«Половина души и плоти моей…» - писал о ней её великий супруг. Почти полвека эта женщина была с ним рядом. Она родила ему 13 детей. Младшего сына, 6-летнего Ванечку, они потеряли уже пожилыми: ей было 52, ему 68.
Последними словами, обращёнными Толстым к жене, стало письмо, написанное осенней ночью 1910 г. перед уходом из Ясной Поляны: «Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всём, чем я был виноват перед тобой, так же, как и я прощаю тебя во всём том, чем ты могла быть виновата передо мной». Более они не увиделись. Её, приехавшую к нему, умирающему, в Астапово, не пустила дочь Александра.
«Невозможное счастье»
О своём «невозможном счастье» Толстой писал вскоре после свадьбы: «Не может быть, чтобы это кончилось только жизнью…»
Они венчались в Москве, в Кремле, на Великокняжеском подворье в церкви XIV в. Рождества Пресвятой Богородицы, что у Большого Кремлёвского дворца (Кремль, ул. Дворцовая). Почему в Кремле? Отец 18-летней Сонечки Берс Андрей Евстафьевич, из немцев, был врачом Московской дворцовой конторы, «придворным» доктором. Она, одна из трёх дочерей, окончила в 1861 г. Московский университет (ул. Моховая, д. 9). Точнее - сдала экзамен на звание домашней учительницы, заслужив особое внимание профессоров за сочинение «Музыка». Жила семья Берсов скромно, несмотря на положение её главы. Дом № 24 в Б. Афанасьевском пер. и теперь цел. Многие считают именно «дом Берса» прототипом дома Ростовых из «Войны и мира». На заглянувшего к приятелю-доктору Толстого Соня, Таня и Лиза Берс произвели сильнейшее впечатление. Все тогда решили, что он сделает предложение Лизе. Но он был очарован Соней.
Она знала языки, историю, поэзию, философию, прекрасно играла на рояле, писала стихи и прозу. Это была натура живая, открытая, горячая. У неё до глубокой старости была лёгкая походка, удивительная энергия и поразительно живые глаза. Такие глаза были у «некрасивой, но живой» Наташи Ростовой, которую Толстой, как известно, наполовину «списал» с собственной супруги.
Он женился на ней и привёз в Ясную Поляну хозяйкой имения, когда ей было всего 18 и за плечами её было только радостное детство в родительском доме. Став женой Толстого, она так и прожила всю жизнь в Ясной, отлучаясь лишь в Москву да в Петербург. Она носила, рожала и сама кормила всех детей (Толстой слышать не хотел о кормилицах). Переживала все их болезни, сама учила и наукам, и языкам, и игре на фортепьяно. А девочек ещё и шитью, вышивке, вязанию. Распоряжалась по хозяйству, нежно и терпеливо ухаживала за мужем, который с годами болел всё серьёзнее. Изумляетесь: какие руки были у графини? И когда она всё успевала? Дневники графини - это не только описание тяжкого домашнего труда, тревог и подвигов материнства. Это страстное и честное описание внутренней жизни сначала юной жены и любовницы, затем зрелой подруги жизни, впрочем, не утратившей ни ревности, ни горячности чувств.
Три дома
С семьёй Льва Толстого в Москве связаны ещё три адреса. На ул. Пречистенке, д. 11/8, - Государственный музей Толстого. Этот роскошный особняк с колоннами родовым гнездом Толстых так и не стал. Они там не жили, но бывали. А вот небольшой дом по Пятницкой ул., 12, который они снимали в 1867-1868 гг. (памятник архитектуры XVIII в.), хоть и ненадолго, но домом стал. Здесь бывали у них Островский, живший рядом, в Замоскворечье, Фет, Салтыков-Щедрин...
Но самым любимым, настоящим, обжитым гнездом стала уютная усадьба с флигелем и садом (ул. Л. Толстого, д. 21, ныне - Музей-усадьба в Хамовниках). 19 зим провели в ней Толстые, до весны 1901 г. Полновластной хозяйкой, как летом в Ясной Поляне, была Софья Андреевна. Здесь жили 10 их детей (до сих пор стёрты ступени лестницы, с которой малыши катались... в тазах).
Здесь кипели семейные страсти. «Перечитал её письма. Боже, как она меня ненавидит!» - пишет в дневнике Толстой. Но и о себе тоже: «я был с ней груб и жесток», «душит злоба к ней». «Соня, голубчик, я виноват, я гадок, я понимаю всю подлость свою…» Они испытывали часто до странности сходные чувства. Она - что недостойна такого человека и его любви, ничтожна и гадка, что «отвратительный характер», «мучает совесть». Он - «я испытываю чувство уничтожения перед ней. Она так невозможно чиста и хороша и цельна для меня. Я не владею ею потому, что не смею, не чувствую себя достойным. Что-то мучает меня. Ревность к тому человеку, который стоил бы её».
Он был и остался для неё единственным. У него же были до неё и просто женщины, и настоящие влюблённости (к княгине А. Оболенской Софья Андреевна ревновала его до старости), и даже «невесты» - Арсеньева, Львова, Тютчева... Наконец была долгая связь с яснополянской крестьянкой Аксиньей и сын от неё. С женитьбой связь прекратилась, однако же Толстой явно питал к ней страсть. О чём и написан его «Дьявол», который он прятал от Софьи Андреевны 20 лет. Она нашла повесть лишь в 1909 г. и устроила сцену («Поднялись старые дрожжи», - отмечает в дневнике Толстой). Один посетитель Ясной рассказывает: приехал поговорить с Толстым, вышла Софья Андреевна с очередным младенцем на руках (а лет писателю в ту пору было уже немало) и говорит: вот, дескать, Лев Николаевич всё воздержание проповедует, а сам-то!
В прощальном письме к ней он писал: «Не думай, что я уехал потому, что не люблю тебя. Я люблю тебя и жалею от всей души, но не могу поступить иначе, чем поступаю». А в 1896 г.: «Ты спрашиваешь, люблю ли я всё тебя? Мои чувства теперь к тебе такие, что мне думается, что они никак не могут измениться, потому что в них есть всё, что только может связывать людей. Связывает же и прошедшее, и дети, и сознание своих вин, и жалость, и влечение непреодолимое. Одним словом, завязано и зашнуровано плотно. И я рад». Даже Владимир Чертков, самый главный враг Софьи Андреевны и ближайший друг Толстого, в последние годы его жизни не мог не признать: «Из всех людей только он один любил её искренно и до конца».
