Как заметил один из советских исследователей троцкизма: если Ленин был творцом Октябрьской революции, то Троцкий был её демоном. Афоризм хлёсткий, но, по сути, банальный, поскольку буквально отражал официальный советский (а по сути, сталинский) взгляд на троцкизм как на абсолютное зло. Если Владимир Ильич был в советской историографии началом светлым, то Лев Давидович — тёмным. Если ленинизм созидал советское государство, то троцкизм его разрушал.
Всё это, разумеется, полная ерунда. Именно Троцкий оказался ближайшим помощником Ленина в период подготовки Октябрьского переворота, а затем стал самой яркой фигурой в большевистском правительстве. Именно он создал ту Красную армию, что сумела победить на фронтах Гражданской войны и белых, и зелёных. Наконец, у нас забывают о том, что Красная армия сыграла важную роль не только как защитник отечества или как важнейший инструмент советской политики за пределами СССР. Армия, созданная Троцким, стала едва ли не главной кузницей советских кадров. Именно в армии крестьянская масса России подвергалась первой, пусть и примитивной, но эффективной социалистической обработке. Крестьянина обучали не только военной и идеологической, но и общей грамоте, подкармливали, лечили. Армия дала путёвку в жизнь не только крупным советским полководцам, но и многим выдающимся учёным, «красным директорам», артистам, литераторам.
Ну а то, что Красную армию создал Лейба Давидович Бронштейн, еврей из деревни Яновка Херсонской губернии, свидетельствует, что Господь не лишён чувства юмора. (Кстати, псевдоним «Троцкий» Бронштейн взял в юности сразу же после первого своего ареста в марте 1898 года — это была фамилия одного из тюремных надзирателей.)
Что же до демонического начала, то это уже не политика, а литература. «Демонизм» Троцкого во многом объяснялся его артистической позой, ораторским пылом, неординарной внешностью: лохматой головой и мефистофельской бородкой. Постригите мысленно Троцкого наголо, и как минимум половина «дьявольщины» из его образа уйдёт.
Ничего демонического нет и в его идеологическом наследстве. Троцкий действительно привлекателен как едкий и остроумный публицист, как очевидец интереснейших событий, но это фигура из давно ушедшего прошлого. Те немногочисленные левые, что именуют себя в сегодняшней России троцкистами, ко Льву Давидовичу имеют примерно то же отношение, что звездочёты к давно упавшим звёздам. Считать уже нечего, но колпак звездочёта притягивает и сам по себе.
Однако читать Троцкого рекомендую всем, кто хочет действительно понять советский период нашей истории. Троцкий — очень информированный свидетель. Не говоря уже о том, что без его показаний вы никогда не сможете по-настоящему понять, как на самом деле делалась Октябрьская революция.
В советский период нам много и подробно рассказывали о разногласиях между Лениным и Троцким, хотя они по большей части относились к предреволюционному периоду, а потом Ленин называл Троцкого лучшим из большевиков. На самом деле существенно не то, чем троцкизм отличался от ленинизма, а то, чем они близки. Мало кто задумывается над тем, что, формально борясь с троцкизмом, Сталин втихую уничтожал и ленинизм.
Ленин и Троцкий — ветераны эмиграции. Лев Давидович долгие годы жил в Австрии, Швейцарии, Франции, Испании и США. Как и Ленин, владел несколькими иностранными языками: свободно немецким и французским, несколько слабее — английским. Оба долгие годы варились в котле бурных дискуссий западной социал-демократии. Может быть, и поэтому Ленин, вернувшись в 1917 году домой, так быстро сошёлся с Троцким и так трудно налаживал контакты со старыми товарищами по партии, закосневшими, как считал вождь, в изоляции от основных центров социалистической мысли.
Если Ульянов-Ленин и Бронштейн-Троцкий — очевидные западники, то о Джугашвили-Сталине этого никак не скажешь. Самый известный в мировой истории кавказец европейцем не был ни в малейшей степени. Если интернационалисты Ленин и Троцкий ставили интересы мировой революции выше интересов России, то национал-большевик Сталин полагал, что мировая революция должна служить интересам СССР.
Другое дело, что Ульянов и Бронштейн, если говорить о революционной генетике, вылеплены из разного теста. Владимир Ильич — доктринер (ленинские новации — лишь развитие основных положений марксистской доктрины), поэтому как политик последовательнее, мощнее, но и скучнее Троцкого. Лев Давидович — «тоже марксист», но главное — политический игрок, импровизатор. Он артистичнее, ярче, но и легковеснее Ленина. Как однажды написал Бердяев: «Бесспорно, Троцкий стоит во всех отношениях многими головами выше других большевиков, если не считать Ленина. Ленин, конечно, крупнее и сильнее, он глава революции, но Троцкий более талантлив и блестящ». Эти «блёстки» многих в Троцком и привлекали.
На вопрос, почему же партия всё же поставила не на Троцкого, а на Сталина, ответил сам Лев Давидович. Он Сталина не любил, называя его «самой выдающейся посредственностью в партии», что, однако, ничуть не мешало ему быть объективным аналитиком. Троцкистская ставка на «перманентную революцию» натолкнулась на усталость самой большевистской партии, не говоря уже об изнеможении измордованной беспрерывными катаклизмами России.
Многие противоречивые процессы, которые пришлись как раз на период тяжёлой болезни Ленина, его смерти и в дальнейшем распространились по всей стране, Троцкий, суммируя, называет «реакцией». И Сталин в такой ситуации оказался лишь идеальной фигурой, появившейся в нужное время в нужном месте. Его беспринципность и несомненный талант интригана сыграли в тот момент, конечно, существенную роль, но не это было главным.
Троцкий пишет: «Когда революционеры, руководившие завоеванием власти, начинают на известном этапе терять её, это само по себе означает упадок влияния определённых идей и настроений в правящем слое революции, или упадок революционных настроений в самих массах, или то и другое вместе… В самой стране происходили процессы, которые можно охватить общим именем реакции… У того слоя, который составлял аппарат власти, появились свои самодовлеющие цели, которым он стремился подчинить революцию».
Этот аппарат, созданный ещё при Ленине и Троцком, а не одним лишь злым гением Сталина, Лев Давидович называет «огромным, тяжеловесным, разнородным по составу, легко засасывающим среднего коммуниста».
Троцкий замечает, что французский «термидорианский заговор в конце XVIII века, подготовленный предшествующим ходом революции, разразился одним ударом и принял форму кровавой развязки. Наш термидор получил затяжной характер. Гильотину заменила, по крайней мере, до поры до времени, кляуза. Систематическая, организованная методом конвейера фальсификация прошлого стала орудием идейного перевооружения официальной партии… Эпоху эпигонов от эпохи Ленина отделяет не только идейная пропасть, но и законченный организационный переворот. Сталин — главное орудие этого переворота. Он одарён практическим смыслом, выдержкой и настойчивостью в преследовании поставленных целей. Политический его кругозор крайне узок. Теоретический уровень совершенно примитивен… И то, что он играет сейчас первую роль, характеризует не столько его, сколько переходный период политического сползания. Ещё Гельвеций сказал: «Каждый период имеет своих великих людей, а если их нет — он их выдумывает». Сталинизм это… работа безличного аппарата на спуске революции».
Ничего демонического в этом выводе не вижу. А вот логика есть. Соглашаться с ней или не соглашаться, другое дело. Но прежде чем ругать Троцкого, стоит для начала его работы хотя бы прочитать. То, что это будет любопытное чтение, гарантирую.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции