С Михаилом Ивановичем мы встретились в Онкоцентре. Став президентом Академии медицинских наук, известный хирург не поменял графика своей жизни. Просто теперь он у него еще плотнее: с утра — операции, днем — работа в академии, а ближе к вечеру — вновь в Онкоцентр.
О многих его операциях ходят легенды. Виртуозно расправляться с самыми сложными и запущенными опухолями Давыдову помогает чудесный дар (он — переученный левша: обеими руками владеет одинаково), помноженный на годы напряженной работы и постоянного риска. Сын профессионального военного, воспитанник Киевского суворовского училища, бывший десантник, мастер спорта по боксу, он не привык отступать.
Идеология оптимизма
— Говорят, нет такого органа, который не поражал бы рак. Слышала, что существует более ста его разновидностей. А какие встречаются чаще всего?
— У мужчин — рак легкого и рак желудка. У женщин — рак молочной железы, яичников. А в последнее время — и рак легкого тоже, с тех пор как женщины стали много курить. При этом все чаще онкологические заболевания встречаются у совсем молодых людей 25-27 лет. Хотя рак по-прежнему остается болезнью пожилых и стариков. Просто кто-то до своего рака доживает, а кто-то нет.
— Значит, основной фактор онкологического риска — возраст?
— Возраст и накопленные с ним заболевания, вредные привычки, низкий уровень жизни, плохая экология. И поздняя диагностика. Чем раньше распознать рак и начать лечение, тем лучше. Идеально — на первой, второй стадии, когда возможно полное выздоровление.
— И до какой стадии есть надежда на спасение?
— До последней. Сегодня мы широко оперируем и третью, и четвертую стадию: рак почки с метастазами в легкие, рак толстой кишки с метастазами в печень. И больные выживают! За последние годы хирургия вообще очень сильно изменилась. Границы операций существенно расширились. Многие когда-то безнадежные больные сейчас возвращаются к жизни полноценными людьми. Изменилась сама идеология методов лечения рака. Если раньше речь шла просто о продлении жизни, сейчас мы ведем речь о сохранении ее качества. И в этом смысле в сегодняшней онкологии много оптимизма.
Без права на ошибку
— А есть такие больные, за которых вы никогда не возьметесь? Чем руководствуетесь, решаясь на серьезную операцию?
— Я возьмусь за пациента только в том случае, если операция может спасти или продлить ему жизнь. Даже если речь идет всего лишь о семи-восьми месяцах. Самое главное в профессии хирурга — не быть равнодушным. Разбирать каждый случай, как будто это первый случай в твоей жизни. Моим великим счастьем всегда было то, что, идя на операцию, я никогда не думал, что мне за это будет. Я просто чувствовал ответственность перед человеком, который лежит на операционном столе. Ко мне он пришел с верой в то, что я не ошибусь и сделаю все, что нужно.
В прошлом году в кабинете у Давыдова побывал уже тяжело больной Александр Абдулов. Изучив историю болезни именитого пациента, Михаил Иванович предложил ему рискнуть: пойти на радикальную, широкомасштабную операцию, убрав все виды опухолей, которые у него были. Абдулов выбрал другой путь: на следующий же день после встречи с директором Онкоцентра уехал к каким-то шаманам в Бишкек, а затем — за границу. Михаил Иванович к подобным ситуациям относится философски.
— Каждый человек имеет право лечиться там, где считает нужным. Кстати, по показателям выживаемости после онкологических операций Россия сегодня входит в тройку ведущих государств мира. А уровень нашей отечественной полостной хирургии, поверьте, очень высок. Мы сплошь и рядом беремся за такие операции, за которые за границей никогда бы не взялись. У нас в Онкоцентре мы делаем сложнейшие реконструктивные операции на нескольких органах сразу, успешно оперируем на позвоночнике, на головном мозге.
Достучаться до небес
— Представляю, сколько желающих к вам попасть...
— Очередь у нас действительно большая. Онкоцентр, который, кстати, никогда не закрывается на лето (в отличие от других институтов), работает с перегрузкой. Из 1100 коек занято 1200. В 22 операционных оперируют каждый день в три смены, а через поликлинику ежедневно проходят 5-6 тысяч больных. Мы могли бы брать и больше, но не можем себе этого позволить. Их лечение нам просто не оплатят.
— А как же квоты?
— При слове «квота» меня начинает бить озноб. По сути, нас вернули в феодализм, когда медицинские чиновники на местах решают, куда они распределят отпущенные бюджетом деньги на высокотехнологичную медицинскую помощь. В той же Москве, знаю, существует негласное распоряжение — не направлять московских больных в федеральные центры, которые приравнены теперь по уровню к областным и городским больницам. Но уровень этот, поверьте, совершенно разный. Мы это видим по потоку поступающих к нам больных, среди которых львиную долю составляют пациенты с послеоперационными рецидивами опухолей. А сколько к нам идет запущенных больных! Раньше прозевать пациента считалось настоящим ЧП и было чревато для врача серьезными последствиями. Сегодня этот вопрос мало кого волнует.
— Почему?
— Мы разобщены. Наши распоряжения необязательны для региональных диспансеров. На сегодняшний день в стране вообще отсутствует система осмысленной противораковой службы с контролем качества лечения, с анализом осложнений, системой мониторинга. Ничего этого у нас нет, хотя я об этом много раз писал и говорил. В результате мы теряем больных. 350-400 тысяч в год. Население целого города! Я был в отдаленных регионах. Видел, что там творится с онкобольными. Это брошенные люди. Многие из них просто никуда не доезжают.
А как нас финансируют! Во всех странах мира онкология является предметом пристального внимания первых лиц государства. В США, например, директора Национального противоракового центра назначает лично президент страны. И бюджет у этого института (который в три раза меньше нашего Онкоцентра) составляет 17 миллиардов долларов в год. А у нас всего лишь 2 миллиарда рублей — одна треть от реальных потребностей. И это на гигантское учреждение, в составе которого четыре института с пятью тысячами сотрудников.
— Вы пытались ситуацию исправить?
— Пытался. Безуспешно. Нас не слышат. Мы говорим с четвертыми-пятыми лицами, которые нередко доносят информацию до первых лиц государства в деформированном виде. Но думаю, понимание наших проблем придет. Иначе просто быть не должно.
— А сами мы что-то для своей противораковой защиты сделать можем?
— Не психовать. Учиться держать удары судьбы. И отказаться от вредных привычек. Хотя бы от курения. В Америке благодаря последним инициативам в этой области заболеваемость раком легкого снизилась почти в два раза, желудка — в полтора. Мы только в начале этого пути.
Смотрите также:
- Академик Александр Бронштейн: «Нас лечат так, что болезнь остаётся, а челов →
- Михаил Давыдов: «Нашему здравоохранению не хватает здравомыслия» →
- Рак без жалости и смысла →