Жизнь подает события в сложной комбинации. Попробуем размотать клубок, каковым предстало перед общественностью письмо Надежды Толокониковой, заключенной Мордовского лагеря.
Нить первая: моральная оценка деяния, за которое Толоконикова получила срок.
Нить вторая: адекватность наказания за это деяние.
Нить третья: нарушение условий содержания заключенной в сторону ужесточения и унижения.
Нить четвертая: положение заключенных в Мордовском лагере.
Нить пятая: моральная оценка поступка Толокониковой, которая сообщила общественности о нарушениях в условиях содержания женщин-заключенных.
Вот такая диспозиция.
Заметьте, я специально подбирала слова, минимально окрашенные эмоциями, буквально шершавым языком юристов —именно, чтобы не подливать масла в огонь.
Огня в спорах хватает, а масла и без меня дисскусанты льют, не скупясь, как лили эту раскаленную жидкость на головы наступающего противника защитники средневековых крепостей.
Мне кажется, эта скромная расшифровка должна помочь каждому, кто берется комментировать.
Смотрите, что получается, если снова запутать хотя бы пару ниток.
«Да, ее держат в холодной камере, а что она хотела, когда совершала свой проступок?».
Или: «Положение заключенных тяжелое, практически, рабский труд, а вы что, впервые об этом узнали из письма Толокониковой?».
Или: «Она ни в чем не виновата, ее немедленно отпустить, а на остальных плевать».
А если мы будем обдумывать по порядку, то картина становится кристально ясной: каков бы не был моральный облик человека, оказавшегося в заключении, из какого источника и как своевременно узнали мы о том, что арестанты подвергаются унижениям и угнетены непомерной физической работой, мы обязаны вмешаться.
Да, у нас в наследство оставлена страшная система, которую исправительной можно назвать только в случае, если хочешь польстить лагерному начальству. Да, у Мордовских лагерей особая репутация: там до конца Советского режима держали политзаключенных. Да, в один день не исправишь. Сейчас доступ для общественных организаций, которые контролируют положение дел в зонах, открыт. Слава Богу, открываются в тюрьмах храмы, и священники имеют возможность помогать заключенным. И да, они мало рассказывают о том, что наблюдают, потому что боятся нарушить хрупкий баланс отношений и лишиться возможности делать свое благородное дело.
Продолжая взятую в начале метафору, красной нитью, заметной даже в нашем разноцветном клубке, является тот факт, что мы так или иначе вспомнили о тех, кого в России всегда называли несчастными.
Вот, кстати, хороший вопрос напоследок: говорят, надо возвращаться к традициям.
И какую же из традиций мы предпочтем?
Традицию советского ГУЛАГА, стиравшего человека в лагерную пыль?
Христианскую традицию милосердия? Пушкинскую, про милость к павшим? Русскую — жалости к тем, кто попал в беду?
Выбор непростой.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
