Армен Джигарханян считается лидером по количеству ролей в отечественном кино. Начиная с 60-х годов 20-го века, актер снялся более чем в 170 фильмах. В интервью «АиФ» он рассказал о славе и популярности.
Цена славы
Лариса Каневская, «АиФ»: — Армен Борисович, утомительна слава народного артиста?
Армен Джигарханян: Это все ерунда собачья. Слава — это пятиминутное удовольствие, когда на тебя оборачиваются проходящие мимо, узнают, улыбаются... Я всегда привожу такой пример. Мы как-то возвращались в Москву из Свердловска и ждали вылета, самолет опаздывал, мы пошли попить чаю и пассажиры в зале ожидания стали горячо выражать свою любовь, много слов хороших наговорили, как они гордятся, как хотят выпить за меня и т. д. Потом началась посадка, оказалось слишком много народу, что-то там было нарушено, и мы все побежали штурмовать трап. Из кабины летчика кто-то нас увидел и показал: идите сюда. Дали второй трап, и тут же все превратилось в большую драку, потому что все комплименты ничего не стоят, когда надо лететь, а мест мало.
Люди часто про меня думают, что я могу ногой открыть любую дверь, но я вам говорю честно, что живу здесь 44 года и пока ни одну дверь ногой не открывал, более того, месяцами жду встречи с людьми, обещавшими помочь нашему театру. Сесть за стол выпить-закусить в одной компании — желающих много, а вот по делу... Но я не жалуюсь, вы меня сами спровоцировали «всенародной любовью».
— Но ведь это правда! Ваше творчество, ваша личность интересует миллионы людей, актеров такого уровня по пальцам можно пересчитать...
— Об этом хорошо говорить, когда человека хоронят. Тогда все и выясняется. Оказывается, его все очень любили. Говорю вам абсолютно серьезно и не переживаю по этому поводу.
— Когда вы только мечтали быть актером, какое у вас было представление о славе? Хотелось ли популярности?
— Думаю, что нет. У меня был великий Учитель в театральном институте, который нам внушил с первых дней, что актерская профессия может быть посерьезней науки, потому что надо проникать в глубины души. Я очень люблю театр и мою профессию. Она очень трудная. На одной выставке писатель Леонов как-то сказал, что «истинное искусство всегда связано с потерей здоровья», эту фразу я запомнил на всю жизнь.
— Нужно отдать часть себя, чтобы что-то произвести на свет?
— А другого не может быть, нет других вариантов. Нельзя играть Гамлета, если даже одной четвертушки этой проблемы вас не задевает. И в балете нельзя сыграть трагедию, если у тебя нет проблем, а все действие на этом основано. Шекспир гениально написал: можно просто взять и повторить текст, но ты должен потратить кусочек нервов, пролить капли пота, слез, страданий, тогда появится то, что мы любим в театре.
— Существует мнение о женственности вашей профессии. Вы это мнение разделяете?
— Лоуренс Оливье очень хорошо говорил, что актерская профессия — бесполая, там надо быть и мужчиной, и женщиной, там надо и любить, и ненавидеть одновременно. В этом загадка этой профессии. Я уже много лет работаю в театре и знаю: самое трудное — это потом, когда ты стираешь грим, снимаешь маску и понимаешь, что роль не получилась...
Магия театра
— Вас наверняка заваливают разного рода приглашениями на презентации, премьеры. Что может подвигнуть вас на принятие приглашения?
— Интерес. Мне должно быть интересно. А еще я боюсь прозевать какого-нибудь хорошего актера. Может, этот актер очень нужен моему театру, не проглядеть бы.
— На премьеры ходите?
— Иногда хожу. Люблю этот шум, когда зал наполняется, кто-то кашляет, кто-то разговаривает, кто-то шелестит программкой... Я всегда прислушиваюсь в кабинете к этой информации и всегда надеюсь, что в следующем спектакле это произойдет, не знаю что. Вы же знаете, как мальчик триста раз смотрел фильм про Чапаева и каждый раз ждал, вдруг не утонет на этот раз... «Искусство нам дано, чтоб не умереть от истины», говорил Ницше. Подумайте об этом.
— Вы сыграли множество ролей, не мешают ли они вам оставаться самим собой?
— Деточка, не надо путать профессию с жизнью. Убого рассуждение некоторых людей, что артисты могут рассказывать только то, что они сыграли. Актеры — не дебилы.
— Вы сыграли практически все, что хотели или почти все?
— Если у меня есть желание сыграть Короля Лира, то я все равно в любой другой пьесе (даже в «Красной шапочке») сыграю это, не текст роли, а проблему, если она у меня есть. У меня есть страдание, желание это сказать, я сыграю это в любой роли. Все зависит от того, насколько эта проблема вас задевает, и если зритель попадет в руки хорошего театра, хорошего актера, тогда он будет плакать, сочувствовать.
— Как же повезло вашим ученикам: им легче расти и мудреть рядом с вами...
— Никто никогда не мудреет, а наоборот, даже раздражается, потому что мы в жизни любим более упрощенные решения. Никого не интересует копание вокруг, говорю вам серьезно. Вот я люблю своих врачей, они мои друзья, и когда я их спрашиваю, могу ли я сейчас полететь на самолете с этим диагнозом, мне важно просто их разрешение, а не детальное обоснование проблемы. Говорит мне врач, что нельзя сейчас рисковать, вот это надо пропустить, я слушаюсь, а детали...
Для этого мне надо открывать большие медицинские книги, что мне совершенно не интересно. Я жду всегда только конкретики, как и все. Я верю специалистам, профессионалам!
Некогда болеть
— Армен Борисович, понятно, что у вас нет свободного времени, но когда все же бывает минутка, вы ...
— Телевизор смотрю, читаю. Никаких личных увлечений, хобби нет, мне уже много лет, и я берегу свое время, иначе меня не хватит.
— Что-то из увиденного или прочитанного в последнее время вас зацепило?
— Самое сильное — то, что происходит в жизни. Самое невероятное — взаимоотношения полов. На этом построен целый биологический мир. Мы сейчас у себя в театре играем «Ромео и Джульетту», я не могу каждый раз быть в зале — места нет, но я в кабинете всегда включаю радио, слушаю трансляцию со сцены и поражаюсь, откуда Шекспир все знал, как он смог так глубоко заглянуть... Еще меня интересуют расовые проблемы. Я — армянин, большую часть жизни провел в Москве, но, когда я слышу, что армяне с кем-то конфликтуют, мне больно. Это так.
— Какой город можете назвать своим любимым?
— У меня нет любимых городов. У меня есть близкие друзья, я готов с ними общаться, где угодно и когда угодно, можем поговорить, поесть или просто чай попить.
— Вы говорили, что слушаетесь врачей. Стараетесь вести здоровый образ жизни?
— Да. Вот врачи мне говорят, что надо много ходить, и я хожу, говорят, что того-то есть нельзя. И я не ем, чтобы потом не мучиться, мне болеть некогда.
— Вредные привычки все побороли?
— Курение давно бросил. Хотя, пожалуй, очень люблю виски, ну так, граммов семьдесят-сто, вечером посидеть, помечтать, подумать.
Зов души
— Бывает, что вы себе говорите: «Ай, я — молодец!»?
— Бывает, когда есть за что. Например, после удачной репетиции, удачной шутки. А чаще ругаю себя нещадно.
— А мыслями вы больше в прошлом, настоящем или в будущем?
— Когда как. Очень часто вспоминаю людей, которые ушли из моей жизни. Часто разговариваю с мамой, что-то ей рассказываю. Она всегда так хорошо смеялась, хорошо реагировала. Я очень нуждаюсь в этом. С дочкой говорю, которая ушла из жизни. Я и в них нуждаюсь, и в своем одиночестве нуждаюсь. Очень люблю детей и животных.
— Помнится, у вас был чудесный кот...
— Да, вот он, красавец (указывает на замечательную фотографию кота над рабочим столом). Двадцать лет Фил у меня прожил, всех знал, про всех все понимал.
— О чем-то в жизни жалеете?
— Я — жестокий реалист: я имею то, что имею! В моем возрасте это очень определенная вещь. Вот, например, я обожаю котов, но боюсь взять нового, вдруг потеряю вновь, вдруг не успею вырастить...
— Семьдесят пять — это...
— Много, во всех смыслах много. Физически много. И я понимаю, что не смогу ничем больше заняться. Я очень люблю театр.
