Именно поэтому всякий раз, когда на свет является новый стиль, жди его политической «проекции». Даже если его фронтмены, какие ни есть, старательно косят глаза и делают вид, что речь идёт исключительно о формах одежды и жанрах музыки. Никогда так не бывает. Сегодня появляется значимая группа тех, кто иначе одевается — завтра внутри нее начинает расти группа тех, кто иначе думает. Различие (а тем самым и конфликт) уже есть — осталось прикрутить к нему идеологию. Что и делается, пусть даже методом простого поиска, проб и ошибок.
Альтернатива — не угроза, пока мейнстрим стилистически безупречен. Когда нет, его эстетические изъяны довольно быстро становятся и политической проблемой. Наверное, самым первым крупным поражением, которое потерпел социализм в Холодной Войне, ещё до проигрыша в экономической гонке, шпионско-дипломатических играх или в битве идеологий, был дизайн. Облика кварталов панельных новостроек в ранние 70-е уже было достаточно, чтобы предсказать и 1985-й, и 1991-й.
То ощущение политического кризиса, которое продолжает висеть в воздухе несмотря на ряд уверенных побед власти, от президентской кампании до совсем недавних выборов мэров в сибирских столицах — коренится в их стилистической недосказанности. Да, Путин предъявил и продолжает предъявлять своего избирателя — рабочего, «простого человека», представителя «молчаливого большинства», противопоставив его зажравшейся бульварной буржуазии — стиль, казалось бы, почти что ленинский. Но тот раннесоветский пролетарий, которого мы помним по революционной пропаганде, на самом деле — насквозь искусственный конструкт, творимый тогдашним культурным авангардом. Рабочий и колхозница Мухиной были прекрасны, но бесполезно было пытаться угадать в них реальных работяг с тогдашних советских заводов и колхозных полей.
Сегодняшний же «простой человек», именем которого провозглашается «стабильность», попросту стилистически невнятен. Хипстер, придуманный Сапрыкиным и компанией, и as is, прямо с журнальных страниц-раскрасок, выведенный на Болотную — безвкусен и попугаист, но хотя бы ярок. Его культурный антагонист по другую сторону баррикад не имеет и того: он сер, вторичен и безлик. А значит, мы подозреваем, что в каком-то смысле он уже проиграл.
В процентном соотношении — и по рейтингам, и по результатам выборов — у власти пока ещё все окей. Но Путин-1999 от Путина-2012 кардинально отличается именно тем, что если первый на стилистическом поле был безусловным лидером, то второго на нём попросту нет. И нельзя сказать, чтобы оно, это поле, было так уж безусловно захвачено его оппонентами: откровенно говоря, они на нем тоже крайне неубедительны. Что, Быков — это новый стиль? Акунин — это авангард? Навальный с Яшиным — это васильевские Чапаев с Петькой наших дней? Ксения Собчак — наша Анка-пулеметчица? Даже группа «Война» и её женское альтерэго Pussy Riot — что угодно, кроме эстетики: «современное» — возможно, «искусство» — точно нет. Но по другую-то сторону не разглядеть вообще ничего: даже сурковщина с её «оттенками серого» и рокерско-подростковым криптосатанизмом теперь уже достояние новейшей политической истории.
И в советское время были те, кто мог предвидеть дальние последствия стилистических ошибок. Недавно умерший Вячеслав Глазычев, чьи комментарии по поводу «Большой Москвы» отдельные сайты по сей день продолжают выкладывать в форме новостей, еще в 60-е ставил проблему дизайна как витальную для советской цивилизации. Но тогда, в пылу борьбы за сокращение издержек, на дизайне откровенно сэкономили: хрущевская пятиэтажка — это своего рода храм-памятник голой функциональности. А потом год за годом бросали гигантские ресурсы в топку заведомо проигрышной пропагандистской войны с «тлетворным влиянием Запада» — каковое «влияние» на самом деле было стилистическим куда в большей степени, нежели идейным.
Зияющая дыра на месте политического стиля — главная угроза стабильности власти. Более значимая, чем любая «коррупция» вместе с «силовым беспределом»: и про то, и про другое оппозиционный агитпроп должен еще как-то объяснять, чтобы вербовать адептов. А тут и говорить ничего не надо — достаточно одного взгляда. «Не круто».