Шум, гам, торг, толчея из повозок, людей и барок… Неподготовленного человека огромная Нижегородская ярмарка оглушала. Иногда даже разобраться в ее шумном водовороте было сложно. Тут продавалось всё: от лекарств до шелков, от плугов до драгоценных камней. Не зря Нижний Новгород называли «карманом России». Здесь шумела и кипела самая большая ярмарка России.
В 1816 году на ярмарке произошел пожар, сгорели все мелкие постройки, а также гостиный двор, за исключением каменного корпуса. Необходимо было отстраивать ярмарку заново, да и возник вопрос о переносе ее, так как у монастыря ей не хватало места.
Император Александр I отложил строительство Зимнего дворца и направил деньги на строительство новой ярмарки. Она раскинулась на площади 8 квадратных километров там, где Ока впадает в Волгу. Строительство гостиного двора шло 4 года, но даже при недостроенном главном здании Нижегородская ярмарка вела свою работу, она открылась в 1817 году.
На ярмарку специально приезжали других посмотреть и себя показать, здесь работало множество увеселительных балаганов, давал представления нижегородский театр, приезжали артисты из других городов России.
Чтобы почувствовать атмосферу великой ярмарки и проникнуться ее духом, АиФ.ru собрал воспоминания знаменитых современников о волжском торжище.
Устройство ярмарки и атмосфера
«…Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчуг привез индеец,
Поддельны вины европеец;
Табун бракованных коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привез свои колоды
И горсть услужливых костей;
Помещик — спелых дочерей,
А дочки — прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжет за двух,
И всюду меркантильный дух». (А. С. Пушкин. «Путешествие Онегина»)
«Около 10 часов утра мы начали слышать большой шум, как будто от раскатов грома, или, скорее, шум, предшествующий землетрясению. Это был шум 200-тысячной толпы на ярмарке. Потом при одном из поворотов Волги мы заметили, что река исчезла в лесу мачт, разукрашенных флагами. Это были суда, которые спускались по реке, подвозя товары на ярмарку. С большим трудом нам удалось проникнуть между судами, и мы наконец подошли к Сибирской пристани. … В этих лавочках продавался национальный товар; сапоги, рукавицы, фуражки, тулупы и пр. Наконец мы прибыли на площадь с фонтаном и очутились против великолепной аллеи, около версты длиною, которая начинается позади церкви и тянется на значительное расстояние.
…Каких только товаров не было! Были изделия из Индии, китайские ткани, смирнские ковры, пистолеты и кинжалы из Дамаска, кавказские шелка и пояса, украшенные бирюзой, седла уздечки и попоны, персидские и привезенные из Тегерана, Эрзерума и Нухи. Чаю в тот год было продано 32 тыс. ящиков на 3 млн, драгоценных камней — на 400 тыс., орехов и икры — на 2 млн, шелку — на 8 млн.
Все эти люди ходили взад и вперед, по своим делам, перемешиваясь с разносчиками-татарами, продающими с неутомимым упорством старье и разные безделушки. Все они походили на убежавших из сумасшедшего дома. Среди них только купцы-турки служили контрастом по своей неподвижной важности и молчаливости». (Александр Дюма-отец. «Путевые впечатления. В России»)
«В старом Главном доме, в нижнем этаже, под низкими сводами, в темноте ютились небольшие магазины, даже днем освещавшиеся коптевшими керосиновыми лампами. Посредине на деревянной эстраде играла военная музыка; в тесноте и духоте толкалась публика» (П.И. Щукин. «Воспоминания»)
Посетители и продавцы
«На ярмарку съезжалось множество нищих, калек и уродов. По рядам днем разъезжали в колясках разряженные в платья ярких цветов женщины и прелюбезно раскланивались с торговцами: это были обитательницы Кунавинских притонов, приезжавшие на ярмарку из Москвы, Казани, Рыбинска и других городов.
На ярмарке царил строгий порядок. Любое его нарушение строго каралось. Так, по словам Н. А. Варенцова, «курить на улицах и площадях ярмарки строго воспрещалось, и делающие это наказывались... штрафом. Неоднократно мне приходилось видеть, как какой-нибудь шутник вынимает папиросу и берет в рот, делая вид, что как будто не замечает полицейского, стремительно бросающегося, чтобы задержать его. Но прохожий идет спокойно и не зажигает; полицейский, догадываясь, что все это им проделано нарочно, сердито отходит прочь, чем вызывает у зевак хохот».
«Я был поражён разнообразием костюмов людей со мною тут встречавшихся. Армянин, которого можно узнать по правильным чертам его лица и по чёрным усам, шёл скорым шагом. По его одушевлённому взору и чрезвычайной деятельности нельзя было не догадаться, что он принадлежит к той нации, в которой находят маклеров, имеющих в руках своих большую часть торговли персидской и других соседственных провинций, точно так же, как греки забрали всю торговлю Турции и архипелага...
За ним шёл персиянин: его походка была медленна, шаг мерный, сколько по привычке, столько по тому, что ему трудно было идти в турецких туфлях по песку. Взоры его блистали довольством, которое доставляет богатство, он представлял то спокойствие, которое очень обыкновенно в людях, привыкших собирать сокровища и не смеющих наслаждаться своим богатством из опасения, что кто-нибудь похитит его у них. Он продавал небольшой пирог с таким достоинством, как будто бы дело шло о целом миллионе рублей». (Лекоент де Лаво, автор путеводителей по России для французов)
«Ряды бухарцев, хивинцев, персиян представляют любопытное зрелище , какого нельзя встретить ни в каком другом европейском городе. Постланный ковёр на низкий прилавок составляет часто для изнеженного, угрюмого азиата круг его деятельности: сидя на нём, поджав ноги, он совершает все дела свои и коммерческие обороты; на нём развёртывает свои товары, на нем угощает чаем своих собратьев, на нём обедает и отдыхает, не переменяя своего положения – мановением трубки, равнодушно и лениво показывает своим покупателям на кувшины с драгоценным жемчугом и кипы с индийскими шалями! Какая напротив расторопность, услужливость одушевляет русского купца. Он старается, кажется, по глазам угадать ваши нужды, ваши намерения, с улыбкой, с готовностью удовлетворяет всем вашим вопросам, ни в чём не затрудняется. Не менее примечательна разность и в самом расположении товаров в балаганах и у тех, и у других. Первые нисколько не заботятся о симметрии – драгоценные сокровища навалены у них как попало, другие же стараются товары свои ставить не только в порядке, но и в красивом виде. Даже в медных и железных лавках сундуки и кастрюли расставлены живописно. Линия с сибирскими жестяными изделиями убрана расписными подносами и столами, как картинная галерея!» (П. П. Свиньин. Поездка на Нижегородскую ярмарку).