В октябре в издательстве «Рипол-классик» выходит книга известного шведского писателя и рок-музыканта Карла-Йоханна Вальгрена (известного в России по роману «Ясновидец»). Роман называется «Водяной»- это история о подростковой жестокости и мистических встречах. Банда подростков из небольшого шведского городка терроризирует маленьких и слабых школьников. Особенно достается девочке по прозвищу Дощечка – и как девочке, и как сестре умственно-отсталого брата. Однажды хулиганы вылавливают в море в чужой рыбацкой сети странное существо: получеловека-полурыбу. Подростки издеваются над непонятным созданием, и только Дощечка понимает, что оно разумно, и решается ему помочь. АиФ.ru публикует отрывок из романа «Водяной».
Первый год в Скугсторпе все шло хорошо. И мне не надо было все время заботиться о братике — мама была дома. Папа работал и старался избегать старых знакомых. Роберт ходил в детский сад четыре дня в неделю. А я осенью поступила в школу.
У меня сохранилась первая классная фотография, так странно смотреть на нас, шести-семилетних, мы там словно наброски нынешних, уже почти взрослых. Педер и Герард в заднем ряду, у обоих повыпадали молочные зубы. Лучшие друзья уже тогда. Оба в джинсах «Lee» и джинсовых же курточках. Вполовину меньше, чем сейчас, но все равно, ни с кем не спутаешь: маленькие копии их самих сегодняшних. А я сижу на корточках слева внизу, и вид у меня такой, что я сама не знаю, как я тут оказалась.
На карточке, может, и незаметно, но как было, так было: с самого начала я не вписалась в класс. Никто меня не дразнил, не бил, просто не замечали. Словно бы меня и не было. Может быть, бывшие родительские подвиги сыграли роль? Скорее всего, родители велели своим отпрыскам держаться подальше от меня и брата. А может, и потому, что мы жили в одном из этих дешевых таунхаузов, которые считались в поселке чуть ли не трущобами? Остальные жили в виллах, или в настоящих таунхаузах, с ухоженными садами. Или из-за того, что мы были одеты так уродливо, и волосы грязные —мать вечно забывала купить шампунь. Но, как я помню, меня это особенно не волновало. С момента нашего переезда в Скугсторп жизнь стала намного легче.
Я уже была в четвертом, когда папа опять влез в долги и взломал магазин, чтобы расплатиться. Снова угодил в тюрьму, на этот раз на восемь месяцев. Но этого хватило, чтобы опять пошло все как раньше. Помню, как той осенью мы навещали его в Хальмстаде. Первый раз я была в тюрьме. К нам там все были очень добры, особенно тетка-надзиратель. Она отвела нас с Робертом в комнату для игр. Сделала бутерброды с маслом, налила апельсинового сока, и пока мама разговаривала с папой, объясняла, что такое тюрьма. Я слушала не очень внимательно, потому что там было полно всяких игрушек, и она, наверное, заметила, что мы ее не слушаем: замолчала, дала нам цветные мелки и бумагу, и оставшееся время мы рисовали. Один из рисунков у меня сохранился. На нем папа в тюремной одежде, как я ее себе представляла: в черную и белую полоску, как в комиксах. Потом, когда он пришел на нас посмотреть, оказалось, что я ошиблась: на нем был такой же, как дома, спортивный костюм, футболка и коричневые сандалии.
Вообще говоря, детей внутрь не пускают, но для нас почему-то сделали исключение. Папа показал нам свою камеру. Там была настоящая решетка на окошке в двери, койка и намертво прикрученный к полу стол. Роберт был совершенно вне себя от восторга, как будто принимал участие в каком-нибудь захватывающем триллере.
Не знаю, каким образом дети в школе пронюхали, что папа в тюрьме. Может, учительница проболталась. А может, сарафанное радио. И все изменилось. Меня начали всячески обзывать, прятать мою одежду, подкладывали собачье дерьмо в сапоги, и вообще пакостили, как могли. Но для братика все было намного хуже. Одноклассники не удовлетвориялись мелкими пакостями, они издевались над ним физически. В средней стадии я только и делала, что пыталась его уберечь от травли, но как ни старайся, не всегда ведь удается оказаться в нужное время и в нужном месте. Становилось все хуже и хуже, ему становилось все труднее сосредоточиться. Он начал прогуливать. Убегал из школы, шел к морю и сидел там часами до самого вечера. И тогда же он начал писаться...
К нему приставили отдельного педагога, придумали особую программу. Но отношение к нему в классе становилось все хуже. Они вытворяли с ним все, что хотели. И нисколько не стыдились. Плюнуть в лицо, сломать велосипед, очки, вывалять в снегу — все это происходило чуть не каждый день. А как они его оскорбляли... свинья, недоделанный, выродок, зассыха… Ну и все в этом роде.
Он перешел в седьмой класс, и вроде бы должно было стать полегче. Последние два года я не могла ему помогать. Хотя у меня все пошло немного лучше — после того, как в нашем классе появился Томми. Если не обращать внимания на кое-какие обидные слова... Ну, вроде того, называют меня Доской, и пусть называют. У меня и вправду грудь еще не выросла. Во всяком случае, Герард со своей бандой оставил меня в покое. Смотрели на меня и на Томми, как на пустое место. А самое главное — теперь мой класс и класс Роберта помещались в одном здании, так что на переменах я могла быть рядом с ним. И Томми обещал помочь в случае чего.
Так я надеялась — должно стать полегче. А на самом деле стало еще хуже. По закону Мёрфи, как говорили парни в школе…
*
Томми я разыскала только в субботу утром. Трубку взял один из его братьев. Я хотела сказать, что видела их вчера на причале, но в последнюю секунду удержалась — при чем тут это? Томми подошел не сразу. В трубке слышна была музыка, радио, наверное. Кто-то гремел посудой.
— Я слышал, что вчера случилось, — сказал он, не поздоровавшись. — Ты должна на них заявить.
— Откуда ты знаешь? Тебя же там не было.
— Соседский парень доложил. Говорит, Педер заставил тебя жрать траву.
Я рассказала ему про котенка и про все остальное, хотя кое-какие подробности утаила.
— Значит, они думают, это ты настучала?
— Похоже, так.
Он дышал так, будто ему пришлось пробежать до телефона метров сто.
— А может, Герард все это придумал, просто поразвлечься хотел. На этот раз ты ему попалась, а мог быть я или кто-то другой.
— С тобой бы он не решился. У тебя братья вон какие.
Вдруг мне пришло в голову, что голос у Томми нормальный, никакой не больной. Значит, он просто прогулял всю неделю?
— Они говорят, что отыграются на Роберте.
— А он-то тут причем?
— Не при чем.
Он помолчал. Музыка стала громче — должно быть, кто-то подкрутил звук.
— И что теперь делать?
— Заплатить Герарду тысячу спенн, говорит, оставит нас в покое. И ко всему еще папаша возвращается из тюрьмы с каким-то дружком. Осень, считай, испорчена.
— О, черт... а почему Герард решил, что кто-то на него настучал?
— Педера вызывали к ректору, и он говорит, что Л-Г про все знает. Значит, кто-то настучал.
— А кто?
— Откуда мне знать? Кто-то из их же банды, помельче.
— Ну, это Герард бы мигом это выснил... они же готовы в штаны наложить, стоит ему только на них поглядеть. Сами бы сознались. Ему даже спрашивать не надо.
— Скорее всего Педер или Ула, — пришло мне в голову. — У Педера же кошка, помнишь? Она давно у них, мы еще в седьмом были. Она вполне могла окотиться. И кто-то из ее котят... Герард просто мог отобрать его у сестренки Педера. Тот, может, даже протестовал.
— Не понимаю.
— Кто-то же настучал, и этот кто-то — не я. Кому-то и кроме меня показалось, что Герард слишком уж далеко зашел.
В трубке зашуршало, похоже на чей-то шепот.
— Ты слушаешь?
— Ясное дело, слушаю... А где ты возьмешь тысячу спенн?
— Придумаю что-нибудь. Сегодня собираюсь поехать в город, у меня есть кое-какие планы.
— Может, лучше не ходить в школу? Пока все не успокоится?
— Тогда Герард точно решит, что это я настучала. Нет… Пойду, как будто ничего не случилось. Только как уговорить братишку? Обычно его мордуют семиклассники. А теперь еще и девятый.
— Надо поговорить с кем-нибудь из взрослых.
— С кем? С мамашей? Ты шутишь...
Мы опять замолчали. Я подумала, не попросить ли одного из братьев Томми что-то сделать — оба известные драчуны. Какое-то время они даже хороводились с моим папашей, когда тот еще работал на звероферме. Но когда несколько лет назад унаследовали баркас-траулер, успокоились. Может, они и могут припугнуть Герарда, но ненадолго. Он ненормальный, законченный психопат… только разозлится еще больше.
— Я вчера видела твоих братьев, — сказала я, чтобы что-то сказать. — Мы с Робертом удрали в Гломмен после всего этого. Если бы ты не болел, зашли бы к тебе.
— Что ты видела?
— Да ничего... они просто там были...
— Где — там?
— В рыбарне... Увидимся в выходные? Ты вроде бы уже и не болеешь.
— Не могу. Мне надо кое-что сделать.
— Что?
— Так... ничего особенного.
И опять голос его прозвучал странно. Не знаю, в чем дело, но что-то было не так.
— У тебя был отключен телефон?
— Почему?
— Я со среды звонила каждый день, но никто не брал трубку.
— У меня была температура. За тридцать девять зашкаливало. А телефон внизу, у меня просто сил не было спуститься.
— А родители? Братья?
— Я должен кончать разговор, — ни с того ни с сего заявил он. — Увидимся в понедельник.
— Давай еще поговорим. Может, придумаем что-то...
— В другой раз, Нелла, пока...
И повесил трубку. Ничего не понимаю.
