Фёдор Бондарчук: Снять кино о войне - пунктик каждого режиссера

Притяжение войны

Сергей Грачёв, «АиФ»: Фёдор Сергеевич, многие зрители рассуждают так: «Раз про войну, значит, про патриотизм. Раз про патриотизм, значит, госзаказ. Раз госзаказ, значит, кино плохое»...

   

   

Фёдор Бондарчук: Такое предубеждение дейст­вительно есть: слишком часто вместо патриотического кино зрителю подсовывали плакатную агитку. Мы же хотели с помощью новых технологий по­грузить зрителя в осаждённый, выжженный город, добиться эффекта присутствия. И таким образом сделать фильм, который сами никогда не видели.

С.Г. «АиФ»: Но вы согласны, что слово «патриот» приобрело сегодня отрицательный оттенок?

Ф.Б.: На одном из кинофорумов я посмотрел видеоопрос: молодых спрашивали о том, готовы ли они отдать жизнь за Родину. Возможно, монтаж был необъективным, но большинство ответов было в духе «было бы за что отдавать». Я согласен, что слово «патриот» стало отчасти отрицательным. Но это уж точно не вина одних кинематографи­стов. Тут много причин: и политика государства, и последствия советской эпохи, и распад империи, и экономические проблемы 90-х. И, конечно, кинематограф. И ситуация в культуре в целом. И много чего ещё.

С.Г. «АиФ»: Кто-то из европейских режиссёров сказал: «Если бы у русских не было войны, им не о чем было бы снимать кино». Не кажется ли вам, что тему эту уже заездили? Создаётся впечатление, что у каждого режиссёра есть пунктик - обязательно снять кино о войне.

Ф.Б.: Конечно, такой пунктик есть. Так трагически сложилась история страны. И война осталась единственным необсуждаемым и неоспариваемым событием в жизни всех народов бывшего гигантского государст­ва. Другое дело, что действие фильма о войне может разворачиваться только на кухне и не содержать ни единого выстрела. (Задумывается.) Вы сейчас меня ставите в положение, при котором я должен отвечать за своих коллег, за ситуацию в стране. Я хотел бы жить отдельно, со своим личным выбором. Когда я выпускал в прокат «9 роту», мне все говорили, что никто на такое кино не пойдёт. Что кассу делают девочки, поскольку именно они выбирают, на какой фильм пойдут с мальчиком. Когда только задумал снимать «Сталинград», слышал со всех сторон: «Опять про войну! Сколько можно?!» Я прекрасно понимал, что уже было бесчисленное количество высказываний на эту тему, но это меня только подстёгивало.

С.Г. «АиФ»: В одном из интервью вы сказали, что для аудитории, которая ходит в кинотеатры (12-25 лет), события Великой Отечественной эмоционально и исторически так же далеки, как Куликовская битва или Ледовое побоище. Значит ли это, что прежние рычаги по воспитанию патриотических чувств среди молодёжи уже не работают?

   

   

Ф.Б.: Это ваше, а не моё предположение. Я же говорил о том, что моё поколение и поколение, которое ходит сегодня в кино, отличаются в своём восприятии документальности, близости тех событий. У меня не только дедушка и бабушка пережили войну. У меня отец воевал. Естественно, всё это мне кажется близким по времени. У молодых этого нет, они многого не знают и не интересуются деталями. Но это не значит, что у них другие оценки и эмоции по поводу той войны. Я читаю комментарии в Интернете - и они меня радуют. Правда, ругают фильм, ещё даже не посмотрев его, но в моём случае это обычная история... Главное - молодые люди, сталкиваясь с фактами истории, начинают ею интересоваться, начинают спорить, искать свои ответы. То есть - война будоражит и молодёжь...

С.Г. «АиФ»: А как объяснить немногочисленным ветеранам, почему у нас государство находит деньги на съёмки фильмов про войну, но не может обеспечить этим самым ветеранам сносное сущест­вование?

Ф.Б.: Ну зачем так спекулятивно сталкивать волнующую всех проблему помощи ветеранам и развитие отечественной киноиндустрии? Можно ведь и спросить: почему надо ремонтировать дороги, строить дома, запускать космические корабли, не позаботившись о памяти и сегодняшнем дне ветеранов?

С.Г. «АиФ»: Ну в этом есть какая-то нестыковка, несправедливость.

Ф.Б.: Конечно, но это не вина кинематографии. Более того, наше кино может об этом говорить, кричать. Пусть и наш фильм «Сталинград» заставит многих думать об этом.

Угроза конфликта

С.Г. «АиФ»: В этом году было много споров о переименовании Волгограда в Сталинград. Что вы думаете по этому поводу?

Ф.Б.: Ну подискутировали, поспорили, а что в итоге-то? В народе этот город как имел двойное название, так и имеет. Если в разговоре с ветеранами назвать город Волгоградом, тебя поправят. Известно, что Ельцину во время предвыборной кампании рекомендовали обращаться к жителям не «волгоградцы», а «сталинградцы». Тут ведь важно понимать, что мы читаем в названии города - символ победы или фамилию исторического деятеля.

С.Г. «АиФ»: Советский период истории в последние годы вообще стал какой-то больной темой для общества...

Ф.Б.: Не только в последние. Я прекрасно помню 1986-1987 годы, когда в перестроечной России появились первые «другие» СМИ. Фокус внимания к советскому прошлому вырос тогда невероятно, и это было какое-то новое познание. С тех пор, по-моему, это внимание не ослабевает, а просто периодически переключается на его разные отрезки. Вот вышел, например, сериал «Брежнев», и все ностальгически заговорили о романтизме «стабильных» брежневских времён. Начались споры. Отчасти задача кинематографа и искусства в целом в этом и состоит: восстанавливать эпохи, оживлять ушедших людей и, соответственно, вызывать дискуссии.

С.Г. «АиФ»: Года полтора назад в нашем с вами интервью вы сказали, что градус напряжения в стране растёт и нужно быть толстокожим, чтобы этого не почувствовать. С тех пор хоть что-то изменилось, по вашим ощущениям?

Ф.Б.: (Задумывается.) Наверное, более чётко выкристаллизовались персонажи, участники актуальных событий. А напряжение, недовольство - всё это осталось.

С.Г. «АиФ»: То есть угроза острого конфликта внутри общества сохраняется?

Ф.Б.: Конечно, просто степень яростного приятия или неприятия очевидных проблем политического развития у нас проявляется гораздо острее, чем в той же экономически благополучной Америке. В кругу американских кинодеятелей, например, так же как в кругу российских, разговоры часто скатываются в политику. Но у них в отличие от нас градус агрессивности ниже, степень эмоционального подключения меньше. У нас же даже в кругу коллег может произойти непримиримый раскол по политическим взглядам. Но мы должны это пройти. Пережить. Без этого никак. Сейчас это напряжение воспринимается очень болезненно, но думаю, что по прошествии 15-20 лет мы оглянемся назад и поймём, что это был безумно интересный период жизни нашей страны.

Смотрите также:

• Федор Бондарчук: «Для интеллигенции разговор с властью стал символом пошлятины» →
• Карен Шахназаров: «На самом деле, в нашей стране никто не хочет порядка» →
• Режиссёр Ким Дружинин: не предавайте память →