Поэт Иосиф Сталин. Как в семинарии из Джугашвили сделали Кобу

В наши дни стихи в газете увидеть, наверное, можно. Можно также биться об заклад, что это будет районная газета глубокой провинции. В СССР этот жанр, наоборот, процветал. Особенно в довоенные и послевоенные годы. А уж стихи к праздничной дате — вообще дело святое. Но среди всем известных 1 мая, 7 ноября, а после 1945 г. — и 9 мая, одна дата стояла наособицу: 21 декабря. Именно в этот день трудящиеся Страны Советов всенародно отмечали рождение Иосифа Сталина.

Сказать, что это были плохие стихи, нельзя. Процентов девяносто из них вообще не выходит назвать стихами, хоть убейся. В оставшиеся десять попадают такие авторы, как Борис Пастернак, Анна Ахматова и Осип Мандельштам. Впрочем, сказать, что их подношения «любимому вождю» по-настоящему хороши, тоже не выходит. Максимум — техничны, потому что мастерство, как известно, не пропьёшь.

Статья по теме

Налёт ради революции. Был ли Иосиф Сталин грабителем банков?

От всего другого сводит скулы. Как, например, от строк Василия Акшинского:

Нет выше призванья и чести
Нет радости в жизни иной,
Как счастье — со Сталиным вместе
Быть в партии нашей родной.

Бывало и совсем топорно, как в коллективном творчестве белорусских поэтов:

Ты мудрый учитель, средь гениев гений,
Ты солнце рабочих, ты солнце крестьян!
Твоя Конституция — стяг поколений,
Надежда и свет угнетённых всех стран.

На этом фоне даже славословия казахского поэта-жыршы Умурзака кажутся шедевром. Хотя бы по той причине, что соответствуют форме традиционного тюркского эпического стиха:

Светоч мира, Сталин-джан!
Ты горишь, как маяк-великан!
Ты безбрежное море ума,
Воплощённая мудрость сама.

Поэт-семинарист

Можно только догадываться, как от этого всего корёжило самого «вождя народов» и «лучшего друга физкультурников». Потому что Иосиф Сталин поэзию чувствовал и понимал. Более того — сам писал стихи. И они, надо сказать, на голову превосходили все эти бесконечные хвалебные оды «на 21 декабря».

Известно шесть стихотворений, автором которых совершенно точно является Иосиф Джугашвили, тогда ещё студент Тифлисской духовной семинарии. И ещё одно — со спорным авторством: стихотворение «Послушник», датированное вроде бы 1949 годом, было найдено после смерти уже не Джугашвили, а Иосифа Сталина в его архиве.

Иосиф Сталин. Особые приметы. Инфографика Подробнее

Мнения насчёт уровня этих произведений, естественно, разделились. Поклонники «строгого царя Иосифа» говорят, что стихи гениальны. Ненавистники «кровавого тирана Сталина» утверждают, что вирши дрянные. На самом деле — ни то, ни другое. Проведём небольшой эксперимент:

И тогда надо мною, неясно,
Где-то там, в высоте голубой,
Чей-то голос порывисто-страстный
Говорит о борьбе мировой...
А в песне его, а в песне —
Как солнечный блеск чиста,
Звучала великая правда,
Возвышенная мечта.

Стройно и хорошо? Да, безусловно. Вот только есть один нюанс. Первые четыре строки написал в 1905 г. Николай Гумилёв. Да-да, про «мировую борьбу» в том числе. Вторые четыре — Иосиф Джугашвили десятью годами ранее. Не зная точно, можно предположить, что писал один автор. Пока ещё не матёрый, но — безусловно — поэт.

Внук императора. Был ли Иосиф Сталин сыном путешественника Пржевальского? Подробнее

Это говорит о многом. Как минимум — о том, что Сталин, будучи двумя годами младше Максимилиана Волошина и годом старше Александра Блока, имел неплохие шансы вписаться в когорту поэтов Серебряного века. Возможно, — и скорее всего — не в высшую лигу. Но стать регулярно публикуемым автором с более-менее пристойным гонораром — почему бы и нет? В конце концов, все известные стихи молодого Джугашвили лишь потому и известны, что были опубликованы в газетах. Конкретно — в короткий период 1895-1896 гг.

Что, кстати, руководством Тифлисской духовной семинарии не то что не поощрялось, но прямо запрещалось. Как запрещалось вообще чтение светской художественной литературы. В кондуите (журнале, куда заносили проступки учащихся) имя Сталина по этому поводу появляется регулярно и часто. Как правило, таким вот образом: «Джугашвили, оказывается, имеет абонементный лист из „Дешёвой библиотеки“, книгами из которой он и пользуется. Сегодня я конфисковал у него сочинение В. Гюго „Труженики моря“, где и нашёл названный лист. Помощник инспектора С. Мураховский». Инспектор Гермоген приписал: «Мною уже был предупреждён Джугашвили по поводу посторонней книги Гюго „Девяносто третий год“». Резюме ректора: «Продолжительный карцер и строгое предупреждение».

Путь к революционеру

Что уж говорить о собственных рукописях? Инспектор Дмитрий Абашидзе не скрывал, что охотился конкретно за Джугашвили: «В девять часов вечера в столовой инспектором была усмотрена группа воспитанников, столпившихся вокруг Джугашвили, что-то читавшего им. При приближении к ним Джугашвили пытался скрыть записку и только при настойчивом требовании обнаружил свою рукопись». В другой раз тот же инспектор применил, как говорят в полиции, «меры физического воздействия». Силой отнял у семинариста Джугашвили тетрадь, откуда тот читал сокурсникам стихи. Далее было вот что: «Сам принёс керосин и заставил нечестивцев сжечь крамольную тетрадь».

Такое противостояние развивается по законам тенниса: острее дашь — острее получишь. Поначалу Джугашвили — это ещё не вожак бунта. Так, когда его товарищи, желая сорвать службу, начали мерзко подвывать пению «Аллилуйя», то вина нашего героя состояла лишь в том, что он смеялся над проделкой громче прочих. Потом пошли уже штучки похлеще. Когда на уроке по Ветхому Завету был задан вопрос о том, как понимать слова «И обонял Бог благоухание жертвы Ноевой», Иосиф как бы про себя, но громко сказал: «Значит, запахло шашлыком!» Этим он вызвал продолжительный истерический хохот своих соучеников.

Финал, в общем, известен. Иосиф дрейфует к марксистам и берёт себе псевдоним из книги, которая была в семинарии запрещена строжайше: из повести грузинского писателя Александра Казбеги «Отцеубийца». Главного героя, разбойника, который жестоко мстит властям, там звали Коба. Инспектор Дмитрий Абашидзе, в свою очередь, добивается исключения такого неудобного студента. Поэзия потеряла перспективного, как кажется, поэта. Революция приобрела перспективного — уже без всяких «кажется» — вожака.