономически. Как говорил американский министр обороны Джеймс Шлессинджер: «Не существует никакого противоречия между разрядкой и поддержанием военного могущества на надлежащем уровне».
Иначе говоря, подход к главному документу у двух сторон был разным. Особенно это стало очевидным при обсуждении тем, входивших в так называемую «третью корзину» Соглашения: защита прав человека, развитие демократических институтов и мониторинг выборов. На этой площадке обе стороны больше всего и фехтовали. Запад хотел говорить о свободе слова и не очень хотел говорить о социальной защите человека. А Москва не желала говорить о свободе личности, но всё время напоминала о тех социальных гарантиях, что даёт социалистическое общество. Так что разговор получался сложным. Тем не менее, изрядно намучившись, стороны нашли, в конце концов, и здесь компромиссные формулировки.
Более того, подписав Хельсинкский акт, Москва и Запад в первый момент встали из-за стола с чувством глубокого удовлетворения. Поскольку понимали текст подписанного документа каждый на свой лад. Но именно это и подорвало, в конечном итоге, Соглашение: слишком многие компромиссные формулировки документа стороны понимали по-разному.
Западные страны считали своей победой на совещании согласование третьего раздела Хельсинкского акта — «Сотрудничество в гуманитарных и других областях». Радость по этому поводу была явно чрезмерной. Еженедельник австрийских католических кругов Die Furche, к примеру, писал, что главным результатом совещания в Хельсинки явилось «получение возможности частичного контроля за соблюдением прав человека в социалистических странах». Если бы еженедельник представлял, насколько «частичными» будут эти возможности.
В Москве радовались своему. По её мнению, произошло международное признание советского патернализма над странами социалистического лагеря. Не говоря уже о том, что были документально закреплены итоги Второй мировой войны, включая новые границы. На самом деле это был, пожалуй, единственный реальный успех переговоров в Хельсинки, хотя и кратковременный. Просто сравните сегодняшние европейские границы с теми, что фигурировали во время подписания Акта.
Неудивительно, что при столь полярных подходах Хельсинский процесс начал быстро пробуксовывать. Всё чаще на Западе начала звучать мысль, что «третью корзину» надо использовать для того, чтобы «общественные отношения по ту сторону границы были изменены изнутри». Что встречало резкий отпор Москвы.
Ряд проблем хельсинкское совещание, впрочем, решило: увеличился туристический обмен, в СССР выросли тиражи иностранных книг, в том числе изданных на Западе. Правда, их очень тщательно отбирал Главлит. В целом расширилось гуманитарное и научное сотрудничество. Но то, ради чего в первую очередь и проводили совещание — надёжно укрепить «безопасность в Европе» — не получилось.
Ещё какое-то время по инерции проводились встречи и принимались документы с многообещающими названиями. В Лиссабоне даже подписали Декларацию «О модели общей и всеобъемлющей безопасности для Европы XXI века». Какой в реальности получилась эта модель, можете судить сами, XXI век уже на дворе.
В результате, спустя очень короткое время после торжеств, президент США Джимми Картер подвёл безрадостный итог договорённостям в Хельсинки: «Сейчас мы имеем в Восточной Европе такое положение, когда наша страна, по меньшей мере, предварительно одобрила господство Советского Союза над этим районом. До хельсинкских соглашений он не имел этого одобрения. Получив наше обещание не вмешиваться в их контроль над Восточной Европой, русские добились весьма большого дипломатического успеха. В ответ на нашу уступку по этому вопросу Советский Союз дал согласие либерализовать свою политику в отношении прав человека. Он не выполнил своих обязательств».
По сути это была эпитафия всему хельсинкскому процессу. Так что сегодня довольно грустный юбилей. Недаром, отмечая дату, некоторые эксперты задаются вопросом: а есть ли жизнь после сорока?
Есть, конечно, но не в данном случае.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции