Лукоморье — это где?
Валентина Оберемко, «АиФ»: — Алексей Николаевич, артисты, преподающие в творческих вузах, в один голос говорят, что абитуриенты приходят как чистый лист: они не читали и не смотрели классику, не признают авторитетов прошлого. Это нормально для молодого поколения?
Алексей Варламов: — Возможно, к нам приходят другие абитуриенты. Не могу сказать, что их незнание катастрофично. Конечно, читают они меньше, чем мы в своё время. Но, по крайней мере, классику знают. Да, ситуация тревожная, но не так, чтобы «ужас-ужас».
К нам в Литинститут поступают дети, которые авторитеты признают. Встречаются и юные Маяковские, они хотят сбрасывать классиков с корабля современности. Но яро и строптиво ниспровергать Гомера, Шекспира, Пушкина, Достоевского, Толстого никто не стремится.
— В СССР был престиж профессии писателя, сегодня он девальвировался?
— Сейчас нет такой профессии — «писатель». Её нет даже в реестре профессий. Мы в дипломах пишем: «Литературный работник».
— Сергей Шаргунов в интервью «АиФ» говорил, что к писателю раньше приходили, как к батюшке, — это был человек, который разъяснял, наставлял. А кто сейчас занял эту нишу?
— Эту нишу батюшка и занял. В советские времена, когда Церковь была сильно подавлена, люди не имели возможности открыто проповедовать, вести миссионерскую деятельность. Сегодня, слава Богу, Церковь реабилитирована. Что касается писателей, то, с одной стороны, престиж писательской профессии девальвировался. Раньше существовала цензура — не только политическая, но и ремесленная. От политической цензуры мы, к счастью, избавились. А ремесленная пропала сама. Сегодня любой человек, если у него есть деньги, может издать книгу, даже очень плохо написанную, или выложить своё произведение в Интернете и назвать себя писателем.
Но к настоящим писателям всё равно приходят за советом. На творческих встречах мне задают вопросы в том числе и о смысле жизни.
— А вам не кажется, что литература постепенно смещается в область развлечений, куда уже по большей части переместились кино, театр?
— Есть литература, нацеленная на развлечение, а есть вполне серьёзная. И есть попытки соединять развлечение и смысл: под видом развлекательной литературы писать серьёзные вещи. Если взять яркие имена, которые появились в последние годы: Евгений Водолазкин, Гузель Яхина, Захар Прилепин, Дмитрий Быков, — нельзя сказать, что они пишут на потребу публике. По поводу театра и кино я бы тоже поспорил. Конечно, элемент развлечения есть, но не сказал бы, что весь театр поменялся в эту сторону. Серьёзное кино тоже остаётся. Разве фильмы, которые снимает, например, Звягинцев, очень просты? Тем не менее у них большая аудитория.
— У них аудитория большая. У сочинительниц детективов — ещё больше. А кто-нибудь из тех, кто сегодня издаётся большими тиражами, может претендовать на то, что именно они отражают чаяния народа в своих книгах?
— Я думаю, что сегодня среди писателей вряд ли кто-либо может претендовать на это звание. Ярких личностей не вижу. Ушли академик Лихачёв, Солженицын, Астафьев, Распутин, Белов. Сказать, что у нас есть равновеликие им, невозможно. Нет пока ни среди государственных деятелей, ни среди писателей и учёных того, кому можно доверить представлять целый народ. Пока нет.
— Вы говорите, что серьёзное искусство никуда не делось. Может быть, тогда стоило бы с его помощью поднять престиж, к примеру, профессии учителя, врача? Или это никому не нужно?
— Можно и нужно. Другое дело, что не только писатель должен поднимать престиж этих профессий. Если вы напишете книгу об учителе, да, это прибавит несколько очков этой специальности в глазах читателей, но масштабного эффекта, какой был в СССР, всё равно достичь не удастся. Сейчас жизнь диктует свои правила. Поэтому, если вы действительно хотите поднять престиж профессии учителя или врача, просто повысьте им зарплату. Это важнее красиво снятого фильма.
— Художник Михаил Шемякин хочет запустить серию мультфильмов, где каждый выпуск будет посвящён русским словам, которые сегодня забываются. На ваш взгляд, нужен такой проект детям сейчас?
— Я как раз сторонник языкового богатства. Меня тоже огорчает, что дети уже частично стихи Пушкина не понимают. Например, когда у него в стихах встречается слово «кибитка», они не знают, о чём идёт речь. Так что это благородная и правильная идея. Я бы ещё одно слово предложил для неё — лукоморье. Всем в детстве читают сказки Пушкина, но дети даже не задумываются, что же это такое — лукоморье.
И в деньгах счастье?
— Герои вашей книги «Мысленный волк» спорят о многих нравственных категориях, в том числе о вседозволенности. Сегодня эта тема очень актуальна. Это понимаешь, когда листаешь инстаграм-странички детей богатых и высокопоставленных родителей. Получается, время изменилось, а мысленный волк всё тот же?
— Человек всегда находится под давлением соблазнов, искушений. Эти соблазны меняются, приобретают разные формы. Но они существуют, продолжают на нас действовать. Это и есть наш мысленный волк, некий символ, который вторгается извне в человеческое сознание и пытается его разрушить. От человека требуется внутренняя борьба, чтобы победить его. Хотя, конечно, мысленный волк сегодня другой, нежели век назад.
— Он захотел ещё больше денег? Совсем распоясался?
— Он всегда распоясанным ходит. Но, мне кажется, для сегодняшних молодых людей семья, к примеру, всё же важнее денег. По большому счёту ради семьи и нужны и деньги, и успех. Просто, когда я был совсем молодым, в моей среде считалось неприличным думать о деньгах. Потом времена изменились, деньги стали значить больше. Нет смысла опровергать жизнь, её развитие. Да, сегодня другие требования, в том числе и чтобы люди больше зарабатывали. А нравится нам это или не нравится, не так уж важно. Это данность, в которой мы теперь живём. Плохо, когда успех и деньги — это единственная цель жизни, а так, если они есть, если есть семья, счастье в семье, если есть Родина, в конце концов, то всё не так уж и плохо, согласитесь?
— Вы как-то сказали, что дети любят сказки, потому что они утешают. Вам не кажется, что русскому человеку сказки несколько вредны? Потому что он привык надеяться на кого-то, но не на себя, а сказки подогревают эту веру.
— Мне кажется, русский человек умеет отличать сказку от реальной жизни. Поэтому я не согласен, что сказки каким-то образом испортили характер русского народа. Наоборот! Сказка про Емелю, который лежит на печи, а щука выполняет все его желания, — это как раз не мечта нашего человека ничего не делать, а понимание того, как делать не надо. Если хочешь чего-то добиться — иди потрудись, а «по щучьему веленью, по моему хотенью» бывает только в сказке.