Я уже пару раз получала из школы письма с обещаниями оштрафовать меня на 200 долларов за то, что мои дети часто пропускают школу. 10 учебных дней в год – таков лимит пропусков для публичных школ в США. Если ребенок пропустил больше, его не спасут ни «пятерки» за контрольные работы, ни талант. Оставят на второй год. Болен ли у вас ребенок, настал ли конец света… Это не причина для прогула. Придется повторить учебный год заново или перейти на домашнее обучение – учить своих детей самим.
Американская школа пыталась мне объяснить это несколько лет. Первые годы я звонила в дирекцию школы и говорила все как есть:
– Я решила свою младшую дочь сегодня дома оставить, она что-то бледная и подкашливает.
Молчание на другом конце провода я принимала за знак согласия, хотя это был знак полного непонимания.
С помощью разных мер – бумаг с гербовой печатью, угрозы штрафов и вежливых разговоров – меня учили дисциплине: ходить в школу каждый день, несмотря на больные зубы, тяжесть в животе, бледность и отличную успеваемость.
Люди из других стран это не сразу понимают. В одной американской семье жила старшеклассница из Словакии, приехавшая по школьному обмену. За год у нее не было ни одного пропуска. В семье, которая ее принимала, и у других детей были такие же показатели. Но девочка к этому относилась трагически, и нам, как «своим», жаловалась, что «даже на понос ей дали всего два часа, а потом, отпоив крепким чаем, отвезли в школу».
Теперь-то я знаю один диагноз, который вполне уважителен. Американские детские заведения боятся… рвоты. Помню, как я удивлялась, увидев, что место в школе, где ребенка вырвало, объявили чуть ли не радиоактивным. Тут же по рации вызвали уборщика в перчатках по локоть и в маске, который сначала замыл «мини-Чернобыль», потом его продезинфицировал.
Рвота считается рассадником бактерий и уважительной причиной пропустить урок. Так что нас в прошлом году «тошнило» пару раз в третьей четверти, когда навалилась февральская усталость и надо было дать детям отдохнуть.
Десять лет назад, в России, учитель физкультуры моей старшей дочери Максим Евгеньевич сказал мне, регулярно приносящей освобождения для Сони от врача, бессмертную фразу:
– Детям сочувствовать.
Оказалось, в американских школах думают не так.