«АиФ» поздравил Сан Саныча (так называют Карелина в спортивном мире) с юбилеем и поговорил о годах, поломанных рёбрах и о том, что на ковре и под ковром.
Виктория Хесина, «АиФ»: Австралийские учёные пришли к выводу, что у мужчин начиная с 50 лет растёт уровень удовлетворённости жизнью. Чувствуете уже рост удовлетворённости, Александр Александрович?
Александр Карелин: Странные австралийские выводы... Говорю не потому, что именно там провалил свою четвёртую Олимпиаду (в Сиднее-2000 у Карелина было «серебро». — Ред.). Смотрите, в этом году Александру Васильевичу Медведю, который первым доказал, что борец может стать трёхкратным олимпийским чемпионом, — 80 лет. Величайшему биатлонисту XX века Александру Тихонову — 70 лет... А я должен сейчас заморочиться на цифре 50? Как можно чувствовать себя на фоне этих уникальных людей? С ними просто разговаривать — уже почётно. Вы, например, глаза Медведя видели? Это, скажу вам, особое испытание. Такая бездна мудрости!
— Как-то Медведь в интервью «АиФ» сказал: «Думаю, разбаловали мы молодёжь. Хотят всё и сразу, приложив минимум усилий. Не у многих вижу особое старание». Вам тоже кажется, что современная молодёжь другая?
— Не думаю. Я, конечно, военный пенсионер по выслуге лет, но до сих пор выхожу на ковёр и вижу, что не отличаются они от нас. Они не другие, они просто с большей скоростью через жизнь проносятся, поэтому им сложнее сосредоточиться. Я, например, не переключался ни на что, кроме книжек и приёма пищи. А сейчас — гаджеты, девайсы. Нажал на кнопку — и на тебя обрушился хаос информации. Это отнимает, а не даёт. Им приходится переваривать иной объём знаний, суждений, какого-то силоса, вы уж простите. Отвлекаются ребята на разные истории, но в остальном они такие же. Тот же труд, пот так же пахнет, те же возможные последствия: сломанные рёбра, уши...
— Вы боролись и с поломанными рёбрами, и с оторвавшимися мышцами...
— Это и есть борьба! А как Виктор Михайлович Игуменов (5-кратный чемпион мира, известный тренер, — Ред.) побеждал с разбитой головой — у него же чуть глаз тогда не выкатился. Мамиашвили (победитель Олимпийских игр, 3-кратный чемпион мира, президент Федерации спортивной борьбы России, — Ред.), на моих глазах ногу порвал, а потом снова на ковёр. И после этого мне кто-то будет рассказывать про болевой порог? Да ну, я вас умоляю! Знаете, как Мамиашвили восстанавливался? Взбирался на пятнадцатый этаж бегом. Какие там тренажёры, технологии?! Одно твердолобое упорство, до маниакальности. Это называется жаждой победы. Когда человек уже ощутил её вкус, ему сложно жить по-другому.
Мой уход из спорта — это не из-за расчётливости и здравомыслия. Просто в тот момент я почувствовал, что дисциплины у меня больше, чем вдохновения. И всё.
— Но всё-таки когда-то наступает конец. Вы вот завершили карьеру в 33 года. Никогда не казалось потом, что рано?
— Наверное, мог бы ещё бороться. Мой уход — это не из-за расчётливости и здравомыслия. Здравомыслием я как раз не обладаю (улыбается). Просто в тот момент я почувствовал, что дисциплины у меня больше, чем вдохновения. И всё. Понял, что мне пора. Уходил когда в 2000 г., мне все стали звонить: «Надо, мол, проводы организовывать». Не знаю, не припомню я, чтобы были фанфары тогда. Ушёл тихо. Как пришёл, так и ушёл, наверное.
— Ведь вы мечтали, как отец, стать водителем большого грузовика. В какой момент изменили шофёрской мечте?
— Не то чтобы меня прельщала эта автоистория. Просто хотел быть как папа. Я даже поступил в техникум, был старостой группы. Но ещё раньше попал в зал. Виктор Михайлович Кузнецов (известный новосибирский тренер. — Ред.) пришёл в школу в марте 1981-го и позвал меня туда. Это Кузнецов за несколько минут смог мне объяснить, что такое борьба. Бац — и стало невероятно интересно. Всё как-то очень быстро произошло. В общем, к окончанию техникума я был не только почти механиком, но и членом сильнейшей юниорской команды мира.
— «Карелин-Фонд» — зачем он нужен?
— Это своего рода лаборатория. Наша задача — поднять популярность борьбы, сделать её более привлекательной, чтобы шли к нам ребята. Если коротко, то мы занимаемся так называемой упаковкой. Я всегда говорил: «Мы проигрываем именно на упаковке». Конечно, не всё и сразу получилось. Сначала, как и положено, занимались рефлексией: а стоит ли это затевать, а поймут ли и т. д. Но всё-таки вот уже почти 25 лет, как фонд работает.
— Вы говорите про «упаковку». Но у футбола, хоккея, баскетбола она всё равно будет ярче...
— Я прошу прощения, а результат там какой? Взять, например, наш турнир «Приз Карелина» и его трёхкратного победителя Рому Власова. Он ведь двукратным олимпийским чемпионом стал. За годы существования турнира через него прошло огромное количество людей. Пусть скромно, но мы каждый раз награждали победителя и обязательно его тренера. А то знаете, как у нас порой бывает: в раздевалке похлопал тренера по плечу — молодец, свободен. Казалось бы, я говорю вам сейчас какие-то хрестоматийные вещи, но они важны. Мелочей в нашем деле нет. Какую надпись на майку нам нанести, как установить камеру в зале, как объяснить ребятам, что дисциплина — это мать любой победы, как рассказать про удивительных тренеров, которые воспитали борцов. Борцов даже не по результату, а по менталитету.
— Если вернуться к слову «результат», то не могу не спросить у вас про недавний чемпионат мира по борьбе, на котором сборная России впервые не завоевала ни одной медали...
— Простите. Это всё, что я могу сказать. Мне стыдно.
— А вам почему должно быть стыдно? Вы же не тренер, не глава федерации.
— Потому что я слишком многим обязан борьбе. В том числе и тем, что вы со мной беседуете. Думаю, что вам есть о чём написать и без борьбы.
— В 2013 г. МОК рекомендовал исключить борьбу из программы летних Олимпийских игр. Тогда борьбу спасали «всем миром» — русские вместе с американцами. Возможно ли это «вместе» сегодня? Кажется, что совместных российско-американских интересов в спорте больше нет.
— Не забывайте ещё и про иранцев. Очень важно для перца добавлять их в это «блюдо». Иран — исламская республика, США и Россия. У нас особый мир, где чем сложнее победа, тем она почётнее. Закрыть соперника в туалете, подмешать что-то в тарелку — все будут знать, что эта победа с душком. Если не будет сильных американцев, или нас, или иранцев — это уже не то, борьба потеряет половину идеи, нерва. Чем сильнее конкуренция, тем привлекательнее. Поэтому мы все заинтересованы в том, чтобы быть вместе. Я бы даже сказал, обречены на это. Да, мы спорим, рубимся, кто-то свою часть правил проталкивает, но это часть большой закулисной, а иногда и очевидной игры.
Понятно, что стоит за обвинениями в господдержке допинга в России и прочем. Почему под удар поставлен наш спорт? Да просто потому, что конкурентоспособен.
— Вот уже второй год Россия живёт в спортивном аду — то угроза отстранения от соревнований, то лишение права проведения турниров. Мы уже выучили название препаратов, о которых раньше не подозревали, мы уже знаем фамилии людей из ВАДА... Конец этому какой-то вы видите?
— Расслабиться нам, конечно, не дадут. Вы же видите, что происходит. Нас постоянно толкают на площадную брань: вы дураки, вы кривые и косые.
Понятно, что с допингом мы сами дали повод. Как-то были слишком уверены в собственной непогрешимости, вот и упустили возможность объясниться в начале пути. Но сути это не меняет. Понятно, что стоит за обвинениями в господдержке допинга в России и прочем. Почему нас шельмуют? Почему под удар поставлен наш спорт? Да просто потому, что конкурентоспособен.
Есть такая хорошая формулировка — «олимпийские идеалы». И не только мне дико видеть, как эти идеалы куда-то отодвигаются ради принятия каких-то конъюнктурных, ажиотажных решений. Было очень показательно, как отреагировали в мировой гимнастике, в волейболе, когда речь зашла о том, что Россию могут не пустить на Игры в Рио. Там сказали: «Нет, без русских олимпийский турнир будет неполноценным».
Вы правильно говорите, мы живём в аду, но и к аду тоже привыкаешь. Долго эту тему эксплуатировать не получится. Это как жвачка: она сначала сладкая, а потом, когда пожуёшь, уже вроде бы не так интересно. Видно, что потихонечку тема угасает.
Я не занимаюсь политикой, это не моя история. Я служу людям. И если я могу открыть «калитки», то я это всегда делаю.
— Многие так и не поняли, зачем Карелин пошёл в политику?
— Политика — удел президента, министра иностранных дел, дипкорпуса. Я как депутат занимаюсь другими вещами — живой работой. Знаете, когда люди приходят и говорят: мы не можем добиться, дотянуться, решить. И, как правило, всё упирается в какого-то клерка, без которого нельзя телефон, домофон установить. Бабушке 80 лет, а ей говорят: «Вы заявление через Интернет напишите». Как можно её так унижать? Я занимаюсь правилами, участвую в механизме, который делает государство сильнее. Говорю это без пафоса. И мне, кажется, понятно, что я на этом не пытаюсь заработать дивиденды, засветиться в отчётах: сколько раз меня процитировали, где появилась моя фотография. Как-то в зале у меня спросили: «Вы почему на галёрку сели? Вам на первый ряд надо». Да, честно говоря, я и на последнем ряду слишком заметен. Ещё раз могу сказать: я не занимаюсь политикой, это не моя история. Я служу людям. И если я могу открыть «калитки», то я это всегда делаю.
— Неужели за все годы работы в Думе не стали чёрствым, толстокожим?
— Конечно, не получается быть волшебником: не получается помочь всем. Но ведь помощь тоже разная бывает. Иной раз надо просто поговорить, поддержать. Вот у нас в Новосибирске есть центр реабилитации детей и подростков с ограниченными возможностями «Олеся». Ты видишь этих ребятишек, и оставаться к этому нейтральным, непричастным, незадетым невозможно. Я не могу. Я это говорю не как депутат Госдумы. Не помню, кто меня тогда спросил: «500 человек. А ты каждому автограф дал и каждому сказал „спасибо“. Зачем столько времени на них тратишь, они же дети?» Я ответил словами советского классика: «Сегодня дети, завтра — народ». Потому что завтра они уже своим детям будут что-то объяснять, как-то их наставлять, и, возможно, когда я буду старенький с палочкой ходить, меня эти дети не пнут.
Сибиряк — это не национальность. Это образ жизни.
— Валентин Распутин писал про сибиряков: «Немереные просторы и могучие реки сформировали нашу вольную, норовистую душу». Думаете, что вы — сибиряки и правда особенные?
— Конечно. Ведь что такое Сибирь? Не побежишь никуда, не подлижешься — бежать далеко, охрипнешь просить. Не получится прислониться куда-то, где чище, где асфальт ровнее. Один пример — сибирские дивизии — если бы не они, то неизвестно, каким был бы ход войны. Кто там был? По большей части потомки тех, кого сослали в Сибирь по уголовным мотивам, политическим — тулупчик, бытовочка, а потом с марша в сразу бой. Полегли под Москвой, погибли за далёкую столицу. Почитайте, о чём пишут Шукшин или Виктор Петрович Астафьев. Я невероятно горжусь, что знал его, был у него в гостях. Я тогда приехал в Красноярск на турнир, и меня познакомили. Это я потом его книги прочёл.
Только подумайте, как осваивалась эта территория. Сколько всего сделали сибирские руки. Там тайга, медведи ходили — а сейчас Академгородок, у которого тоже, кстати, юбилей.
В общем, сибиряк — это не национальность. Это образ жизни. Образ жизни, когда всё настолько контрастно. Представьте: зима — 40°С, летом — 40°С только с плюсом. Кто тут может получиться? Конечно, сдержанные люди, по энергосберегающей технологии люди. Мы, сибиряки, именно сдержанные, а не замороженные. Да мы особенные. Только есть одно но: нас не всех показывают по телевизору.