Музей музыкальной культуры — заведение, одного название которого способно ввергнуть некоторых в скуку. Но та музейная жизнь, которая скрыта от глаз посетителей, полна такими бурными и острыми событиями, что впору роман писать. Это понимает бывший полицейский Михаил, когда устраиваться работать в учреждение охранником. АиФ.ru публикует отрывок из романа Маши Трауб «Руками не трогать».
* * *
— Где мои туфли? Гуля! Елена Анатольевна! Кто-нибудь! — кричала Лейла Махмудовна, но никто не спешил ей на помощь. — Куда все подевались? Ирина Марковна! Снежана! Берта! Берта!!!
Еленочка Анатольевна впервые в жизни опоздала на работу. Пришла к десяти. Она прекрасно слышала, как кричит Лейла Махмудовна, но у нее не было никаких сил начинать день с привычного ритуала — поиска туфель. И вообще не было сил. Вчерашний день и ночь без сновидений дались ей слишком тяжело. Она встала с пустой, ватной головой, невыносимо ноющими ногами и поехала на работу, совершенно не переживая по поводу опоздания. Ей было все равно. Пусть кричат, пусть увольняют, что хотят делают — хуже уже не будет. Самый ужасный день в ее жизни уже случился. Гера от нее официально отказался, написал «донос», а Михаил Иванович ее опозорил. Зачем ей вообще ходить на работу, жить, мечтать? Что у нее осталось? Ничего. Вообще. Только сумасшедшие коллеги и работа, которую она ненавидит. Да и она сама — такая же ненормальная, одинокая, серая музейная даже не крыса, а мышь. У нее больше никого и ничего нет. И не будет. И главное, Гера, ее Гера, который давал ей силы жить, ради которого она дышала, предал ее. Предал, спасая собственную шкуру. Мелко, трусливо. Она включила компьютер, но впервые за последние годы не начала день так, как начинала его каждое утро. Не хотела смотреть на фотографию Геры, не хотела искать о нем новости. Елена Анатольевна смотрела на монитор, не понимая, как ей жить дальше — с чего начинать утро. Ей нужны были ритуалы — так она знала, что день начнется и закончится. И наступит завтра. А завтра будет надежда на встречу с Герой. На то, что все может измениться.
Елена Анатольевна, сидя во вчерашнем вечернем платье, которое надела утром, потому что ей было наплевать, что надеть, очень четко, совершенно осознанно решила, что ей не нужно больше идти искать туфли, не нужно демонстрировать Берте Абрамовне запись последней съемки. И она не пойдет с Ириной Марковной в буфет слушать про новый секретный состав чистящего средства. Все. Дальше так продолжаться не может. Все изменилось. За одни сутки. И только тут до Елены Анатольевны дошло, что в музее действительно все не так, как обычно, за исключением криков Лейлы Махмудовны. Где все? Берта устроила совещание?
Она посмотрела на настенный календарь, пытаясь понять, какое сегодня число и день. В этот момент в кабинет ворвалась уборщица Гуля:
— Слава тебе господи, — воскликнула она, — Берта в подвале! Быстрее! Зовет! Вот, тряпки ей отнеси, а я эту придурочную вниз спущу и сразу к вам! — Гуля кинула Елене тряпки и ведро и выскочила из кабинета.
Елена Анатольевна выскочила из кабинета и побежала в подвал, который служил хранилищем для экспонатов, архивом, костюмерной и кладовкой одновременно.
Главная хранительница музея, Берта Абрамовна де-Трусси, де со строчной, Трусси с заглавной и двумя эс, сидела на трубе, из которой хлестала вода. Елена Анатольевна застыла на месте.
— Ну что вы стоите? Скорее! — прикрикнула на нее Берта Абрамовна.
Елена Анатольевна, забыв про тряпки, не придумала ничего лучшего, чем сесть на трубу рядом с начальницей.
— А вы знаете, на кого мы с вами похожи сейчас? — хохотнула Берта Абрамовна. — На зайца и волка из «Ну, погоди»!
Елена Анатольевна хотела засмеяться, но не смогла и, наконец придя в себя, вспомнила про тряпки и начала затыкать течь.
— Надо вызывать сантехников, — сказала главная хранительница.
— Сейчас, сейчас, — Елена Анатольевна нашарила в кармане телефон, который не подавал признаков жизни, — здесь не ловится. Связи нет.
— Как всегда. Идите, я тут посижу. Вызывайте сантехников! Нет, не надо. Они приедут через час, когда все экспонаты будут в воде!
— А где Борис? — вспомнила Елена Анатольевна.
Берта Абрамовна закатила глаза и передернула плечами.
— Идите и звоните всем, пока я тут не утонула. И пришлите сюда Гулю и Снежану! И Ирину Марковну! Всех сюда! Надо экспонаты выносить!
Елена Анатольевна побежала за помощью. На лестнице она столкнулась с Гулей и Ириной Марковной.
— Там еще тряпки нужны. И экспонаты выносить. Я звонить! — доложила Елена Анатольевна.
— Это все потому, что мужик должен быть! — рявкнула Гуля. — Вы же всех извели! Даже Борю! Такой мужчина с виду, а когда до дела дошло — импотент!
— У вас что, была с ним связь? — удивилась Ирина Марковна.
— Та какая там связь? Ничего ж не получилось! — Гуля вдруг остановилась и заголосила по-деревенски — искренне, с подвываниями, от всей истерзанной души: — Он сказал, что расстроился. А как я расстроилась! Да я так расстроилась, что он и представить не мог!
— Ладно. Елена Анатольевна, все равно найдите Бориса. И еще нужен мужчина, который может приехать быстро.
— Ирина Марковна даже бровью не повела на Гулины причитания.
— Надо полицейского вызвать! Глинку этого! Ну, нашего. Лена, звони ему, у тебя наверняка номер есть. — Гуля успокоилась так же мгновенно, как начала рыдать.
— С чего вы взяли, что у меня его номер? — Елена Анатольевна начала раздражаться.
— Ой, только мне не рассказывай! Я-то видела, как он на тебя смотрел! Когда ты в своем костюме и с гуслями расхаживала тут. Я не знаю, может, он и извращенец, если на таких, как ты, клюет, но сейчас нам все равно — импотент, маньяк, лишь бы с руками. Звони всем, — велела Гуля.
Елена Анатольевна, уступив напору и житейской логике, набрала номер Михаила Ивановича. Тот, казалось, только и ждал ее звонка. Не дослушав объяснений, он сказал, что выезжает, и через десять минут был в музее. Елена Анатольевна встречала его на входе, чтобы сразу проводить в подвал.
— Елена, Еленочка, я так рад, что вы позвонили, боялся, что вы уже того, обиделись... — Михаил Иванович крепко стиснул ее в объятиях.
— Вы с ума сошли? — закричала от неожиданности Елена Анатольевна. — Уберите руки. У нас потоп внизу! Трубу прорвало! А там экспонаты! И Бориса нет! Гуля говорит, что он страдает от... от... в общем, не важно.
— Так надо ж сантехника вызывать, если потоп... — Михаил Иванович все еще стоял на пороге музея.
Елена Анатольевна чуть не дала ему пощечину. Ну почему ей попадаются такие мужчины? Гера ее предал, и этот отказывается помогать! Зачем она ему только позвонила?!
— Простите за беспокойство! — с вызовом выкрикнула она. — Мы тут сами разберемся.
Она убежала в подвал, хлопнув тяжелой дверью так, что та чуть не слетела с петель.
В подвале было на удивление тихо. Звучала лишь мелодия — красивая, грустная... Елена Анатольевна испугалась.
— Берта Абрамовна! — позвала она, поскольку ничего не видела — в подвале был выключен свет.
— Мы здесь! Идите на голос! — откликнулась главная хранительница. — Только свет не включайте! А то мы тут по щиколотку в воде, а проводка у нас сами знаете, какая. Нам бы сюда еще резиновые сапоги...
— Лена! Сейчас! Я к тебе со свечкой подойду! — подала голос Гуля.
Вместе с Гулей Елена Анатольевна прошла к центру хранилища. Вокруг еще одной свечи стояла Берта Абрамовна, прижимавшая, как грудного ребенка, к груди виолончель. На стремянке примостилась Снежана, раскладывавшая на ступеньках книжки. Ирина Марковна бесцеремонно сидела на старинном клавесине, на который ей было совершенно наплевать — на вытянутой руке она держала музыкальную шкатулку и не могла отвести от нее взгляд. Мелодия закончилась, Ирина Марковна закрыла крышку и бережно открыла снова.
— Почему я ее раньше не видела? Это же просто чудо! — прошептала она. — Еленочка, посмотрите, какая работа.
Елена Анатольевна пробралась к Ирине Марковне — ноги сразу стали мокрыми. Шкатулка действительно была прекрасной. На каждом молоточке сидела или крошечная стрекоза, или бабочка. Когда играла мелодия, казалось, что бабочки кружатся в танце, а над ними взлетают и опускаются стрекозы.
— Надо ее почистить и выставить на экспозицию, — сказала Ирина Марковна. — Не стойте в воде, забирайтесь ко мне на клавесин. А то еще простудитесь.
— Ирина Марковна, вы потом все чистить будете, нам сначала выплыть отсюда надо. Еленочка, умоляю, хоть вы не садитесь на инструмент, клавесин двоих не выдержит. — Берта Абрамовна пыталась воззвать к здравому смыслу своих сотрудников. — Лучше возьмите у меня виолончель, сил нет держать. Это же Шнайдер, XVIII век! И кстати, почему инструмент лежал здесь без чехла? Так, когда весь этот кошмар закончится, надо будет провести ревизию в хранилище. Давно пора. Еленочка Анатольевна, вы этим и займетесь. Кстати, а где наш Глинка?
— Не знаю, сказал, что он не сантехник.
— Да что ж за жизнь то такая? — воскликнула Гуля. — Ну где нормальные мужики? И теперь что — ждать с моря погоды или поплывем на выход? Лена, давай сюда этот контрабас, а ты сейчас упадешь, малохольная. Все, я пошла, а вы берите, что утащите.
— Это виолончель, Гуля. — Елена Анатольевна с облегчением отдала инструмент.
— Гуля права. Давайте брать самое ценное и выносить, — начала руководить Берта Абрамовна.
— Я уже взяла. — Ирина Марковна по-прежнему завороженно смотрела на шкатулку.
— Ирина Марковна, только попробуйте ее сломать! Я вас предупреждаю! — рявкнула на нее главная хранительница.
— Лучше отдайте шкатулку мне, а сами возьмите партитуры.
— По партитурам у нас Снежана, — обиделась Ирина Марковна, не выпуская шкатулку из рук. — Пусть она берет.
— Мы все это не утащим, — сказала Снежана Петровна. — Бессмысленно.
— Утащим! По чуть-чуть, в несколько заходов! Что я одна корячиться должна? — В подвал вернулась Гуля уже без виолончели.
— Гуля, а где инструмент? — ахнула Берта Абрамовна.
— Так я его в холле оставила. На диванчик положила. Не волнуйтесь. Я тряпочкой прикрыла.
— Вы его оставили без присмотра? Вы знаете, что это за виолончель? Скорее назад. Если пропадет, я первая пойду под суд! Гуля, вы работаете в музее не первый год! Ну, неужели нельзя было за это время освоить хоть какие-то азы культуры? Какой тряпочкой?
— Какой была, такой и прикрыла. Да, я из деревни, и что? А кто за вами грязь отмывает? Вы вон руки свои бережете, а я унитазы после вас чищу. И унитазам все равно — культурная я или некультурная! — обиделась Гуля. — Вот с вами, Берта Абрамовна, всегда так. Хочу, как лучше, а вы кричите. Почему вы на меня кричите? Когда Снежана вылакала ваш бар, вы на нее не кричали. Да, у вас в шкафчике и вино стояло, и виски там какой-то, так она за месяц все уговорила. По «чуть-чуть». И ничего ей не было. А меня за балалайку покоцанную ругаете!
— Берта Абрамовна, как вы можете допускать такое хамство? — Снежана Петровна поджала губы и готова была заплакать.
— Все, давайте прекратим ругаться. Немедленно. — Берта Абрамовна повысила голос. — Гуля, немедленно возвращайтесь к инструменту. Снежана Петровна, берите партитуры, Елена Анатольевна, заберите у Ирины Марковны шкатулку наконец!
Все это время Ирина Марковна то открывала, то закрывала шкатулку, заводя мелодию снова и снова.
— Женщины! Вы где? Тут есть кто-нибудь? Еленочка! Лена, вы здесь? — послышался мужской голос.
— Во, рыцарь твой вернулся, чтобы нас спасти. Только думал чё-то долго, — огрызнулась Гуля.
— Глинка! — воскликнула Берта Абрамовна. — Михаил Иванович! Идите на мой голос! Я в вас все-таки не ошиблась! Еленочка Анатольевна, возьмите свечу и идите ему навстречу!
— Не пойду. Сами идите, — ответила Елена Анатольевна.
— Михаил Иванович! Я к вам уже бегу! Подождите, дорогой вы мой! Только не включайте свет! У нас тут проводка искрила! — Берта Абрамовна, по своему обыкновению, буквально исчезла из виду. Огонек свечи уже мелькал в коридоре.
— Вот как ей это удается? — удивилась Снежана Петровна. — Я и глазом не успела моргнуть, а она уже переместилась.
— Тихо, а то мы последнего мужика спугнем. Вы ему еще про привидения расскажите, — одернула ее Гуля.
— А вы вообще лучше бы помолчали, — шепотом ответила Снежана. — Не подходила я к шкафу Берты!
— Ага, конечно, не подходила. А кто вино все вылакал?
— Не знаю! Может, это Борис! От радиации лечился! Вино, говорят, помогает от импотенции. Только, видно, не больно-то сработало!
— Нет, ну ты посмотри на нее! — Гуля подбоченилась и стала наступать на Снежану Петровну, которая вжалась в стремянку.
Михаил Иванович пришел не один, а с подмогой — сантехником, слесарем и Борисом. Четверо мужчин, оттеснив женщин, устраняли течь, перекрывали воду, латали дыру и выясняли, где искрила проводка. Никто из женщин так и не ушел. Тут же превратившись в слабых, беззащитных музейных фей, которые заболевают от малейшего сквозняка и падают в обморок от резкого слова, они, как завороженные, смотрели на мужчин. Командовал всем Михаил Иванович.
— Ну вот, я же говорила! — Берта Абрамовна подмигнула Елене Анатольевне.
— Присмотритесь к нему повнимательней. Он не так плох, каким хочет казаться. Очень вам его рекомендую.
Елена Анатольевна не ответила.
Когда течь в трубе была устранена, экспонаты спасены, а музей закрыт по техническим причинам, все сотрудники собрались в буфете. Наверное, впервые за долгое время, если не считать совместных новогодних концертов. Неожиданно выдавшийся выходной всем пошел на пользу, а общая «беда» — сблизила и сплотила. Гуля суетилась, подливая всем чай из самовара и хозяйничая на маленькой кухоньке, искрометно, молниеносно сделав вкуснейшие гренки с сыром, сладкие пышки и салат.
— Гуля! — воскликнула Берта Абрамовна. — Это же невероятно вкусно! Вам нужно работать поваром, а не уборщицей.
— Так назначьте, — ответила Гуля, радуясь, что ее стряпня пришлась по вкусу.
Буфет никогда не считался частью музея. Повар и официантка, она же кассирша, были сторонними, чужими людьми. И никого не интересовало, были эти люди просто давними знакомыми, любовниками или мужем и женой. Никто не помнил, при каком именно из бывших директоров музея они появились. Но Берта Абрамовна не считала для себя позволительным уволить сотрудников, которых не она принимала на работу. Буфетной едой все были недовольны, но молчали. Главной хранительнице, сидящей на пожизненной диете, было в принципе все равно. Она в буфете не ела. Но однажды попробовала пирожные, которые пекла Оля, на самом деле Олимпиада — картошку, эклеры, муравейник, хворост. Пирожные были отменными, а прочая еда — изобретательная, вычурная, как помидоры, запеченные с сыром, которые готовил повар, настолько же отвратительная. Повар, он же муж или любовник Оли-Олимпиады, был на редкость молчаливым. Он тихо готовил у себя в закутке, очень медленно обслуживал и выбивал чеки, никогда не разговаривал с посетителями. У Берты Абрамовны было подозрение, что он — вовсе не повар и работает по протекции Оли — профессионального кондитера. Конечно, с буфетом тоже нужно было разобраться, но руки просто не доходили.
— Гуля! Это бесподобно! — восклицала то и дело главная хранительница, откусывая гренку, уже вторую, которую положила ей на тарелку уборщица.
— Вот поэтому вы с головой не дружите, простите, что я так прямо говорю. Вам бы есть нормально, тогда и настроение будет. А вон, Лена, простите, Елена Анатольевна. Сидит целыми днями, в одну точку смотрит. Бледная, аж синяя! И мерзнет все время. Смотреть тошно! А все потому, что не ест! Вот рассольника бы навернула, так и порозовела бы, и согрелась.
Елена Анатольевна покраснела. Она и вправду почувствовала непривычную теплоту в области грудной клетки и силу в конечностях, съев три Гулины гренки, промасленные и щедро посыпанные сыром.
— Я считаю, главное — первое, — продолжала Гуля, которая впервые за все годы работы, вошла в профессиональный раж и говорила со знанием дела. — Надо же и борщик, и похлебку. Да и сальца добавить, кожицы обжаренной, а не на овощном бульоне. — Гуля брезгливо поморщилась. — А котлеты? Надо ж свининку с говядинкой смешать! И не в покупных сухарях обвалять, а в греночках. Да с чесночком!
— Ох, хорошо! — воскликнул Михаил Иванович, откинувшись на стуле.
— А вы знаете, дорогой вы наш Михаил Иванович, уж простите, что я вас Глинкой окрестила, хотя вам должно это льстить, — кокетливо откликнулась Берта Абрамовна, — я сразу людей чувствую. И очень рада, что интуиция меня не подвела. Вы наш человек!
— В каком смысле? — испугался Михаил Иванович.
— В прямом. Можете считать, что мы вас принимаем в наш штат, — торжественно провозгласила главная хранительница. — Вы помогли нам, нашему музею, пришли в трудную минуту и повели себя, как настоящий мужчина! И вы, как выяснилось, умеете хранить маленькие секреты. — Берта Абрамовна подмигнула полицейскому так, что тот смутился.
— Вот и я говорю — мужик настоящий нам нужен! — откликнулась Гуля и по-женски, с приглядом, посмотрела на Михаила Ивановича. Но уже через секунду вроде как одумалась и превратилась в сваху. — Елена Анатольевна, вы ж смотрите, на вас вся надежда!
— Почему? — вздрогнула Елена Анатольевна
— Потому что уведут такого мужика из-под носа! Я ж первая и уведу! — Гуля хохотнула. — А Берта мне поможет, да Берта? — Уборщица, на правах хозяйки стола, отбросила политес и назвала главную хранительницу по имени. Та, впрочем, довольно хмыкнула и поправила прическу. — А вот если будешь поумней, то и тебе хорошо, и нам хорошо. Мужа то, поди, проще вызвать на помощь, чем полицию!
Елена Анатольевна густо покраснела.
— А готовить я тебя научу. Тут науки никакой нет, — продолжала Гуля, поймав одобрительный взгляд Берты Абрамовны. — И полы мыть научу, и рубашки гладить. — Я умею готовить и убирать, — ответила Елена Анатольевна.
— Тогда за это надо выпить, я так считаю! Вы как, Берта Абрамовна, дозволяете? — У Гули в руках неожиданно оказалась бутылка водки.
— Ой, водка? — ахнула Снежана Петровна слегка брезгливо, но заинтересованно.
— А тебе ли не все равно? — удивилась Гуля. — Да ладно, не обижайся, вон, соком можно разбавить.
Гуля тем же неуловимым движением, как будто из рукава, выложила на стол пакет с соком и выставила рюмки. Михаил Иванович, поднявшись, начал ухаживать за дамами, точными движениями разливая водку.
Он же произнес и тост: «За присутствующих здесь дам!» Елена Анатольевна сморщилась, но водку выпила, а Берта Абрамовна и остальные женщины заулыбались.
Отрывки из самых новых и интересных книг - каждую пятницу на АиФ.ru »
Возвращение в «Темную башню»: отрывок из нового романа Стивена Кинга 
«Долг и любовь». Рассказ из книги монахини Евфимии 
Отрывок «Уроков Чтения» Александра Гениса 
«Живые истории» от Андрея Макаревича. Отрывок из книги 
Код Данте. Отрывок из романа Дэна Брауна «Инферно» 
