Даниил Крамер – талант многогранный. Джазовый пианист, композитор, худрук фестиваля «Джазовая весна», лауреат Европейской премии им. Густава Малера, других престижных конкурсов. Но говорить с ним интересно не только о музыке.
Татьяна Уланова, aif.ru: Даниил Борисович, вы говорите, что культура – щит, помогающий оставаться человеком даже в очень тяжёлые времена. Но музыка, поэзия, живопись эфемерны. Какой из них щит?
Даниил Крамер: Обычно я привожу в пример классическую эллинскую культуру, основы которой – гармония, целостность, красота – являются для нас ориентирами. Эллины считали настоящим воином не только того, кто хорошо владел копьём, мечом и мог выстоять в бою. Но того, кто помимо этого умел играть на кифаре и писать стихи. Потому что культура и вера подскажут воину, против кого повернуть меч. Стоять насмерть или убежать. Предать или не предать.
Я воспринимаю историю как руководство к жизни. Римский философ и поэт Луций Сенека говорил: «Отчизну любят не за то, что она богатая, не за то, что она могущественная; отчизну любят за то, что она своя». Ну что заставило несчастных крестьян, взяв косы, топоры и дубины, встать против польской кавалерии (лучшей в Европе XVII века) на сторону Минина и Пожарского? Чем отличался польский барин от русского боярина? Оба драли с крестьян десять шкур, пороли их на конюшнях, брали оброк, пытали и убивали, если что не так. Для части русских бояр (тогдашней либеральной элиты) не было разницы, кому служить. Главное – сохранить своё благополучие. Но Минин и Пожарский так не думали. И крестьяне, вставшие на их сторону, – тоже. Потому что у них были культура и вера. Сегодня маркером «свой – чужой» является «мягкая сила»: культура, вера и язык. С их разрушения начинается разрушение любой страны изнутри.
Душевный стриптиз
– Но могут ли музыканты и актёры помочь, когда армии воюют, а политики не могут договориться?
– В культуре есть люди культурные и антикультурные. Потому что внутри культуры есть антикультура. Чем тяжелее времена, тем более мощной становится сила культуры и тем страшнее битва между культурой и антикультурой. Веками Россию никто не смог разрушить снаружи, но изнутри это сделали дважды – в 1917-м и 1991-м. И прежде всего с помощью культуры и идеологии.
– К счастью, несмотря на сложные времена, люди по-прежнему ходят на концерты классической музыки. Хотя публика в России и за границей наверняка разная.
– Одинаковой публики нет даже в соседних городах. Но если люди пришли на концерт, я заведу и горячего финского парня, и холодного итальянского синьора. Вопрос, как выйду на сцену – как ремесленник или как музыкант, с «душевным стриптизом». Я ведь на сцене раздеваю свою душу. Хотя и не сформулирую, что такое душа. Человек зачастую сам себе лжёт. А музыкант и актёр становятся великими, когда перестают врать на сцене, надевать маску. Вот если они искренние, начинается магия.
– А как можно «раздевать душу», играя не в солидном концертном зале, а в джаз-клубах, где люди слушают музыку за столиками, гремят вилками?
– А я, знаете ли, стараюсь заставить людей не греметь вилками. Когда-то отказывался играть в клубах и ресторанах по этой причине. Но теперь выступаю там очень часто. И если кто-то из слушателей ест, пьёт во время игры, то делает это очень аккуратно. Люди ведь видят, что я играю не фоновую музыку под пиво, а полноценный концерт.
Поэтому, если слышу стук вилки, виню не человека, поедающего бифштекс, а себя – значит, мне не удалось завоевать этого зрителя.
Средство от депрессии
– Вы редкий самоед!
– Однажды я играл в престижном джазовом клубе в лондонском Сохо. Там потогонная система – два концерта подряд по полтора часа. Но людей запускают за полчаса до выступления, ставят им то, что заказано в билете (в стоимость входят пицца, кофе, бокал шампанского). Минут за пять до концерта на столах остаются только напитки. И начинается концерт. Но наши люди иногда хотят во время игры музыканта тихонечко есть тортик. Хотя должен вам гордо сказать: примерно 90% моих слушателей едят всё-таки до или после выступления. И я стараюсь взять их внимание и их души. Каждый клубный концерт для меня своеобразный вызов. Многие музыканты переживают периоды, когда кажется: уже не так играю… Бывает, после неудачного концерта наступает депресняк, думаешь: пора уходить со сцены. И ведь знаешь, что это надо просто пережить. А тяжело. Ни спать, ни есть не можешь.
– Как выкарабкиваетесь?
– Время лечит. Но главное средство от депрессии – удачный концерт. Поэтому настраиваюсь на следующее выступление, чтобы снова поверить в свои силы. Хотя публика о «неудачном» выступлении и не догадывается.
– В марте у вас запланирован концерт в честь 40-летия гастрольной деятельности. А каким было её начало?
– Я только окончил институт, стал солистом Московской филармонии. И меня отправили в… Тимирязевскую академию играть рапсодию Листа учёным после симпозиума. Я совсем молодой, но правила в меня вбиты намертво: приехать за два часа, разыграться, договориться с инструментом… Приезжаю и слышу: «А вы, собственно, зачем?» – «Листа играть». – «Это через два часа». – «Надо же разыграться». – «Да? Ну вот вам чашка чая, ждите»… Первое показательное выступление. Я весь переволновался: «Господи, а вдруг тут забуду, там ошибусь?» Чуть с ума не сошёл. Ну позвали меня наконец. Сажусь за рояль, беру первые ноты, пытаюсь правой ногой нажать на педаль и понимаю, что её… нет. Видимо, педальную лиру отдали в ремонт. Но как играть Листа без педали?! До сих пор не понимаю, как дожил до конца рапсодии. Таким было начало. И вот уже 40 лет пролетели…
Рабочий вопрос
– Когда вы играете, кажется, что не слышите и не видите публику, полностью уходя в себя. Это так на самом деле?
– Бывают моменты транса, полного забытья. А бывает, желаешь транса, а он не приходит, и понимаешь, что сегодня не тот концерт, который ты хотел бы. Мы ведь не работаем под фанеру... Иногда в зале мешает один человек. И тогда приходится закрывать глаза, чтобы не видеть равнодушную физиономию, которая не даёт чувствовать публику.