Через 10 лет
Елена Нечаенко, «АиФ. Здоровье»: Сергей Анатольевич, с какого момента можно отсчитывать начало эндоваскулярной хирургии?
Сергей Капранов: Где-то с 60‑х годов прошлого века, когда появился метод ангиографии — исследования проходимости сосудов под контролем рентгена.
— За полвека, наверное, произошли большие изменения?
— Не то слово! Я считаю, что сейчас — эра эндоваскулярной хирургии. Этот метод абсолютно не ограничен в возможностях. Есть рентген, есть неизменная анатомия человека, есть умелые руки хирурга и, наконец, есть инструменты, ассортимент которых увеличивается с каждым днём и даёт врачу всё более широкие возможности. На данный момент по международным стандартам 75–80% сосудистых заболеваний могут быть пролечены эндоваскулярно. У нас в России примерно 53–55% сосудистых патологий сегодня лечатся данным способом. Лишь в самых запущенных случаях этот метод уступает традиционной хирургии. Но я уверен, пройдёт 10–15 лет — и все 100% заболеваний, имеющих соответствующие показания, будут лечиться эндоваскулярно.
Минус один
— Как технически выполняется такое вмешательство?
— Специальной иглой делается прокол сосуда диаметром в 1,5 мм (чаще точкой доступа выбирается участок артерии на уровне бедра, но это может быть и сосуд на руке). И затем через иглу под контролем рентгентелевидения в сосуд проводятся тончайшие инструменты, шириной в 1,5–2 мм. Продвигаясь по сосудам, они достигают зоны поражения.
У рентгенхирургии много преимуществ: большой спектр показаний, минимум ограничений, не нужен наркоз, быстрое восстановление.
— Неужели минусов нет?
— Пожалуй, единственный — дороговизна инструментов. Например, стоимость всего лишь одного стента, с помощью которого лечится сосудистая непроходимость (инфаркт, инсульт), составляет 70–100 тысяч рублей. Потоковый стент для нейрохирургической операции обходится в 500 и более тысяч рублей. А таких стентов для одной операции может понадобиться 3–4, а то и больше. Надо ещё учесть и стоимость вспомогательных инструментов, используемых при операции, — это тоже немалые деньги.
— Почему так дорого?
— Это высокотехнологичные инструменты, к тому же преимущественно зарубежные. Правда, сегодня, учитывая пожелания президента по импортозамещению, уже появляются первые инструменты отечественного производства. Но пока бороться с западной конкуренцией сложно, ведь там это — хорошо отлаженный многомиллионный бизнес. Да и повышенное доверие к импорту у нас в крови, и часто небезосновательно, к сожалению.
По квотам
— Получается, что эта хирургия — только для богатых?
— Вовсе нет. Большинство эндоваскулярных операций сегодня делают по квотам из федерального или городского бюджета. Государство выделяет 250 тысяч рублей на сердечно-сосудистые вмешательства, 900 тысяч — на нейрохирургическую операцию. В крупных больницах за год эндоваскулярных коронарных операций за счёт квот делают до 1,5–2 тысяч и до 500–600 — нейрохирургических.
— Но квоту нужно ждать годами?
— Кто вам это сказал? Москвичу достаточно доехать до Департамента здравоохранения с документами, подтверждающими его личность и необходимость в квоте на операцию, и провести там не более 15 минут. Немосквичи могут получить федеральную или областную квоту. К сожалению, наши люди часто инертны и ленивы. И не умеют пользоваться своими льготами.
У нас и у них
— Насколько наши эндоваскулярные хирурги отличаются от зарубежных коллег по уровню мастерства?
— Наши хирурги ничем не хуже. Недаром в последние годы люди всё реже ездят оперироваться за рубеж. А если и делают это, то не из-за низкого уровня квалификации отечественных хирургов, а из-за невысокого бытового комфорта в наших больницах.
— Отличается ли система подготовки специалистов у нас и за рубежом?
— У нас хирурги этой специальности в основном молодые. После мединститута наш врач проходит интернатуру и ординатуру — и через два года становится эндоваскулярным хирургом. За рубежом, чтобы быть допущенным к таким операциям, человек после института сначала должен окончить резидентуру по кардиологии (это 5 лет) и резидентуру по эндоваскулярной хирургии (ещё 2 года). Однако иностранные хирурги не торопятся в рентгенхирургию.
— Почему?
— Боятся облучения. Ведь если для пациента доза радиации несущественная, то для врача, делающего в день десять таких операций, она имеет значение. Но охрана труда у нас строжайшая. Во‑первых, все аппараты имеют защиту. Все хирурги оперируют в свинцовых фартуках и ошейниках, специальных шапочках, очках — то есть максимально защищены. Плюс обязательно у каждого есть индивидуальный дозиметр, и если его показания превысили безопасное число, врач не допускается в операционную до тех пор, пока прибор не покажет норму.
— А что насчёт безопасности для пациента?
— Например, при такой операции, как эмболизация маточной артерии, которая может длиться менее минуты, пациент получает 0 рентген, так как аппарат улавливает только излучение, которое длится дольше одной минуты. Но есть, конечно, и сложные нейрохирургические операции, которые могут длиться и четыре часа. Однако и в этом случае доза радиации, получаемая больным, несущественна.
Тупиковая ветвь
— Как вы думаете, традиционная хирургия со временем исчезнет?
— Традиционная хирургия — тупиковая ветвь развития медицины. Новых операций не придумаешь — организм построен по определённым принципам. Возможны новые приспособления, новые доступы, но сам смысл (резекция органа или его удаление) остаются прежними. Что касается эндоваскулярного метода, то перспектив у него масса. С каждым новым инструментом расширяются и возможности. Если мы начинали оперировать только крупные сосуды диаметром 8 мм, то теперь успешно оперируются крошечные сосудики размером в 1 мм.