Я иду по Чекалину, что в Тульской обл., бывшему опричному Лихвину, которому уже 449 лет. Мой путь лежит у купеческих домов, не выдержавших битвы со временем. Мимо ошеломительного, под обрывом, изгиба Оки. И думаю про здешних жителей. «Красота - не в прямоте, - будут доказывать мне в городке. - Красота - она даже в корявости. Если она твоя, родная». И они это докажут.
За что любят?
...Жил-был герой, партизан, 16-летний пацан, выпускник местной школы, Саша Чекалин, которого фашисты замучили, но он не выдал товарищей, и потом ещё 20 дней не давали снять его тело с клёна на главной городской площади. Похоронили Сашу в сквере, на месте пыток поставили камень - он сейчас упал «под тяжестью времени», а город назвали в Сашину честь. Его могила, гипсовый Ленин на месте Свято-Троицкого собора, липы, уходящие в небо, чья-то корова - всё это центр городка, который любят, как любят родную мать - ни за что.
И всё-таки здесь живут. В городе, про который говорят: здесь можно ощутить ХIХ век, время «Грозы», «Войны и мира» и Достоевского. Сидят на лавочках, ходят за грибами. Когда кто-то родился - все радуются, если умер - все вместе скорбят. И это тоже подвиг - ежедневного бытия. Как у Иры Толкачёвой, работницы почты, где помимо газет и журналов продают женские колготки, резиновые сапоги... «В классе были одни девчонки, выпуск 1991 г., и все в результате оказались здесь, на почте. И дочь моя 19-летняя тоже не уезжает пока из города - и от этого моё материнское сердце болит: ну какая тут перспектива?»
Нет больше в городе промкомбината, леспромхоза, детского санатория, молокозавода, кирпичного завода, магазинов и кафе. Да, уезжает молодёжь, зарплата минимальная - она же максимальная - 10 тысяч, нет рабочих мест. Но зато остались: амбулатория - от первой в России уездной больницы, где когда-то открыли свою диагностическую лабораторию; Дом культуры, храм - один из 13 когда-то бывших, садик - в доме дворянского предводителя, школа, почта и пожарная часть. Остались все те, кто в городок свой влюблён. И этот чекалинский парадокс, эту любовь к родным краям лучше всех выразила главврач амбулатории: «Тут всё современное, только стены не очень, - ласково гладит она облезлую краску и говорит: - Да, от былой роскоши у нас остался один дневной стационар, очередь на койки, но мы и с этим справляемся! Горды тем, что хоть что-то осталось!»
И так каждый житель, в голосе которого и горечь, и любовь. Нет, они не выставляют напоказ свои раны, но и не стыдятся их. Говорят: «Россию не затопчешь». Пишут с болью стихи: «Прости мне жуткие руины, разбитых улиц жалкий вид. Мы все, наверное, повинны, что древний город позабыт. Придёт конец судьбе убогой, воспрянет Лихвин из оков! Я верю, что дойдут до Бога молитвы нищих земляков».
Нужны ли Москве?
Главная в городе женщина, Ирина Усенкова, ведёт меня по главной улице, и сердце замирает от тоски и восторга: вот казначейство, вот реальное училище - но всё в пробоинах и плешах... И приводит к изгибу Оки, на древнее городище, где и сейчас можно найти горсть осколков доисторической керамики, к реке, наряженной в рыжий сарафан горящих берёз, под сумрачное небо, и говорит: «Разве это убогость? Ну, наверное, только если иметь в виду, что «у Бога». Разве это можно не любить?»
- Мы считаем, что живём в раю, - говорит скупая на слова бывший главный инженер промкомбината Маргарита Мейме.
- С бытом мы управляемся, не важно - холодные туалеты, не холодные, главное - дух крепок, - это уже бывшая директор школы Валентина Хрусталёва. - Да, в сущности - разруха, но всё это твоё, и ты владеешь этим, и душа твоя поёт. Россия - это что-то очень большое, что никто не отгрызёт, как бы ни пыжились! Да, мы маленькие, но здесь каждый - личность. Смотрите сами.
И я смотрю. На доктора Нину Исаеву, которая сама перенесла две клинические смерти и говорит, что не выкарабкалась бы, если бы не «страсть к моему делу»: «Я рождена, чтобы побольше сделать добра. Сколько инфарктников вытащила! И вот это здание больницы не отдам, пока жива!» Смотрю на библиотекаря Валентину Камаеву, которая плачет то ли от вспышки фотоаппарата, то ли от перечисления здешних бед и говорит: «Мы - живучие!» Смотрю на Алексея Белова, который ещё самого Чекалина учил физике, пока не ушёл на фронт: «Я в этом городе родился, я его защищал, я в него вернулся, я в нём и умру». В свои 94 он сам носит дрова, воду из колонки и... улыбается.
- Есть у нас идея, - вступает сын А. Белова. - Вот бы Москва, самый большой город России, взяла шефство над самым маленьким! Это ж ей - чихнуть!
Ирина Усенкова отводит глаза. Её главная надежда - проложить по городу и окрестностям туристический маршрут и хоть как-то на этом зарабатывать. Но где найти инвестора? И разве это только её проблема, только чекалинская? «России пора определиться, где её люди и зачем! А она пока с тем, чтобы Москву расширить, определилась...»
Серединой осени цветёт Чекалин лепестками октябрин. Но не тогда оживает пустынный город. Весной. Когда идёт ледоход, город отрезает от большой земли, и эмчээсовцы из пожарной части устраивают переправу через Оку, делая по сто «ходок» в день. Весь город высыпает на берег. «Воздух звенит и пьянит, - рассказывает И. Усенкова на прощание. - И эта размеренность, древность - всё ощущается полной грудью, уходит вся печаль и зимний застой, остаётся тишина и остаёмся мы - самими собой».
Красивыми. Неприхотливыми. Мудрыми. Живучими.
