В мастерской Петра Фоменко никогда не бывает скучно. Премьера пьесы Ольги Мухиной «Олимпия» — не исключение.
Что бы ни говорили новоявленные классики и проповедники современной пьесы, на мой взгляд, за последние годы ярких произведений тут, мягко говоря, немного. «Таня-Таня» Ольги Мухиной, поставленная некогда Петром Наумовичем Фоменко, стала именно таким явлением. И вот теперь — новая её пьеса, написанная за семь месяцев, специально для «Мастерской», «Олимпия», режиссёрский дебют одного из лучших актёров этого театра Евгения Цыганова (известного ещё и по кино, и особенно по телесериалу «Оттепель» не только театральной, но и широкой публике). Драматургический этот опыт Мухиной (из «Оли» времён «Тани-Тани», не на афише, правда, но во внутреннем ощущении превратившейся, по-моему, в Ольгу, мастера зрелых лет), без преувеличения, уникален. Эта пьеса — первая, пожалуй, попытка осмысления в драматургической форме нашей истории за последние сорок лет, этакий «краткий курс» от брежневски-»олимпиадных» 70-начала 80-х до нынешнего времени. Причём осмысления на удивление беспафосного, неполитизированного, неидеологизированного: всё, что нам рассказывается со сцены за три с лишним часа, — очень личное. И даже трудно с точностью определить, на какую возрастную аудиторию рассчитан спектакль. Драматург и режиссёр — родом из 70-х. В зрительном зале, заметила, и те, кто моложе, и те, кто старше. Общее одно — это рождённые в СССР. Те, для кого известное «у нас была великая эпоха» — не гремучий лозунг, а, опять же, что-то очень личное. И спектакль этот невероятно обаятелен именно потому, что обладает меткостью попадания в некие общие «болевые» точки, будит общие сердечные токи. И поэтому ещё он сегодня, когда пресловутая «ностальгия по советскому» стала уже модой, трендом, а порой даже приравнивается к политическим веяниям, радует своей свежестью, живостью, теплом, добрым юмором и нежностью к человеку. В пьесе и, соответственно, в спектакле, как и в самой истории нашей, особенно 90-х и «нулевых», немало горького и трагического, и всё же печаль здесь светла, и в помине нету ни надрыва, ни указующего перста, ни опостылевшей уже сегодня «чернухи». История страны через историю семьи — ход знакомый, но от этого не менее ёмкий и впечатляющий. Семейный мир «за кремовыми шторами» здесь распахнут в эпоху.
Поначалу впечатляет узнавание: на сцене типовая московская квартира коренных, в нескольких поколениях, жителей столицы, семейства Стечкиных (сценография Владимира Максимова и Егора Федоричева выразительна, многообразна и изобильна). Сервант с кубками (глава семьи — спортсмен-лыжник), телек на тонких ножках, кресло, помнится, югославское (точно такое же было у нас в доме, «сосланное» нынче на дачу!). И гимн, и Ротару, и вечный звуковой фон эпохи — косноязычная речь орденоносного «бровеносца». И лыжи, те, с полужёсткими креплениями, у стенки (не у печки, правда) стоят. «Рудиментом в нынешних мирах», как пел Визбор. Да и сами мама с папой, тоже «типовые» и тоже «рудименты», — ссорятся из-за того, что мама Джо Дассена любит больше, чем папу. Звучит с затёртой плёнки Высоцкий, идёт Олимпиада-80, и как манна небесная — бутылочки «Пепси» и сок в коробочках с трубочками… Больно и счастливо толкнётся сердце, и чувственная память очнётся точно спросонок. «Как хорошо мы плохо жили», — сказано гениально. Но действие не зависает ностальгически в 80-х. Голос Леонида Ильича по ТВ сменяется голосом Михаила Сергеича. Лыжи — роликами. «Пепси» — наркотой. События стремительно сменяют друг друга, как в каком-то безумном калейдоскопе, и нет смысла здесь перечислять их, напоминать, сколько их наслоилось в 90-х и «нулевых» и как круто менял их «быстрый промельк маховой» жизнь каждого. И жизнь главного героя Алёши Стечкина (Иван Вакуленко) с его «первой любовью» Ларисой (Серафима Огарёва) — тоже. Молодые актёры, ничуть не тушуясь рядом со старшими коллегами, не только лихо катаются на роликах по сцене (пьеса, кстати, посвящена «тем, кто катался на роликах в Александровском саду в 91-м»), но работают с безупречным артистизмом.
Действие перенасыщено переменами, которых так требовали, по Цою, наши сердца и глаза, и порой даже невозможно уже представить, что всё это так и было совсем недавно в нашей с вами стране, в нашей с вами истории, и всё это пережито. В спектакле, как в песне, только наоборот — года спрессованы в мгновения, напоминающие кадры-вспышки: Афган, Берлинская стена, путч, ГКЧП, штурм Белого дома, всевластие бандитов… Всё — точно росчерком пера подано в зарисовках, где трагедия чаще предстаёт в виде фарса, где с прошлым пытаются расстаться-поквитаться, если не смеясь, так, по крайней мере, улыбаясь.
Не дай Бог жить в эпоху перемен? Точнее и мудрее не скажешь. А мы вот жили. Как и герои этого, да, совершенно несовершенного, сумбурного, порой несколько громоздкого, но такого живого и очевидно талантливого спектакля, ни на что не похожего на сегодняшних сценах. Спектакля о безнадёге и надеждах, где так просто и естественно звучат слова: «Я так люблю свою Родину, я так люблю свою маму, папу и бабушку». Где, опять же по Визбору, «пока хватает силы смеяться над бедой». Вот «только людей жалко, очень людей жалко» — это говорит Бабушка (в виртуозно-бесхитростном исполнении Екатерины Васильевой), своеобразный камертон спектакля, голос веры, по-детски наивный и по-стариковски мудрый, утверждающий, что «в 2017-м в России будет царь, из Романовых, по материнской линии». Ну что ж, царь так царь — ждать недолго. И, глядишь, «все мы будем счастливы, когда-нибудь, Бог даст».
