Качели страхов и надежд. Какие уроки извлекут власть и народ из пережитого?

Вячеслав Костиков. © / АиФ

Каждый день приносит новые данные о разгуле корона­вируса. Миллионы людей, находящихся в изоляции, с утра включают интернет, телевизор в надежде увидеть просвет в потоке мрачных новостей.

   
   

Видно, что власти стараются. Это отмечают даже критики Кремля. К тому же общая беда сгладила многие политические противоречия и личностные ­неприязни. Сегодня в зачёт политикам и управленцам идут не сказанные слова, не частота мелькания на телеэкранах, а то, что реально сделано.

Успокаивающих новостей пока мало. Главный вопрос – когда же наступит перелом и можно будет вернуться к привычной жизни – остаётся. Тем не менее и мы, живущие в России, и жители других стран понимаем, что рано или поздно беда и порождённые ею страхи отступят. И в потоке оценок всё чаще слышатся вопросы о ­будущем.

«На круги свои»

Оптимисты утверждают, что в истории человечества были моменты и похуже – чумные эпидемии, голодные десятилетия, мировые войны, революции, религиозные междоусобицы, экономические кризисы, обрекавшие на нищету миллионы семей. После чего, хотя и с большими потерями, жизнь возвращалась в привычное русло. В этой связи приходят на память строки из Библии: «Идёт ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои» (Екклесиаст).

Молодёжь, истосковавшись в домашнем заточении, высыпает в соцсети свои мечты: снова гулять по бульварам, сидеть в кафе, кататься на велосипедах, целоваться.

Мечтатели постарше говорят о том, что нынешние испытания могут изменить мир к лучшему. Люди, дескать, станут добрее, отзывчивее к чужому горю, снисходительнее к недостаткам других. И даже политики станут мудрее. Социологи пытаются понять, так ли это. В одном из недавних исследований, касающемся социальной разобщённости и степени отчуждённости в России, социологи «Левада-центра» выявили ростки терпимости даже к тем группам населения, которые ранее подвергались осуждению, а нередко и преследованию. ­Если пять лет назад в отношении попрошаек, бездомных, алкоголиков преобладали такие суждения, как «ликвидировать» и «изолировать от общества», то сегодня всё чаще встречаются предложения «оказывать помощь» и «предоставить их ­самим себе». 

Ситуация с коронавирусом выявила наличие у людей больших резервов доброты и жертвенности. Пока наши политики, экономисты и чиновники спорили, сколько они могут «отсыпать» народу в трудную минуту из разного рода государственных заначек, врачи, не требуя (в отличие от «вдруг обедневших» крупных корпораций) возмещения, приняли на себя основную массу трудной и опасной работы. Некоторые уже пожертвовали жизнями. Вот и стало понятно, кто у нас настоящая элита, а кто только рядится в благодетели.    
   

О серьёзных изменениях в отношениях между людьми говорить пока рано. Тем не менее социологи уже фиксируют некоторые тенденции. Лишь 17% поддержали версию о том, что «люди станут активнее поддерживать друг друга». А вот половина опрошенных считает, что общество станет более эгоистичным, что люди будут больше заботиться о себе, чем о ближних своих. Но можно ли в полной мере верить социологическим замерам? Ведь ответы даются в обстановке повышенной нервозности и страхов по поводу будущего. 

Куда склонится вертикаль?

В тени социологических интересов пока остаётся вопрос о том, как ситуация с коронавирусом, неминуемые экономические потери и рост социальной напряжённости повлияют на государство и политику. В какую сторону наклонится властная вертикаль – не в сторону ли усиления контроля за обществом? Как будут выстраиваться отношения между властью и оппозицией? Пока все стороны как бы залегли в окопах. Даже словесной пере­стрелки почти не слышно. 

Причины затишья в целом понятны: несмотря на некоторые просчёты, исполнительная власть в целом проявила себя работоспособной. Можно спорить о масштабах материальной помощи пострадавшим. По сравнению с рядом развитых зарубежных стран она весьма скромна. Но нельзя не отдать должное оперативности мер по предотвращению распространения эпидемии, по оказанию материальной и технической помощи медицинским учреждениям. Оперативно мобилизована наука. Мы имеем тот редкий случай, когда дейст­вия Москвы и регионов заслужили высокую оценку Запада.

Впрочем, по поводу намерений власти есть и опасения: не захочет ли она и после окончания эпидемии оставить в своём арсенале и даже расширить те ограничения и инст­рументы контроля за гражданами, которые были введены для борьбы с эпидемией? Ведь ещё до введения новых мер конт­роля социологи фиксировали нарастание страхов по поводу возможного «ужесточения политического режима». В этой связи крайне неприятное впечатление произвели сообщения о тендере на закупку Росгвардией 13 тыс. перечных баллончиков. Заявка вызвала шквал негативных откликов в соцсетях. Посыпались вопросы: к чему готовится власть, кого будут травить? А тут ещё вдогонку появились сообщения об инициативе МВД о внесении в закон «О полиции» поправок, дающих полицейским право открывать огонь на поражение, «если действия нарушителя можно расценить как угрозу нападения». И возникает вопрос: как далеко силовая составляющая власти может зайти с такими инициативами? Ведь мы недавно уже сталкивались с ситуацией, когда брошенный в полицейского бумажный стаканчик был расценен как угроза нападения. Репутации силовиков тогда был нанесён серьёзный ущерб, а в обществе наметились новые трещины размежевания.

*   *   *

Историки любят говорить, что любой кризис открывает новые возможности, вселяет новые надежды. Реальная история, увы, часто опровергает этих мечтателей. В истории России есть немало примеров, когда страна (и прежде всего власть) имела шанс извлечь уроки из кризисов, побед и поражений. Вспомним войну 1812 г., когда Россия могла бы на волне яркой победы воспринять достижения цивилизации Франции и всей Европы. Вспомним поражения в Японской и Крымской войнах, которые могли бы подтолкнуть власть к реформам. Но, возвращаясь с фронтов войны, российская власть упорно цеплялась за старые устои, боясь потерять статус и привилегии. Стоит вспомнить слова Александра I после убийства отца, императора Павла. Успокаивая своих сторонников, он изрёк: «Всё будет как при бабушке». Мол, никаких перемен.

Вспоминаю и рассказы своего отца, участника войны, дошедшего до Берлина. Сколько было надежд, что после войны, после всех этих жертв и лишений отношение власти к народу изменится, что изменится и сама власть. Но салюты отгремели, песни на площадях утихли. А колхозы с крепостным трудом остались. Остались закрытые на замок границы. Остались ­ГУЛАГ, доносы, нищенская зар­плата на заводах, обязательное вступление в комсомол, принудительные займы… И конечно, победные рапорты о новых свершениях советской власти, песни о великом Сталине и лозунг ­«Слава КПСС!».

Народ всё это пережил. Пере­живём и нынешнюю напасть. Даже если её не удастся, как говорят мечтатели, «превратить в новую возможность».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции