Про этот образовательный эксперимент, состоящий в отдаленном родстве с Высшими курсами сценаристов и режиссеров и в чуть более близком — с нью-йоркской школой Ли Страсберга, наша газета будет подробно рассказывать весь август.
Ради 45 студентов из 18 стран Михалков пригасил стремительность своей жизни, и главный редактор «Культуры» Елена ЯМПОЛЬСКАЯ расспросила его не только об Академии.
Культура: Открыть собственное учебное заведение было Вашим страстным желанием на протяжении многих лет, но всякий раз возникали препоны — в основном, на чиновничьем уровне. Проект длиной в месяц — это паллиатив? Компромисс?
Михалков: Нет, это сознательный выбор. Для пилотного проекта — пока мы нащупываем, пробуем, импровизируем, месяца достаточно. Более того, через год я повторил бы Академию в том же формате. У нас абсолютно звездный педагогический состав — все лучшее, что есть сегодня в российском кинематографе. Я очень ценю, что мои коллеги — причем самые разные — откликнулись на эту идею. Кому из них будет действительно интересно, с теми мы продолжим в большой Академии. Но интонация, фактура и атмосфера должны быть выработаны здесь.
Культура: Конкурс в Академию оказался 11 человек на место. Кто и как отбирал студентов?
Михалков: Отбирали педагоги, я в том числе. Исключительно по таланту. Нам присылали видеозаписи, мы их отсматривали.
Культура: Можно ли научиться чему-нибудь за месяц?
Михалков: За месяц можно поставить вопросы. А потом долгие годы отвечать на них на съемочной площадке.
культура: Сформулируем шире: можно ли вообще научиться? Или каждый все-таки должен пройти путь с нуля, набивая собственные шишки и изобретая собственный велосипед?
Михалков: Научиться можно ремеслу...
Культура: У Михалкова учиться ремеслу — не жирно?
Михалков: Я отношусь к этому понятию с гигантским уважением. Есть такие слова — «ремесленник» или, например, «барин», — в которые люди вкладывают свой личный, внутренний негатив, хотя его там на самом деле нет. Владение ремеслом — первое и обязательное условие продвижения человека в профессии.
Художник, который способен нарисовать кисть руки, лежащую на столе, может потом отказаться от всего, что умеет, сказать: «Нет, я так больше не хочу, я вижу иначе». Но только в такой последовательности. Сначала научись писать кисть — точно, подробно, с соблюдением пропорций. А теперь принято начинать с «я так вижу» — выставить в галерее унитаз с куском фекалий, чтобы его купили за бешеные деньги...
Культура: У Академии действительно нет никакой коммерческой составляющей? Михалков: Никакой. культура: Тогда, простите, зачем Вам это?
Михалков: Ну, у меня много функций, которые я исполняю даром. Если бы я хватался и за то, и за это, потому что у меня и там, и там, и там — большие зарплаты...
Культура: Но ведь сначала речь шла о платном обучении? Достаточно взрослые люди, не семнадцатилетние абитуриенты, вполне в состоянии внести некую сумму за «курсы повышения квалификации».
Михалков: Впоследствии так и будет. Это необходимо, чтобы Академия могла существовать, не оказавшись под юрисдикцией Минобраза.
Культура: То есть нынешним сорока пяти повезло? Бесплатный тест-драйв?
Михалков: Скажем осторожнее: я надеюсь, что им повезло.
Культура: Много ли времени лично Вы потратите на преподавание?
Михалков: Я хочу задать, так сказать, энергию и направление, потом проведу мастер-класс, а под конец приглашу всех к себе на съемочную площадку.
Культура: Уже начали снимать «Солнечный удар»?
Михалков: Планирую начать числа 17-го августа.
Культура: Не жаль тратить последний месяц подготовительного периода на занятия со студентами?
Михалков: Знаешь, меня часто спрашивают: «Когда Вам удобно, чтобы мы позвонили?» Я говорю: «Звоните когда хотите, потому что мне всегда неудобно». У меня всегда нет времени. Но Академию уже нельзя откладывать. Конечно, я мечтал, чтобы она возникла раньше, но, видимо, было не суждено. Так же, как я надеялся, что «Утомленные солнцем 2» окажутся реальным явлением для страны, но — тоже было не суждено.
Почему меня не оставляет эта картина? Почему я уверен, что она получилась? Потому что услышал одну очень хорошую мысль: время — сестра правды. Это картина для другого поколения, для будущего.
Я приехал к себе в Щепачиху, мне говорят: «Вас тут мальчик все пытается застать». — «Какой мальчик?» — «Шестилетний». — «А где он?» — «Вон, у дверей стоит». Подходит мальчик, довольно крупный для шести лет. Такой мордастенький, с челкой, скромный. Застенчивый, но не закомплексованный. Я говорю:
— Здорово.
— Здорово.
— Как тебя зовут?
— Денис.
— А ты чего хотел-то, Денис?
— Хотел с Вами познакомиться.
— Почему?
— Просто так. Я Ваш фильм смотрел.
— Какой фильм ты смотрел?
— «Цитадель».
— Что, правда?
— Правда. Шесть раз смотрел.
Культура: Откуда парень-то?
Михалков: Из соседнего села. И я понял одну потрясающую вещь: он воспринимает метафизику единства мира — как сказочную вещь — сразу сердцем. Он не подсчитывает, какая армия в то время была на Белорусском фронте, не смотрит на карту военных действий. Мышка, которая махнула хвостиком, и из-за этого взорвалась цитадель, или комарик, спасший нашего солдата, волнуют его так же, как «Бэмби». И вот с таким восприятием этой картины он будет расти.
Культура: Сколько таких детей наберется?
Михалков: Какая мне разница, сколько? Я готов для одного этого мальчика снимать. Те, кто оплевал картину — это их дело, их право и возможности, но они не разубедили меня. 150 человек жили этим фильмом восемь лет, ни один не покинул площадку. Я не верю, что это пустышка. Ну не верю. Так не бывает, не бывает, понимаешь?
Неужели история с безногим солдатом, который остался в живых и женится, может не волновать? Неужели история с курсантами, которые превращаются в заснеженные бугорки, может не волновать? «Покажи сиськи» — когда у обгорелого танкиста, у мальчишки, первый и последний шанс почувствовать себя мужчиной, — это не может не волновать нормальных людей.
Не тех, кто получает зарплату за то, чтобы им это не нравилось, а нормальных. Когда сто человек говорят: «Какой ужас!» — и тиражируют все это в интернете, искусно делая вид, будто их много, хотя, в общем-то, это одни и те же люди, у остальных возникает ощущение ужасного, катастрофического провала. А тут приходит шестилетний мальчик — на него они не подействовали...
Культура: Он в интернете не сидит пока.
Михалков: Да, он их не читал. И вот его реакция — это золото, это бриллиант. Хотя сейчас точно по всем блогам и фейсбукам разнесут: Михалков счастлив, хоть одному мальчику понравилась «Цитадель»...
Культура: У Вас осталась некая моральная контузия от той травли, которой подверглись «УС 2»?
Михалков: Нет, какая контузия? После первого изумления и непонимания, которые длились недолго... Это как — открываешь дверь в свою квартиру, а там бетонная стена. Ты утром из дома выходил, нормально все было. А тут стена. Конечно, сначала растерянность: что же это такое? А потом я подумал: когда начинают смеяться «показал сиськи дочери» или «как можно с палками на цитадель», на этом уровне разговаривать не о чем и не с кем.
Все-таки я надеюсь, что снимаю кино для вменяемых и чувствующих людей. Знаю, что очень многие пересматривали картину по нескольку раз и в одних и тех же местах плакали.
Культура: То, что предыдущая картина так сильно в Вас сидит, не мешает в подготовке к следующей?
Михалков: Наоборот. Вызывает желание работать. У меня столько творческого интереса к «Солнечному удару», что я могу и не выпускать фильм в России.
Культура: Откуда такая дикая идея?
Михалков: Я имею в виду, что мне гораздо важнее выговориться, нежели сесть на коробки с пленкой и ждать признания критиков. Вот они никак не могут понять, почему они меня лупят, а я не сгибаюсь. Называют это барством, хамством, наглостью. Им не понять, что есть отношения с особым миром, который для них недоступен.
У каждого он свой. К примеру, у Сокурова свой мир, куда дороги нет никому, кроме него. У меня — свой мир, у Сережи Соловьева — свой. Но это та степень внутренней свободы и убежденности, когда тебя не могут и не должны поколебать. А время — сестра правды, так что подождем. То же самое и с Академией — посмотрим. В любом случае, я думаю, что общение даром не пропадет.
Культура: Вас явно тянет к молодежи. Мастер-классы регулярно даете, и всегда это целый спектакль, зажигательное зрелище, которое многие зрители, давно вышедшие из студенческого возраста и никогда не занимавшиеся ни театром, ни кино, с удовольствием смотрят по телевизору. Мало кто задумывается о том, что это совершенно безвозмездная история.
Кто знает, что нынешней весной Михалков по первому зову помчался в Ярославль — давать мастер-класс студентам театральных вузов? Только сами студенты и знают.
Михалков: Вот не для печати... Я сегодня подумал... Ехал и думал... Звучит, может, не очень прилично, но меня не любят — нехорошие люди.
Культура: Почему не для печати? Я о себе тоже так думаю.
Михалков: Понимаешь, да? Мой отец говорил: «Он ужасное г-г-гавно, он меня не любит». Я вдруг понял, что в его словах был смысл. Потому что я никому зла не причиняю. Ни за какую обиду никого не снял с работы, не наслаждался ничьим унижением.
Во мне мстительности нет, слава Богу. Не исключено, что просто из-за эгоизма. Мстительность требует очень большой самоотдачи, а мне лень на это тратить время и силы. Меня может не понять человек, которого я уважаю, и я попытаюсь объяснить ему и добиться, чтобы он понял.
Но: я уважаю человека, а он меня не любит — такого не было в моей жизни. Не потому, что я такой хороший, а потому, наверное, что существует некая система координат, вне которой находятся люди определенного склада. Они мне чужие, и я им чужой.
Как правило, гадости про меня пишут те, кто меня не знает. Сколько раз так случалось: заочно полное неприятие, а потом сели, пообщались, и человек говорит: «Слушай, а он ведь совсем другой!» Но есть люди, которые меня не любят именно потому, что точно знают — какой я. Вот им ничем не могу помочь.
Культура: Расскажите про «Солнечный удар». Что Вы решили с героями? Помню, существовал выбор — или абсолютные звезды, или совершенно новые лица. На чем в итоге остановились?
Михалков: Новые лица. Никому не известные. Сейчас покажу. Где мой айпад?.. Вот смотри.
Культура: Откуда они?
Михалков: Виктория из Киева, Мартин из Латвии. культура: Молодые совсем... Хорошие артисты? Михалков: Хорошие. Но тут главное, чтобы режиссер был приличный...
Культура: Сами играть не собираетесь?
Михалков: Собираюсь играть мужа героини на фотографии. Я буду фотоактер.
Культура: Из звезд кто-нибудь занят?
Михалков: Гарик Леонтьев, Саша Адабашьян.
Культура: Кино дорогое?
Михалков: Ну, а как ты думаешь, если придется Россию частично снимать в Швейцарии?
Культура: Почему в Швейцарии?
Михалков: Нужны колесные пароходы, у нас их нет вообще. Если строить на заказ, получится еще дороже.
Культура: Значит, натурные съемки на Волге...
Михалков: На Оке.
Культура: … В Швейцарии. Где-то еще?
Михалков: В Одессе. Плюс павильон.
Культура: Кто оператор? Влад Опельянц, как в «12» и в «Утомленных солнцем 2»?
Михалков: Да. Он очень вырос профессионально. И вообще заматерел по-человечески.
Культура: Знаю, что запланировано сто съемочных смен. Когда должны закончить?
Михалков: Сейчас не могу сказать. Мы зависим от того, какая выдастся зима в Одессе. Мне нужна такая безысходная промозглость, деревья без листьев, голые стволы...
Культура: Как поживает «Бесогон»? Нет ощущения, что этот проект себя исчерпал?
Михалков: Абсолютно нет. Определился круг людей, которые на нем общаются, спорят, ругаются. Меня это никак не тяготит, я же не сижу там с утра до ночи, не отслеживаю кто что про меня сказал. Задают вопросы — я отвечаю.
Культура: Стоило ли вообще так активно заявлять себя в интернете?
Михалков: Стоило, потому что в Сети появилось огромное количество двойников, которые от моего имени несли ахинею. По крайней мере, сейчас я уверен, что если человек хочет знать правду, ему есть куда зайти. Хотите проверить — правда или нет, вот вам я, спрашивайте.
Культура: Странная готовность идти на контакт с незнакомыми людьми.
Михалков: Это крест. Его надо нести, и всё. У меня вызывают презрение люди, которые всю жизнь мечтают стать знаменитыми, а потом, косясь и кривясь, устало машут рукой — мол, отстаньте от меня ради Бога... Человек, который к тебе подходит, уверен, что раз он тебя знает, то и ты его должен знать. Зачем же разочаровывать? Когда хватают за рукав: «Идем — выпьем!», я это сразу отсекаю. Но если: «А можно с Вами сфотографироваться?» — запросто, конечно.
Культура: Что за история с партией якобы Вашего имени? Что это такое?
Михалков: Ничего. Ровным счетом. Ни я к партии, ни она ко мне не имеем никакого отношения. Болеее того, создатели никогда не называли ее «партией Михалкова». Это сделали СМИ.
Люди просто сказали, что за основу своей программы берут «Манифест просвещенного консерватизма». Я в их партии, как и в любой другой, не состою, меня туда не приглашали, и сам я вступать не собираюсь. Но если то, что меня волновало, будучи изложенным на бумаге, кому-то пригодилось, я очень рад. Сколько меня за этот манифест били, и вдруг выяснилось, что он кому-то нужен, — хорошо.
Культура: Нет у Вас такого желания — может быть, тайной мечты, — чтобы каждый день не приносил «сенсации», связанные с Вашим именем? Понятно, когда речь идет о школьном факультативе «100 лучших фильмов». Но весь этот поток — то откровенных вымыслов, то по принципу «одна врала, другая не разобрала» — это жутко утомительно...
Михалков: Если я буду утомляться, они достигнут своей цели. Им же надо меня достать. Зачем, — отдельный вопрос. Я искренне не понимаю: вот вы думаете так, я думаю по-другому. Почему вы лишаете меня права выражать собственное мнение? Понимаешь, эта тоталитарная демократия, истерический либеральный террор — они не допускают инакомыслия.
Культура: Это мы по своей газете замечаем. Ни разу ни на кого не напали, но сами регулярно вынуждены давать отпор.
Михалков: Ну и нормально. Бьют только тех, кто что-то значит. Кто ничего не значит, тот не интересен. У меня довольно философское отношение к этому. Достать меня трудно — прямо говорю. Тем более, что я имею счастливую возможность не общаться с теми, с кем не хочется. Это величайшая привилегия.
Культура: Не может быть. Вам без конца звонят люди, просят о помощи — приходится обращаться в какие-то властные структуры, к чиновникам. Никогда не поверю, чтобы все они были Вам симпатичны...
Михалков: Когда у тебя просят помощи и ты можешь эту помощь оказать, — это величайшее счастье. Бывает, мне говорят «спасибо», а я чувствую себя неловко, потому что не помню, за что. И не спросишь: «А вы кто?» — вдруг будет: «А-ааа, понятно, зазнался». Люди разные бывают.
Культура: В прошлом номере мы поминали Владимира Высоцкого, и я в своей колонке процитировала Вашу речь на его похоронах. Она в книжке «Прямая речь» опубликована. Вы привели фразу Герцена о людях, чьи поступки диктуются не изнутри, а снаружи, и тогда они рабы «при всех храбростях своих», и противопоставили им Высоцкого. У меня такое ощущение, что большинство современных деятелей культуры живут с постоянной оглядкой: только бы не вылететь из ньюсмейкеров, любой ценой. Диктат популярности — а в итоге, как ни крути, денег, ибо ньюсмейкеры лучше продаются — ничуть не легче диктата цензуры и идеологии.
Михалков: Согласен. Это правда.
Культура: Жить по внутреннему велению — в какие времена труднее? Тогда было или сейчас есть?
Михалков: Время не имеет значения. Только от тебя зависит, и только ты решаешь. Если тебе загоняют иглы под ногти — это другой разговор, никто не знает, как поведет себя в крайних обстоятельствах...
Культура: Но при более спокойном раскладе эпоха не принципиальна?
Михалков: Тому примером — как раз книжка «Прямая речь», которой я горжусь. Там собраны мои интервью, начиная с 1964 года, и я ни от одного слова сегодня не отрекаюсь. Слава Тебе, Господи, у меня нет необходимости в сакраментальных фразах, типа: «Эх, милый мой, такое было время...»
Культура: И все-таки: психологически Вам комфортнее сегодня?
Михалков: Психологически сегодня труднее — и, думаю, не только мне. Потому что все ориентиры сбиты. Дело не в идеологии и не в режиме, когда за тебя все решают. Были некие реперные точки, которые определяли систему координат.
Культура: Что такое хорошо и что такое плохо, люди знали хотя бы теоретически.
Михалков: Более того — очень многие этому следовали. Я никогда не был диссидентом, хотя далеко не со всем соглашался. Не состоял в партии, сколько ни звали. Вплоть до того, что писал сам на себя левой рукой доносы в партком, чтобы вопрос о моем вступлении в ряды слетел с повестки дня. Но эгоизм современности не допускает даже сомнения: те, кто был до нас, они наверняка хуже.
А ведь в 1937 году, в тот период, когда происходит действие первых «Утомленных солнцем», люди любили, занимались сексом, хохотали, пели, купались, загорали и не каждую секунду думали о том, что делает товарищ Сталин в Кремле. Какие наивные! — говорим мы сейчас.
Или смотрим на Северную Корею и думаем: «Ё-моё...» Но они вот так живут. Почему кто-то пытается насильно их изменить? «Раскроем им глаза» — что за фанаберия такая мировая? Учить жить Сирию, учить жить Египет, учить жить Ливию...
Это я к тому, что при всех изъянах советского времени были несомненные достоинства и была система нравственных координат.
Культура: Ценности, которые никто не ставил под сомнение.
Михалков: Конечно. А теперь их нет — наверное, впервые за всю историю России. Отсюда такое изумление либералов по отношению к мусям-пусям: подумаешь, девочки пошумели немножко в храме, и что? Да ничего. В синагоге пошумите или в мечети — посмотрим, что с вами дальше будет.
Эти спекуляции: а как же Христос, как же всепрощение, подставь другую щеку...
Сергий Радонежский мечи дал Пересвету и Ослябе. Мечи! Убивать отправил. И кого отправил? Иноков! Потому что: вот до сих пор терпеть можно, а вот отсюда уже нельзя. А здесь вообще разговор о чем? Всего-навсего о раскаянии.
Скажите: «Простите, ради Бога, дуры мы были», и ничего больше не надо.
Культура: Думаю, они бы сказали, если бы их окончательно не сбила с толку эта, пусть малочисленная, но очень шумная поддержка.
Михалков: Я убежден в том, что с ними поступают абсолютно верно, абсолютно справедливо. Поймите, осознайте и раскайтесь. Не хотите — сидите, сколько по закону положено. У меня вызывает уважение власть, которая не повелась на крики, не уступила, не позволила какой-то небольшой кучке сказать: «Смотрите, мы победили!» Они ведь другого не скажут.
Даже если этих девиц на руках из тюрьмы вынесут, для их защитников нынешняя власть всегда будет плохой. Потому что они хотят своей власти. Я буду очень разочарован, если в результате визга и воя объявят: мол, президент, приняв во внимание, решил все-таки... Это будет неправильно. Это будет предательством интересов огромного количества людей. Вопрос заключается всего-навсего в одном — осознайте и раскайтесь.
Я, верующий православный человек, хочу услышать: «Прости, брат! Ну, виновата, глупость сделала, бес попутал, прости». Я скажу: «Конечно, прощаю. Только ты уж больше ни-ни...» И всё! Всё!
