Он с детства знал, что балет — это не только волшебство полёта на сцене, но и тяжкий труд. Знал, какой ценой достаётся лёгкость пируэтов и восторг публики. Ведь его отцом был знаменитый балетный танцовщик Марис Лиепа, а мама — актриса. Родители не настаивали на том, чтобы Андрис пошёл по стопам отца. Этот выбор он сделал самостоятельно.
6 января Народный артист РФ Андрис Лиепа отмечает юбилей. В преддверии его дня рождения мы публикуем воспоминания известного танцовщика и режиссера, продюсера.
«Отец аскетом не был»
Ольга Шаблинская, «АиФ.ru»: Андрис, зрители видели в вашем отце бога танца. А вы его запомнили каким?
Андрис Лиепа: Человеком с очень богатым внутренним миром. Папа собирал коллекцию, посвященную «Русским сезонам» Дягилева, и этим повлиял на мою дальнейшую жизнь. Многое, что я потом делал, чем до сих пор пользуюсь в творчестве — всё это было в нашей домашней коллекции. Как-то на телеканале «Культура» мы говорили о Баксте. И я, чтобы поддержать разговор, принес эскиз Бакста, который висит у нас дома. Это оригинал «Спящей красавицы». В 1921 году Дягилев решил возобновить эту легендарную постановку Мариинского театра, для оркестровки он привлек Игоря Стравинского, а для создания костюмов и декораций — легендарного художника Льва Бакста.
Есть дома и фотография Нижинского с самой Тамарой Карсавиной. Легендарная балерина подписала её папе: «Дорогому Марису Лиепе от Тамары Карсавиной». Все в доме является частью нашей с Илзе жизни. Мы открыли фонд имени отца и продолжаем делать то, что он делал, заниматься благотворительностью, ставить новые спектакли, восстанавливать старые. Причем отец не заставлял нас с Илзе заниматься творчеством. Он сам был образцом, с которого хотелось брать пример.
— А в обычной жизни Марис Лиепа был каким?
— Очень веселый. Есть мнение, что артисты ведут аскетичный образ жизни. Это не так. Отец водил нас с Илзе на выходных в пончиковую. Это было незабываемо вкусно. Дома он не был, конечно, никаким шеф-поваром, но обычные блюда старался приготовить необычно. Например, пельмени он жарил. А ещё он очень любил овсянку с утра и приучил и меня, и Илзе каждый день есть эту кашу.
Также отец очень трепетно относился к спорту. Это он подарил мне первый скейт.
«Наш балет — сильнейший»
— Россия всегда гордилась своим балетом. А сегодня мы по-прежнему лучшие?
— Уверен, что да. Хотя, возможно, у меня найдутся противники, мол, в Европе тоже балет сильный. Но я работал во всем мире — и во Франции, и в Италии, и в Америке. И, поверьте мне, каждый раз я понимал, что все-таки русский балет — сильнейший. С нашей школой я мог работать в любом театре мира. Но Большой и Мариинский — два главенствующих театра в моей жизни. Мой 8-летний рабочий период на сцене Мариинского театра оставил огромный след в моей жизни. Не говоря уже о Большом.
— А почему, кстати, вы ушли в свое время из Большого?
— Мой отец когда-то сказал, приехав в Москву: «Я буду танцевать принца Зигфрида в Большом театре». И он свою мечту осуществил. Иногда ввиду своей молодости я не мог в творчестве сделать всё так, как хотел. Но проходило время, 3-4 года, и я доводил свою роль-мечту, которую хотел осуществить, до реализации. Я мечтал станцевать в Большом театре ведущие роли. Я их станцевал. Но… за 9 лет службы в Большом я станцевал в «Лебедином» всего 7 раз. Когда мне стало тесно в Большом, я пошёл в другие театры и стал солистом во многих известных труппах мира — «Ла Скала», «Гранд-опера», «Балле де Бежар». Танцевал и Баланчина в «Нью-Йорк сити балет», и очень много работал с современными хореографами. Например, в «Ромео и Джульетте» с Мак Милланом. Мак Миллан был тогда вторым содиректором American ballet theatre. И когда этот спектакль шел на сцене Метрополитен, я с огромным успехом его танцевал. Поэтому сегодня, когда я ставлю спектакли, то использую, творчески переосмысливая, лучшее из всего, что я в своей жизни увидел.
«Тело — это инструмент»
— Расскажите, пожалуйста, о вашей работе с великим Михаилом Барышниковым.
— Миша специально поставил на меня «Лебединое озеро», за один сезон я вышел на сцену порядка 40 раз. Постановка была очень интересная. Могу сказать, что это один из самых запоминающихся вариантов. Поверьте, я знаю, о чём говорю, так как в своей жизни станцевал этот балет в нескольких вариантах, в том числе «Лебедином» Нуриева. Это было очень престижно, что на меня поставил новый спектакль сам Барышников. С Мишей мы репетировал ещё и «Шопениану». Он мне сам много показывал.
Но, где бы я ни работал, Кремлевский дворец всегда оставался частью моей жизни. Потому что впервые на сцену Кремлевского дворца я вышел в возрасте 9 лет. Это был 1971 год, балет «Школьный двор» Московского академического хореографического училища. И с тех пор на Кремлевской сцене было множество спектаклей. Я впервые с Ниной Ананиашвили станцевал «Коппелию». Потом там же прошла премьера балета «Моцарт и Сальери». Потом впервые «Жизель», которую уже после танцевал на сцене Большого. Далее была премьера «Макбета», «Золушки» Васильева с Екатериной Сергеевной Максимовой… А потом — 12 спектаклей из «Русских сезонов». И «Синий Бог», и «Шахерезада», и «Половецкие пляски». Плюм «Болеро», «Видение розы». Всё проходило на сцене Кремлевского дворца.
— Артисты балета говорят, что если ничего не болит, значит, ты умер...
— Я знаю, что такое травмы на собственном опыте. Лучше вылежаться, вылечиться, выйти и станцевать хороший спектакль в хорошей форме. Этого же я требую и от артистов. Тело — это инструмент. И нужно обходиться с ним, как с хорошей машиной.