Михаил Тарковский — один из племени, которое раньше именовали «писатели-деревенщики». Родившийся в Москве в именитой семье (его дядя — режиссёр Андрей Тарковский), он уехал в Сибирь. И возвращаться не собирается.
Правда о родном
Валентина Оберемко, «АиФ»: — Михаил Александрович, весной вы получили Патриаршую литературную премию за, цитирую, «существенный вклад в утверждение духовных и нравственных ценностей в жизни современного человека». А многие ли люди у нас сегодня стремятся к духовным и нравственным ценностям?
Михаил Тарковский: — Дело в том, что задача писателя — эти ценности утверждать, не рассуждая о том, у многих или немногих эти ценности отшиблены средствами современного воздействия. И даже если читатель имеется в единичном экземпляре — писатель будет делать своё дело. Русский же читатель сегодня истосковался по настоящей, некоммерческой литературе. Массовая книжная продукция — что переводная, что навязываемая либеральной культурной верхушкой — многих не удовлетворяет. Читателю хочется читать про себя самого, про жизнь современного трудового человека, про наш Русский мир от Океана до Океана. Речь не только о книгочее, воспитанном на хороших образцах, а просто о читателе, жаждущем правды о сегодняшнем дне. Правды о родном. Жаждущем верной интонации.
— Ваш герой Сергей Скурихин из повести «Полёт совы» пишет, что литература — это младшая сестра молитвы. Молиться сегодня у нас, если можно так сказать, модно. А читать?
— Молиться у нас, слава Богу, немодно, потому что «мода» и молитва — понятия несовместимые. Но если вы имеете в виду, что молитва — распространённое явление, то это совершенно не так. К сожалению, наша страна нынче в большинстве своём атеистическая, и количество храмов вовсе не означает их густую наполняемость прихожанами. Так что читающих намного больше, чем молящихся. Но главное другое: что понятие книги дискредитировано огромным количеством печатной продукции. Грубо говоря — книги серьёзной, высокохудожественной, глубоко национальной крайне мало в магазинах. Она вообще будто в подполье. Помните, раньше была такая подпольная магнитофонная культура, переписывали друг у друга песни, вот так примерно и существует сегодня корневая русская литература. Большинство премий поддерживают литературу иную, и особая ценность Патриаршей премии в том, что она идёт вразрез с общим течением и, несмотря ни на что, отстаивает духовные, исторические и государственные ценности.
Нередко мы слишком стесняемся высказать возмущение или неприятие. Мол, а что от этого изменится? Плетью обуха не перешибёшь. Знаем мы всё это. И ещё знаем: если плетей много — то перешибёшь. Мы дома здесь. Это наша земля. Как мы скажем — так и будет! Задача художника — напоминать об этом русским людям.
— Раньше писатель был персоной почитаемой, существовал даже некий культ писателя. Почему сегодня писательский труд не ценится народом столь высоко? А многие из молодого поколения и вовсе предпочли хорошей литературе чтение блогов.
— Да ценится писательский труд народом! И ещё как! Такие письма читательские приходят, что мураши бегут по хребту и слёзы наворачиваются у взрослых бородатых мужиков. Мне довелось провести два урока литературы в школе № 1 г. Бодайбо. Как детишки знают русскую литературу! Какие вопросы задают! Мальчишка встаёт: «Что бы вы хотели сказать нам в напутствие?» Человечек, который не читает, так не скажет. Повторяю — народ ждёт светлых русских книг о самом себе сегодня.
Повторюсь, понятие литературы нынче дискредитировано, большая часть того, чем завалены полки сетевых книжных магазинов, — макулатура. И по мне, лучше пусть читают блогера, чем какого-нибудь модного автора, понижающего планку читательского вкуса.
Ценность слова
— Вы были знакомы с Виктором Астафьевым. Астафьев, Распутин — уникальные творцы, рассказывавшие о душе народа. Что знали эти люди, чего не знают нынешние писатели и читатели?
— Во-первых, они знали главное — почём фунт лиха. Их жизненный и духовный опыт порождал ответственное отношение к русскому слову во всех его ипостасях. Ещё они знали и боготворили русскую литературу предыдущих веков, поэтому их творчество отличалось высочайшей пробой по всем осям. Отличительной чертой русской литературы всегда было благородство интонации. По этому признаку мгновенно определяется, кто есть кто. Кто только использует русские буквы, а кто обращается к мирам, которые за ними стоят. И Валентин Григорьевич, и Виктор Петрович... Они обладали ещё одним главным знанием — любили Родину.
— Да всё те же жители России от Океана до Океана. Плюс те, кто отстаивает Русский мир в Донецке и Луганске. Национальный дух прежде всего несёт просто народ — дух этот у него в крови. Хотя народ этот и не умеет красиво рассуждать и частенько за напылением рыночности многое будто и скрыто. Но уверяю вас: оно до поры. Те же крестьяне и несут. Охотники. Писатели. Не знаю... Тут, мне кажется, многое зависит не от профессии и даже не от сословия — а от воспитания, мироощущения. Наверное, проще сказать, кто не несёт. Все их и так знают.
— Раньше считалось, что деревня — это душа русского народа. Сегодня этой души больше нет, раз деревня вымирает?
— Могу сказать о таёжных деревнях Красноярского края. Здесь нет дачников, а основной контингент — крепкие трудовые мужики. Здесь много детей. И много требований к комфорту жизни, к технике, к инструменту. Ну а если в целом по стране — да, народная душа подверглась искушению материальным. Да, во время буржуазного переворота мы лишились идеологии. Да, наша женщина-хозяйка может поздравлять соседку Валю с днём какого-то там Валентина, а наша учительница — зазывать учеников праздновать «хелвим» или как там он называется. Да, американцы не смогли нас победить ракетами и решили действовать через душу. Да, прилагаются огромные усилия, чтобы мы потеряли молодёжь. Да, на семинарах прозы, бывает, задаёшь вопрос о любимых писателях, и вместо «Пушкин» и «Шукшин» слышишь имена зарубежных «фэнтезёров»... Да, в таких условиях мы с вами живём в начале XXI столетия. Поэтому особенно важно слово — и писателя, и журналиста.
— Вы уехали из Москвы в Сибирь. Возвращаться не планируете? Чем провинция лучше?
— Я не уехал. Я как раз вернулся. Туда, где «Океаны, горы и тайга». Свои пристрастия не объяснишь в рамках логики. Для меня те места, где я живу, называются одним ёмким словом «моё». Тут всё — и привычка, и ощущение моей нужности здесь. Я уж не говорю про природу. Хотя сейчас я большую часть времени живу в Красноярске. В лесу, конечно, но до центра мне полчаса. Я люблю тайгу и деревню. Хотя гонка за «плоскость экрана», затеянная материально озабоченным Западом, присутствует уже везде без деления на город и село. И пусть про убийственность прогресса тома написаны, линия старообрядцев в этом отношении показательна и звучит как восстание против миропорядка. Хотя и у них телефоны.
Если совсем о душе: да, цифра убивает слово, и картинка, говорят, теснит книгу. Но, повторюсь, больше-то беспокоит как раз изобилие книг. Ведь литературы-то из всей бумажной прорвы по пальцам перечесть. Ну а та сила, с которой мировая верхушка затягивает цивилизацию в воронку, лишь доказывает, что миром правят нематериальные сущности и что в борьбе Добра со злом мы всегда имеем возможность постоять на стороне Бога и Русского мира. А писатели особенно.