Должно ли добро быть с кулаками? Да и много ли его осталось - добра - в русской душе? В душе тех пацанов, что вдесятером забили в Москве одного якутского шахматиста? Или тех, кто сжёг своего ровесника в Вечном огне? Или всё равно в России больше людей добрых и сострадательных, которые шагают в горящие избы, чтобы спасти гибнущих в пламени чужих детей? Подбирают на улицах бомжей, лечат их и пристраивают на работу? Сможет ли выжить Россия, если перестанет верить слезам своего народа? Об этом сегодня в рамках дискуссионного клуба «Какой быть России?» спорят два писателя - Анатолий ПРИСТАВКИН и Захар ПРИЛЕПИН.
Анатолий Приставкин.
По какой рубеж своя...
У моего земляка поэта Твардовского в его книге о Василии Тёркине я взял эти выстраданные в войну строчки:
Шли худые, шли босые В неизвестные края. Что там, где она, Россия, По
какой рубеж своя?
«А за ругань бьют кнутом...»
Написано-то давненько, в сороковые-роковые. А этот вопрос о России задаю себе до сих пор. Возможно, не только я.
Сегодня, сейчас - по какой рубеж она, Россия, своя? Что в ней своего, а что наносного и чужеродного? Что сохранилось, а что навсегда утеряно и в людях, и в памяти? Что в ней того, что заставляет нас страдать, переживать за её судьбу? А ведь есть и такое, что впору невзлюбить или даже возненавидеть.
В старые времена тверские купчишки, чтобы показать свою власть, скупали на целый день всех городских извозчиков и поездом из сотни пустых повозок ездили по улицам. Смотрите, завидуйте, это я, Вася Тютькин, один на весь город еду! А вы уж, уважаемые сограждане, по грязи да пешочком! пешочком! Хе-хе-хе! Нынешние купчишки, духом не более высоким, чем бывший Вася, не стыдясь, демонстрируют уже давно не лошадей, а целый милицейский поезд с охраной, купленный за деньги. Деньги становятся символом жизни: с экранов телевидения, в спорах, судах, разговорах. На работе, само собой. А ещё на плакатах, призывающих БРАТЬ от жизни всё.
Мы любим ссылаться на историю (хотя чаще знаем её понаслышке), когда в голос твердим о традиционной щедрости, сострадательности, доброте россиян, которые в одночасье стали вдруг сегодня иными - рациональными, даже жестокими.
Но вот вам о той же жестокости из книги подьячего XVII века Григория Котошихина: «Кто замахнётся бить отца и мать, хоть и не ударит - казнь. А за ругань, поносные слова бьют кнутом и вырезают язык. Женщин за богохульство жгут живьём. За чаровство отсекают голову, за погубленных детей живьём закапывают в землю по титки и отаптывают ногами». Значит, далеко не сегодня и не вчера сострадательный характер нашего народа принял, не от лучшей жизни, иные, тлевшие до поры черты разрушительные, чтобы возгореться в новые времена бесконечными и бессмысленными кровавыми разборками, насилием над детьми, заказными убийствами, призывами к возврату смертной казни, открыто выраженной враждебностью к людям иного цвета кожи и глаз и т. д. Да и просто грубостью и матом на улицах.
Кто пропивает свою землю?
Дети - больная для России тема. Она, может, более всего и характеризует состояние нынешнего общества. Меня частенько спрашивают: а в войну, которую вы пережили ребёнком, так же, как сейчас, относились к детям? В войну, конечно, не было легче. Но тогда плохо было всем, и беда делилась поровну, вызывая сочувствие к ближнему. Но ещё в войну была вера в будущее, и была одухотворённая общим порывом идея: победить. А уж после победы, верили: наступит та самая замечательная жизнь, которую построим. Для детей и построим, чтобы они жили лучше, чем мы. И хоть было в ту пору немало всякого дерьма, кто наживался на страданиях тылового населения, но не было всеобщего очерствления душ, которое мы наблюдаем нынче, не было вымораживания чувств. Немцы, побывавшие в плену, до сих пор вспоминают, как русские женщины их подкармливали, относились к ним, бывшим врагам, сочувственно. Хотя сами жили в такой нужде, о которой сейчас и рассказать невозможно. Но ведь детей-то спасли, подняли, вырастили, и не было бы никакой нынешней России без этой великой жертвенности наших баб. Или снова на хрупкие их плечи взвалим привычную ношу - поднимать Россию?
Учительница из деревни, молодая женщина Зоя, в брезентовой палаточке у дороги на Осташков летом торгует пойманной рыбой. Зарплата у неё в школе 1700 рублей. На ней - изба, да больная мама, да малые детишки. «А как тут в лесу двуногое зверьё? Не трогает?» «Нет, - говорит, - у меня «крыша»: сто долларов в месяц. Да вот ещё собачку завела!» А Зоя учит сельских детишек, прививая им любовь к родному краю. Это ли не Россия? До сих пор был уверен, что по меньшей мере есть две России: Москва и то, что называют глубинкой, но которая и есть настоящая, истинная, коренная Россия. Готов поправиться. Столица и правда иная и живёт по иным законам, но граница проходит и через другие российские города и даже небольшие селения. В недавние времена побывал на могилах моих предков на Смоленщине. Заехал в городок Глинка, в котором до войны проживало сорок тысяч жителей, а теперь лишь около четырёх. Был я приглашён к памятной годовщине освобождения от немецко-фашистских захватчиков. Ветераны в скромных, отглаженных, потёртых костюмчиках, но с орденами и медалями, собравшись в клубике, пели фронтовые песни, а потом на автобусах поехали к деревне Ново-Яковлевичи, где на месте бывшей уничтоженной войной церкви построили новенькую деревянную часовенку.
«Только бы не спалили», - сказал мой сосед по автобусу. «Кто же может спалить?» - спросил я встревожась. «Да кто, те, кто пропивает Россию», - отвечал он.
Всё это - и юбилей, и угощение, и часовенка, и помощь детишкам здешнего социального центра (а они, дети, нуждаются очень - прошу, помогите глинковцам одеждой и тетрадками) - да многое другое было организовано на деньги здешнего предпринимателя, далеко не самого богатого из россиян. Я лишь недавно, позвонив на Смоленщину, узнал его имя: Дегтярёв Александр Павлович. Позвонил, но не стал расспрашивать про дела. Я спросил о другом: «Часовенка-то в лесу цела?» «Цела, - отвечал он. - Недавно вот освятили... »
Этот человек, которого я никогда не видел в жизни, для меня и есть олицетворение моей новой России, где сквозь жестокость и порочность многого высветляется в людях иное. Человеческое. Не рекламное, а истинное лицо россиянина, пекущегося без шумихи о будущем России.
Захар Прилепин.
«Так жить нельзя!» А как можно?
То, что сегодня происходит с русским человеком, - самые прямые последствия распада сознания, который коснулся всех.
За несколько десятилетий мы с нездоровым сладострастием разрушили все мифы, что крепили национальное сознание, а теперь озираемся диковатыми глазами и говорим: «Озверел народец-то, озверел!»
Ну а как ему не озвереть, когда он не знает, кому поверить, где сердце успокоить, когда вся история наша оказалась чередой правления бездарей и кровавых параноиков, и живём мы в чёрной дыре с вечным рабом в душе, и всякая традиция у нас поругана, вплоть до традиции рожать детей и свою землю беречь.
А ещё и реальность такая вокруг, что раскрытыми глазами на неё смотреть больно, как на сварку.
Люди в России на бытовом уровне ещё не разучились верить друг другу; но там, где речь заходит о государстве, сразу наступает кромешное безверие. Что это, чёрт побери, за страна настала такая, где уже никого не удивишь рассказом о чиновнике, который плут и живёт на откатах живёт на откатах, милиционере, который вор и чистит карманы задержанным, судье, который независим только от собственной совести, и депутате, купившем себе место в парламенте за семь миллионов долларов?
И не надо говорить мне, что всегда было такое. Я ещё помню, как бушевали толпы году в 91-м и как реагировали люди на статьи в «Огоньке» или в том же «АиФ» году в 89-м. «Так жить нельзя!» - кричали по всякому поводу.
Сегодня - опубликуй чуть ли не любую статью того времени с новыми датами - никто и глазом не поведёт.
Потому что окосеешь вконец, если будешь глазом поводить на каждую несправедливость, из которых соткали мы новое время для себя. Мы всерьёз себя убедили, что философией всей нации способна быть сказка про лягушку, которая била лапками, взбила сливки и оттого не утонула. А если в соседней крынке кто-то утонул, ну так он был... как это теперь говорят... О! Неконкурентоспособен. Мало того, нерентабелен. Неэффективен, наконец.
Нет, так дело не пойдёт. В иной ситуации русскому человеку утонуть проще, чем суетиться за свою шкуру. Пока во всякой, с южных гор до северных морей, русской душе живёт ощущение отсутствия большого, на весь мир, смысла жизни - так и будут тут зверствовать, бить инородцев за любой цвет кожи, но ещё больше, чаще и злее - подчёркиваю! - бить друг друга.
В России добро может быть и с кулаками, и с раскрытыми настежь объятиями. Это не самое важное. Самое важное для русского человека - огромный горизонт до седьмого неба и будущее, до которого хочется дотянуться изо всех сил, всем миром.
А я не знаю, какое у нас будущее. Никак его не разгляжу. Оттого и мира нет в нашем мире.
