Он участвовал в съёмках «Титаника», совершил массу научных открытий, погружался под лёд в Северном Ледовитом океане, искал на дне сокровища. Об этом и многом другом в интервью «АиФ» рассказал конструктор и пилот глубоководных аппаратов «Мир», заведующий Лабораторией Института океанологии РАН Анатолий Сагалевич.
Владимир Полупанов, «АиФ»: Анатолий Михайлович, на глубоководных обитаемых аппаратах «Мир» вы не раз отправлялись в экспедиции за кладами, но сокровищ так и не нашли. Почему вы терпели фиаско?
Анатолий Сагалевич: Потому что нам и не надо было иметь дело с золотом. Одна из самых ярких экспедиций была связана с поиском японской лодки I-52. В начале лета 1944 г. эта субмарина, построенная специально для перевозки грузов, тайно покинула Японию, чтобы перевезти в Германию 2 тонны золота в качестве платы за новые гидроакустические приборы. В Сингапуре, куда судно зашло, на его борт были погружены ещё 228 тонн олова, молибдена, вольфрама. В районе островов Зелёного Мыса I-52 всплыла и шифрограммой передала в эфир свои координаты, чтобы её могла найти германская субмарина U-350, которая должна была принять на борт золото и драгметаллы.
Но шифрограмму перехватили американцы и отправили в район дрейфа подлодки бомбардировщики, которые сбросили по указанным координатам бомбы. Субмарина затонула на глубине 5400 метров. Характер повреждений говорит о том, что, скорее всего, она погибла не от удара американских бомбардировщиков, а подорвалась на глубоководной мине.
Если золото где-то и было, то, возможно, в нижней части рубки. Мы всё там обыскали, но золота не нашли. Люди, нанимавшие нас, показывали фотографии, на которых видно, как золото грузили на борт. Зато мы обнаружили множество оловянных слитков. Я подкинул идею, рассказав о произведении Ильфа и Петрова «Золотой телёнок», в котором описано, как два чудака думали, что золото спрятано в гирях, и пилили их, чтобы найти его. Утром я вышел делать зарядку на палубу судна и слышу, как что-то пилят на борту. По моей наводке искали японское золото в оловянных слитках. Но его и там тоже не оказалось. Ещё были найдены свинцовые ящички, в которых сохранились остатки опиума. Вот такой у нас был интересный поход за золотом.
– А какова самая ценная находка, найденная вами на дне?
– В 2000 году мы работали на «Титанике» по контракту с фирмой RMS Titanic, занимавшейся подъёмом предметов со дна. Нам тогда хорошо заплатили. Мы подняли довольно много вещей, принадлежавших пассажирам. Помню, например, маленькую кожаную сумочку, в которой были пробники духов. Один из пассажиров «Титаника» вёз в Америку образцы французского парфюма для производства. Всё, что было поднято со дна, забрали, естественно, американцы. Говорили, что для музеев. Но потом вещи, поднятые нами, продавались на аукционах за бешеные деньги. Какой-то сюртук продали за полмиллиона долларов.
– Вы себе что-то оставили на память?
– Нет, конечно. Во-первых, я не коллекционирую такие вещи. Во-вторых, мы давали подписку, что ничего не будем брать себе.
– Вы погружались на дно Баренцева моря, где затонула подлодка «Курск». Можете рассказать, что увидели?
– Мы были на другом конце земного шара – как раз работали на «Титанике», когда мне позвонил академик Игорь Спасский (на тот момент директор ЦКБ «Рубин»). «Ты чего там делаешь?» – спросил он. «Работаем на «Титанике», – отвечаю. Он мне открытым текстом: «Кончай хернёй заниматься. Дуйте срочно в Баренцево море». «Не могу, Игорь Дмитриевич, – ответил я, – должен отработать контракт. Иначе нам выставят большую неустойку». Срочности-то никакой не было. Все понимали, что там никого нет в живых.
На «Курске» взорвались 6 торпед. Кто там мог уцелеть?! Началось с того, что в одной из экспериментальных учебных торпед на жидком топливе начала кипеть перекись водорода. Сначала взорвалась она. А затем ещё 5 штук… Взрыв был такой страшной силы, что было слышно даже в Мурманске – за 60 миль! Мы оказались на месте гибели «Курска» лишь 25 сентября, спустя полтора месяца. За 5 суток мы сделали 5 погружений, каждое по 12 часов. От носа до рубки всё было разорвано. Никаких следов столкновения с другой субмариной на «Курске» мы не обнаружили. А нам ведь вначале рассказывали по телевизору, что это было столкновение с другой АПЛ.
– Уровень радиации не превышал нормы?
– Слава богу, на борту не было ядерных боеголовок. Если бы они там были, масштаб трагедии был бы похлеще, чем на Чернобыльской АЭС. Со мной в экипаже был молодой парень. Я ему говорю во время погружения: «Давай зайдём внутрь субмарины». Он мне испуганно: «Анатолий Михайлович, пожалуйста, не надо». Тем не менее стали спускаться ниже, и нас как потянет – стало засасывать внутрь. Пришлось сдавать назад.
– Какие научные открытия были сделаны с помощью «Миров»?
– Главное открытие – явление глубинной гидротермальной циркуляции. Оно было открыто в 1995 г. на поле Логачёва в Атлантике на глубине 3000 метров. Откуда на предельных глубинах в океане горячая вода и чёрный дым? Гидротермальные поля образуются на стыках литосферных плит, где магма при движении вверх раздвигает плиты. В Тихом океане эти щели достигают 18-20 см. Там вся таблица химических элементов Менделеева. Например, образцы этой магмы, поднятые нами, имеют 35% меди и 25% цинка. На земле такое не встречается. В 2012 г. мы получили даже премию Правительства РФ за исследования гидротермальных вод на Срединно-Атлантическом хребте и лицензию от ООН на разработку этих руд. «Миры» очень бы пригодились для добычи полезных ископаемых на глубине. Но дальше разговоров дело не пошло.
– А что удалось обнаружить во время погружения на дно Байкала?
– Пожалуй, самое значимое открытие на Байкале – это залежи газогидратов (льдоподный твёрдый газ). Один кубик газогидрата даёт 164 кубика метана. Широко известно, что газогидратов много в океане. Но впервые их обнаружили в пресной воде. Когда в Японии случилась авария на атомной станции Фукусима-1, заговорили о том, что надо всю промышленность переводить на новое топливо – твёрдые газогидраты. Для этого должны быть разработаны специальные технологии по его добыче, хранению, перевозке, потому что газ улетучивается при поднятии с глубины на повехрность. Увы, но этот источник энергии все-таки исчерпаем. По оценкам учёных, его запасы в российской Арктике составляют порядка 1000 трлн куб. м.
– Знаю, что вы обнаружили на дне Байкала запасы нефти, но если добывать там полезные ископаемые, можно загубить озеро. Ведь так?
– Совершенно верно. Нефть мы там тоже нашли – на дне Байкала огромные битумные холмы в приличных масштабах. Как их обнаружили? Увидели нефтяные пятна на поверхности воды. А когда погрузились, то увидели, что капельки нефти потихоньку поднимаются на поверхность. Если пробурить там нефтяную скважину, это может привести к экологической катастрофе. В Байкале порядка 100 эндемических представителей фауны (которые встречаются только там). Это уникальное озеро, чего говорить.
– Есть разница, в какую воду погружаться – морскую или пресную?
– Конечно, есть. В морской воде, где большая плотность, аппараты имеют лучшую плавучесть. В пресной воде на Байкале мы ставили дополнительные блоки плавучести, чтобы скомпенсировать плотность воды.
– А чем отличаются глубоководные аппараты «Мир» от субмарин?
– Субмарина рассчитана на гораздо меньшие глубины, чем «Миры». В среднем на 300 метров. Но максимальная глубина, на которую может опускаться подлодка, – это 600 метров. АПЛ созданы не для научных исследований. Это боевые единицы. А глубоководные аппараты рассчитаны на большие глубины. На «Мирах» мы погружались на глубину 6 тысяч метров. Единственный их недостаток – маленькая автономность. Под водой беспрерывно они могут находится 3-4 суток. И рассчитаны на экипаж из 3 человек.
Самое продолжительное погружение у нас длилось 24 часа. Но в таком режиме сложно работать. В 2002 году в американском Сан-Диего я делал доклад. И один слушатель меня спросил: «А если бы у вас в наличии были обитаемые аппараты и телеуправляемые (то есть без людей внутри). Что бы вы выбрали?» Я сказал: «В зависимости от задач. Если это одноразовая операция, то, может быть, я бы выбрал телеуправляемый. Но если стоят научные задачи с длительными исследованиями учёных, то однозначно выбрал бы обитаемый аппарат. Большинство открытий в глубоком океане сделаны с помощью обитаемых аппаратов.
– Если подлодка опустится на 6 тыс. метров, ее раздавит давлением. А если «Миры» погрузятся ниже 6 тысяч?
– Ребята, которое проводили испытания «Миров», сказали, что с такими «сферами», как у нас, можно ходить до 9 и до 10 тысяч метров. Когда мы строили «Миры», финны предлагали снять с корпуса 3 мм «лишних», это бы облегчило вес аппаратов на 300 кг. Но я сказал: «Нет, пусть будет. Чем надежнее, тем лучше».
– Чувствуете ли вы перегрузки при погружении на предельные глубины?
– Нет. Внутри одна атмосфера. И потом, время под водой пролетает быстро – ведь ты увлечён. Неважно, что ты делаешь: снимаешь кино или ведешь научные исследования. Под водой 10-15 часов пролетают как один. Мы с собой берем какую-то еду: бутерброды, сэндвичи. Но забываем поесть. Обычно это случается, когда мы уже всплываем.
– Были ли у вас экстремальные ситуации?
– Фатальных не было, конечно. А небольшие неисправности, отказ гидравлической системы – такое бывало. На аппаратах «Мир» две гидравлические системы. Одна дублирует другую. «Миры» имеют несколько способов для всплытия. Поэтому жизни человеческие серьезно застрахованы.
Если говорить о самом рискованном погружении, то оно было на Северном полюсе. На это никто никогда не решался. Вокруг лёд толщиной в 2 метра. Мы уходили на глубину 4 300 метров через полынью размером 50 на 50 метров. Там течение, которое сильно сносит. И надо выйти обратно к этой же полынье. Никому в голову такое не приходило. Мы, конечно, серьезно прорабатывали погружение. Залили антифриз в балластную систему, обычно мы воду используем. Было много сделано инновационного. Это было в 2007 году. А в 2002-м, выступая в Нью-Йорке на заседании Клуба исследователей, я рассказывал о том, что сделано с помощью «Миров». Меня спросили: «Какие у вас планы?» «Хотим сходить под лёд на Северном полюсе», – ответил я. Один из моих американских коллег покрутил пальцем у виска: мол, сумасшедшие эти русские.
После погружения на Северном полюсе я выступал в Клубе искателей приключений в Лос-Анжелесе, где присутствовал астронавт Базз Олдрин, побывавший на Луне. Прослушав мое выступление с большим интересом, он поднял руку, встал и сказал: «Вообще, Анатолий и его команда сделали то, что может быть повторено, только когда на Северном полюсе растает лёд». Все засмеялись. Во время празднования 30-летия создания «Миров» в Новом Орлеане меня спросили: «Вы поставили на дне Северного Ледовитого океана российский флаг. Как вы думаете, он там до сих пор стоит?» Я ответил человеку, задававшему вопрос: «А вы сплавайте и посмотрите» (Смеется).
– Был ли резон так рисковать?
– Конечно. Надо было отработать методику погружения под лёд. Потому что до нас никто туда не погружался. Вдруг завтра что-то случится в Арктике. Покойный космонавт Алексей Леонов как-то мне сказал: «Я сходил в открытый космос, а ты сходил в закрытый гидрокосмос». Гагарин слетал в космос и показал, что это можно делать. Так же и мы: сходили под лед, доказав тем самым, что это человеку по силам.
– В Арктике совсем бедные флора и фауна?
– Конечно, бедные. Там, в вечных льдах, дефицит кислорода. Поэтому встречаются маленькие рыбешки, рачки. Подняли на поверхность новый вид актинии (отряд морских стрекающих из класса коралловых полипов – Ред.), она тоже небольшого размера.
– Извините за деликатный вопрос, а туалет на «Мирах» есть?
– Там есть так называемые Pee Botles (бутылки – Ред.). Я погружался как-то с американским космонавтом Оуэном Гэрриотом, который принёс с собой бутылку, с которой он летал в космос. И сказал мне: «Это бутылка для полётов». Отличается она тем, что у нас двухлитровая, которая затыкается резиновой пробкой. А у него там сложный механизм с массой каких-то защёлок.
– А как в аппараты поступает кислород?
– Система регенерации такая же, как на космических летательных аппаратах. Кислород находится в 10-литровых баллонах. Обычно мы берём с собой 4 баллона, которых хватает на трое суток. Но расходуем всего один. Поэтому дышать в аппаратах так же легко, как и на берегу. Но нужно всё время следить, чтобы углекислый газ и кислород были на определенном уровне.
– Сейчас вы помогаете строить китайцам глубоководные аппараты, способные опускаться на 11 тысяч метров. Для чего? Ведь в мире мало мест глубже 6 тыс. Разве что Марианская впадина?
– Да, вы правы, большая часть глубин океана лежит в пределах 6 тыс. метров – 98%. И только 2% глубже. Это глубоководные желоба и впадины. Марианская впадина – жёлоб протяженностью 1000 миль. Джеймс Кэмерон погружался в Марианскую впадину на глубину 10 898. метров. Отснятые им кадры легли в основу научно-документального фильма канала «National Geographic Channel» «Джеймс Кэмерон: Путешествие к центру Земли». Но никто не проводил там научных исследований. И никаких открытий пока не сделано. Если китайцы доделают этот аппарат, то можно будет рассчитывать на открытия. Хотя там тоже есть свои сложности с финансированием. Аппарат недешевый – стоит порядка 50 млн долларов.
– Вы много раз говорили о том, что планируете кругосветное путешествие с погружением в разных точках земного шара. Как продвигается эпопея?
– Этот проект был задуман и спланирован в 1991 году после нашей первой экспедиции на «Титаник» (тогда мы работали с компанией IMAX и режиссёром Стивеном Лоу). Мы вернулись со съемок, зашли в Галифакс. И люди из Вудс-Хольского научно-исследовательского института подкинули нам эту идею. Мол, давайте вместе организуем эту кругосветку. Мы начали прорабатывать эту идею с маршрутом по основным гидротермальным полям на дне, самым знаменитым историческим затонувшим объектам и т. д.
В США всеми деньгами для научных исследований океана ведает National Science Foundation. Мы подготовили бизнес-план. Но стеной встал Пентагон. Так что идея с кругосветкой зависла в воздухе. В конце 90-х я выступил с докладом в штаб-квартире ЕС. Мне сказали, что проект очень интересный. Но через 2 месяца я получил письмо из ЕС, где было сказано: «Проект осуществить не можем, так как Россия не является членом ЕС». На этом круг замкнулся. Ученые были за, но из сильных мира сего нас никто не поддержал. Я выходил на Абрамовича, разговаривал с его финансистом Александром Бородиным. «Мы обязательно вам дадим ответ», – сказал он на прощание. Но никаких ответов не последовало.
– О какой сумме идет речь?
– Для того чтобы это сделать, сначала нужно вернуть в эксплуатацию судно «Академик Мстислав Келдыш», набрать новую команду, обучить ее. Многие члены команды, с которой я работал долгие годы, ушли из жизни. Молодежь разбежалась, потому что у нас в институте низкая зарплата. Командир глубоководного обитаемого аппарата получает 15 тыс. рублей. Пока мы были в воде, всё было в порядке. Деньги имелись, люди были довольны. А потом всё кончилось.
В наш институт пришёл новый директор – Роберт Нигматулин, который при первой же встрече со мной дал понять, что наша деятельность не вызывает у него интереса. Более того, от командования «Келдышем» меня отстранили. «Миры» с корабля убрали, и он последние лет 7 простаивал без них. «Академик Мстислав Келдыш» – это не просто корабль, а глубоководный исследовательский комплекс.
– Чтобы реанимировать «Миры» и подготовить команду, сколько нужно денег?
– Порядка 13-15 млн долларов. Я написал 5 писем Путину. На одном из них стоит резолюция, адресованная Медведеву: «Прошу рассмотреть вопрос». Мне совершенно ясно, что эта резолюция для корзины.
– А где сейчас находятся аппараты?
– Один – временно в Музее Мирового океана в Калининграде в качестве экспоната. А второй мы хотим перевезти в Москву и сделать вместе с Фондом содействия сохранению озера Байкал научно-образовательный центр в нашем институте.