- Как звучит Ваше полное имя?
- Полностью мое имя Вильфред - человек доброй воли или просто доброжелательный. В честь древнегерманских и скандинавских предков отца. В паспорте написано Виталий, но я это имя ненавижу, меня от него переворачивает. Оно не мое, не «фэншуит» оно мне, как говорится. Когда мне исполнилось 13 лет, и отец раскрыл, что вообще-то меня должны звать Вильфред, Вилли, я сразу понял, что это мое настоящее имя. А для паспорта сойдет и Виталий.
- Где Вы используете знания языков?
- Чаще всего использую языки в зависимости от ситуации. Когда мне приходится говорить - не переводить, перевод вообще не мое дело, я это не люблю, - органичнее думать и говорить на самом языке. Все языки держать в активе невозможно, да и не нужно, нужен период реактивации языка, перевода его из пассивного склада в актив. Варианты использования языков непредсказуемые - не знаешь, кого встретишь в следующий момент, с кем тебя сведет внезапная ситуация. Но тем интереснее продолжать сафари за иностранными языками, современными и древними.
- Сколько языков вы знаете?
- Я владею 103 языками. Перечислять очень долго. Конечно, европейские, афразийские языки, австронезийские языки, полинезийские - все-все, которые можете найти в Википедии. Самые, конечно, распространенные языки - английский, испанский и так далее. Если заглянуть в Википедию, то там языки все разгруппированы на основе классификации Реформатского. А я их ни на какие группы не делю, все они у меня равноправны. Но, они у меня внутри строем не ходят, сами предлагают - сейчас адекватнее выразиться на мне, а сейчас ярче высказывание на мне. Я вообще считаю, что стыдно языки считать – «иностранными».
- И на каком языке Вы думаете чаще всего?
- Это зависит от настроения и ситуации. Эти языки не я сам даже вызываю на актив. В этом смысле они сами приходят. Сложность и, возможно, недостаток моего клинического случая, что я этой ситуацией далеко не всегда руковожу. Полиглотов чаще всего воспринимают как ходящие биокомпьютеры. Так почти никогда не бывает. Все дело в том, зачем тебе языки, для меня они как краски для художника.
- Какие языки интереснее всего изучать?
- Когда провожу лингвотренинги, подчеркиваю, как интересно овладевать экзотическими исчезающими языками. Какое, казалось бы, может иметь практическое значение владение такими языками, языками изолированных народов? Среди них языки с кликсами - они считаются самыми древними, такие лингводинозавры, чудом дошедшие до нас. И даже на скалах Антарктиды найдены записи на одном из таких языков! Поэтому изолированные языки могут очень помочь изучению более распространенных в качестве своего рода лингвистического варианта биовитаминных добавок для восприятия.
- А какой язык ваш самый любимый если не секрет? Есть ли интересно какой-нибудь язык, который занимает в вашей душе особое место?
- Трудно ответить, поскольку это зависит от текущего моего настроя, насколько созвучен данный настрой или необходимость что-то прочесть в данный момент - тот язык и люблю. Вообще, я все люблю. Они, кажется, все или почти все отвечают мне взаимностью. Язык в большей степени владеет тобой, чем ты им – это признак того, что у вас взаимная симпатия. У всех языков уникальные психологические визитки.
- Как Вы думаете, обычный человек может выучить множество языков? Каков максимум?
- Максимума не существует. Максимум - это желание или нежелание изучающего человека. Что такое обычный человек? Обычному человеку вообще ничего не надо, кроме попить, посмотреть сериалы, поспать и далее. А кто собирается овладеть хотя бы одним языком - уже вышибает себя из разряда обычных людей. Необычным человеком стать не так уж и сложно - просто пожелать то, что выбивается из вашего обычного распорядка дня. Беспросветные серие будни для вас перестают существовать, и вы лишаете себя звания обычного человека.
- Когда состоялось Ваше первое знакомство с газетой «Аргументы и факты?»
- Я себя почувствовал необычным человеком, когда узнал о существовании «АиФ». Она тогда была невзрачным листочком на 8 полос. Это было в Афганистане. Это был один из декабрьских номеров 84-го года. Я сидел и ждал, когда меня снова прикомандируют к дивизиону, который пойдет на боевое задание. Я проверял автомат и разводящий караулы принес мне: вот газета интересная, ребята ее даже не хотят использовать, чтобы что-то завернуть. Я думаю: какое-то громоздкое название. На вид - советская газета. И увидел интересный политический обзор, антиимпериалистический, конечно, но нестандартно преподнесенный. Вот этот номер был первым, который я подержал в руках.
- Сейчас язык международного общения – английский? Не получится так, что мир перейдет к английскому языку?
- Мир никогда не придет к английскому языку. Только исторически так получилось, когда Дрейк победил непобедимую испанскую армаду, и английский стал мировым, иначе стал бы испанский. Английский очень простой по грамматике и он, наверное, останется языком межнационального общения, но так же был и арамейский на Ближнем Востоке, например. Такие эсперанто были. У разноязычных племен индейцев тоже складывался свой вариант эсперанто. Что касается самого эсперанто, он тоже имеет право на существование, язык крайне простой, основанный на романских языках, напоминает их по звучанию. Но наличие мировых языков не отменяет существования языкового многокрасия малораспространенных языков. Моя главная любовь - изолированные, редкие языки. Языки-изоляты пользуются своей инопланетной логикой. Нет трудных языков, они просто разные. И нет неспособных к языкам, есть то, что психологи называют запечаткой - внутренний занавес. Я неспособен – и все.
- Какие специальные методики Вы разработали на основе своего опыта и знания языков?
- Лингвотерапия - это то, что возникло из моего авторского жанра лингвогобелена. Язык и лечение. Происходит, видимо, действие на психосоматические механизмы, регулирующие физиологические процессы, физиологическую морфологию тканей в организме человека и не только человека. Я и на животных испытывал свои разноязычные стихи. Депрессии сдаются без боя, а можно замахнуться и на более серьезную патологию. Убежден, что когда-то стихи будут выписывать так же, как сейчас таблетки. Язык - кодовая система, но для меня живое существо, мой старший брат по разуму, советчик. И стройматериал, чтобы построить свой собственный арткосмос. Это один из неосознаваемых ключей к полиглотии. Самоцель не нужно делать, как мы с мрачной решимостью падаем на словари. Главное - относиться к нему как к живой структуре, существу, и вы наверняка слышали о фрактальной геометрии, сами фрактальные фигуры используются вплоть до клипов. Каждый язык соответствует группе фрактальных фигур.
Сами языки как бы тянут друг дружку, говорят, что чем больше, тем им более одиноко. Как лингвонаркомания. Когда я читаю на семинарах иногда лингвогобелены, ко мне подходят люди и говорят: на таких лингвогобеленах можно на наркотиках сэкономить. Для меня это лучший комплимент.
- Что такое «мертвые языки»? Каким образом они приходят к Вам?
- Я не люблю слово «мертвый язык», я говорю умолкнувший. Они мертвые, потому что сейчас не звучат, потому что народ, на них говоривший, канул в Лету. Я всегда настороженно касаюсь вопроса их спонтанного прихода, это ксеноглоссия, то есть иноговорение, когда человек говорит на другом языке в результате травм, этот феномен хорошо описан.
- Как ученые относятся к Вашим феноменальным способностям? Вы сами занимались своими способностями к изучению языков?
- Я предлагал некоторым людям с заслуженно авторитетными именами в своей области совместные исследования, поначалу вдохновившись, они, в конечном счете, буквально отводили за ручку в сторону и говорили: ваш случай потрясающий, но сегодняшними методами мы не можем объяснить ваш случай, поэтому давайте договоримся, что вас не существует. Люди неосознанно расписываются в собственной профнепригодности. Почему их так глушит столкновение с ранее не встречавшимся? Это тупиковый путь развития научной мысли. Я связывался со специалистами, с лингвистами, с людьми, работающими на стыке нейропсихологии и лингвистики. У всех на устах НЛП, но очень настороженно нейропсихологи относятся к НЛП как к методу, это, в конце концов, это психотронное оружие. Попадались мне труды с настороженностью к этому методу.
К сожалению, в нашей стране это проявляется в наиболее недоброжелательных формах. Ученые с Запада умеют сказать это корректно, а здесь доходит до прямых обвинений в сатанизме, что Вилли - шпион лукавого. Синдром неофита - это новое средневековье. Бойтесь второго пришествия первых христиан. Сейчас происходит нечто подобное. Когда человек начинает путать земное и божественное, начинается репетиция конца света.
Я, честно говоря, устал. Я продолжаю невозмутимо делать свое дело, что получается у меня лучше всего - писать стихи, прежде всего на русском, занимаюсь творческой фотографией. Но у меня даже выставок не бывает. Я научный сотрудник Института вирусологии.
- У Вас была контузия, вы пережили клиническую смерть. Как это произошло? Что Вы помните из опыта клинической смерти?
- Контузия была такая - мой взвод погиб, я по недоразумению остался жив, не знаю, почему и за что, погибли чудные совершенно ребята. Была клиническая смерть, полет туда и обратно, что было установлено потом подоспевшим капитаном медслужбы. Я не очень люблю об этом говорить. Все было очень красиво, трудноописуемо, никаких ангелов в конце я не видел.
Подо мной был солярис, бесконечный океан, состоящий как бы из жидких кристаллов, которые переливались один в другой, прочитывали друг друга и снова превращались. Я себя не видел, я был сознанием в чистом виде, а тело я не видел. Но я четко ощущал, что я - это я. Затем я дошел до бруствера своего рода, за которым начиналась невообразимой высоты и дали глубь, долина, я понял, что если сорвусь, то вреда не будет, но обратно хода не будет тоже. Там было много интересных деталей, если я пытался что-то разглядеть, срабатывал принцип зума, объект выборочно приближался и давал себя разглядеть. Это были животные, растения, архитектурные сооружения в одном лице, очень доброжелательно настроенные, предвещавшие много открытий в иной форме жизни. Но тут перед глазами встали взгляды моих погибших друзей, даже не глаза, а взгляды.
Это еще один вариант улыбки чеширского кота. Но это уже даже не улыбка, а дуновение с его губ. И вот эти взгляды моих друзей, они отпружинивали меня обратно. И меня выволокло обратно. Если подробно рассказывать, это 4-5часовой рассказ. Независимого времени для меня там прошло 5-6 часов, в действительности - минут 20. Рекорд клинической смерти - 15 минут, дальше нейроны гибнут. У меня она длилась минут 7-8. После этого что-то случилось. Я не мог понять, в чем дело, когда мне стали приходить другие языки, которые я сразу не мог идентифицировать, а некоторые не могу до сих пор. Сначала я думал, что это осложнения, но решил не делать быстрых выводов и понаблюдать. Я же представитель естественных и точных наук. И позже, года через 3, я ощутил лавинообразное вливание языков в меня. Тут я понял, что это не какая-то «постконтузионная шиза», что это нечто более объективное и приземленное.
А когда на зарубежном конгрессе по биометрии я встретился с американскими психоневрологами, они мне сказали обрадованно: это же проканаливание. Ты - жертва ченеллинга, приятель, сказали мне они. И академик Вернадский предполагал возможность спонтанного ченеллинга. Вот так я узнал, что со мной происходит и откуда берутся незваные лингвогости. А после я начал думать, как это можно использовать.
Я начал с того, что применение этих языков непредсказуемо. Лингвистического образования у меня нет. Корочка у меня - ветеринарный врач широкого профиля, которым я не перестал быть. Я рад, что война, армия доквалифицировала меня до человеческого медика. И до сих пор меня коробит, когда я слышу сочетание «медики и ветеринары». Это как масло и масло. В русском языке нет сочетания «ветеринарная медицина». Добавилась лингвотерапия. Самое интересное, что лингвогобеленами можно лечить. С чем это связано - для меня до сих пор в области догадок. Возможно, есть воздействие на психосоматику, это признают многие канонические врачи-традиционалисты. Хотя тут вопрос, что канон, а что новшество. Многое поставлено с ног на голову.
- Существуют ли какие-то особые ключи к изучению множества языков?
- Если говорить о ключах к полиглотству, то я прежде всего говорю о том, что без словарей, без знания закономерности построения фраз не обойтись, но не учите язык, учитесь у языка. Это отражает наиболее гарантированный залог, и это приведет к тому, что будете дышать языком. Никогда не начинайте с грамматики. Вспомните детство. Мы начинали говорить на родном языке не с грамматических правил. Мы просто начинали говорить словами и фразами, а уже потом шли в школу, чтобы узнать его структуру. Так же и здесь. Лучше всего начинать с фразеологии и идеоматики. Грамматика - это скелет языка. А фразеология и идеоматика - кровеносная и неравная системы языка. С них и надо начинать.
- Вы сразу начали изучение новых языков после армии?
- После Афганистана время для меня получилось несравнимо более тяжелым, не физически, психологически было очень трудно, труднее, чем на войне. Полная отшибленность. Я потом посмотрел знаменитый фильм «Рембо.Первая кровь» - это серьезное драматургическое произведение. Я понял, что это фильм о нас - об афганцах, которые только что вернулись обратно. Фильм о тех, кто в свое время приходил с войны. Я этот период жизни назвал «синдром Рембо». Как с этим справляться... Еще потрошащее ощущение в голове, как курицу потрошат, голую, причем заживо. Я понял, что контузия, полученная мной, никуда не денется, мне придется с ней устраивать симбиоз. Мне удалось ее приручить, посадить на поводок, и сейчас она даже работает на меня.
- Когда началось Ваше первое знакомство я языками? Сколько языков Вы знали до ранения и клинической смерти?
- Это началось на 5-м году моей жизни, когда я увлекся энтомологией, а название насекомых нужно было знать и по-латыни, с этого все и началось. Отец мой прекрасно знал немецкий, натолкнул меня на изучение скандинавских языков, потому что предположительно его корни оттуда. Затем я увлекся латынью как языком. Я понял, что в рамках названия насекомых знать латынь не есть знание языка.
Потом лингвистика и биология закрутились во мне в подобие спирали ДНК-образной, которая потом много всего к себе притянула и, я уверен, притянет в будущем. С 5-го класса владею 3-4 языками неплохо, в том числе латынью и старославянским, спасибо интересу к истории религий, но с 5-го класса, будучи учеником обычной школы - а из нашего выпуска вышли несколько авторитетных уголовников, а я рос хилым мальчиком, они меня отчасти презирали, но какую-то мистическую завороженность передо мной испытывали, поэтому защищали меня от нападок других – с 5-го класса мы начали, как все дети, изучать английский, вторая половина класса изучала немецкий. Я более-менее владел немецким, но попал в английскую группу, а английский катастрофически не шел. Учительница не хотела меня переводить в следующий класс!
Тем не менее, я сдал учительнице немецкого экзамен. Словарь был, конечно, небольшой, но я говорил уже тогда без акцента, даже с каким-то тюрингским акцентом. Первая плотина психологическая прорвалась на 1 курсе института, я учился в Московской ветеринарной академии, на факультете ветеринарии. Я тогда начал общаться со студентами из дальних стран, африканских, студенты из стран соцлагеря были закрытыми людьми, а африканские ребята оказались открытыми, общительными. Им льстило, что я интересуюсь их племенными языками, хотя не понимали, зачем это, а для меня это был настоящий клад, находка. Это было моей витаминной разгонкой для ввода в полиглотию. С этого начало все нарастать.
- Как в армии отнеслись к вашим уникальным способностям?
- К окончанию института я знал 6-7 языков, что сослужило мне потом черную службу, когда я закончил академию и солдатом призвался на срочную службу, попал в Туркистанский военный округ, это тогда еще была советская страна, и особый отдел ракетной части посчитал нужным мною заняться, и таким образом мне, это был 1984 год, устроили мини-37-й персональный. Тем не менее, по совету офицеров части, я написал рапорт на ту сторону, этот округ считался тогда воюющим, поскольку армия в Афганистане относилась к этому округу. Первый мой рапорт порвали.
Я был прикомандирован в одну из частей в Афганистане. Это были годы максимальных потерь, но это я только потом узнал. Я там не бездельничал, я привез оттуда букет тамошних языков изолированных народов. Удивительные народы. Синхи - очень красивый язык. Привез оттуда владение акупунктурой. Сейчас являюсь довольно неплохим врачом в этой области, к которой потом добавилась лингвотерапия, развившаяся из моего авторского жанра - лингвогобеленов.
- Что такое лингвогобелены?
- Это мой авторский литературный жанр. В пределах одного такого листа одно стихотворение, разные части стихотворения на разных языках. И визуально, и психологично, особенно когда озвучиваешь их, это выявляет психотерапевтический потенциал лингвогобеленов. Любое стихотворение - это внутренний ландшафт автора. Эти лингвогобелены прежде всего просто стихотворения. Но по мере написания меняется настрой и меняется язык, природный строй которого соответствует моей текущей настроенческой ступеньке. Я пишу и по-русски, больше всего люблю, хотя русский у меня своеобразен, я пользуюсь авторскими стилями. И еще один жанр - сравнительная поэзодраконография. Это тоже визуальная поэзия, где разные тексты на разных языках я стилизовал до крайней степени и они превратились в драконообразные почеркушечки. Но это текст. Тут буквализовано, как языки друг друга взаимопоглощают, взаимопорождают. Здесь это доведено до крайности и выведено на первый план. Есть и другие жанры, связанные с областями моих занятий. Даже ландшафт я воспринимаю как текст.
- Какое место в Вашей жизни занимает любовь?
- Любовь в моей жизни существует, но я не уверен, что должна быть взаимность, не хочу даже касаться. У меня только матушка, детей тоже нет и не было, так получилось. Но у меня два дня рождения - по паспорту, а второй раз - в Афганистане. Но чувствую себя на второе рождения - на 23, а по паспорту - 36. В этом смысле я дорогой ценой немного обманул время.
Но так сложилась жизнь.
