Позже я поняла: тот торжественный выход был для него абсолютно нормальным. Ответственность, уважение к людям, безупречная элегантность - всё это было свойственно ему всю жизнь. Он запомнился мне тогда, несмотря на свои 75, каким-то удивительно лёгким - со своей юношеской стройностью, прямой спиной, абсолютно белыми и тоже лёгкими волосами. И очень красивым. Беседа была краткой, он был слаб, говорил совсем тихо.
«Лестница славы»
Жизнь Райкина представляется гармоничной, чуть ли не идиллией. Карьера - стремительной, с весомыми заслугами: народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, Герой Соцтруда. Семья - обожаемая жена, дочь. А ещё он «родил» талантливого сына и «построил» дом - театр «Сатирикон», носящий сегодня его имя. Мужскую программу, таким образом, выполнил.
Детство своё он вспоминал с удовольствием - Рига, Рыбинск, наконец Петроград. Дружная еврейская семья, четверо детей, папа занимался торговлей лесом, мама - домохозяйка. Жили скромно, интеллигентно, в Петрограде - у родных, в коммуналке с 26 соседями. Но о трудностях эпохи примусов и общих уборных Райкин рассказывал спокойно и просто: и вправду, кому тогда было легко? Главное - с 6 лет в его жизни появился театр. Правда, сначала он влюбился в цирк, и позже, когда сообщил отцу, что хочет «в актёры», Исаак Давидович отрезал: «Еврей - клоун? Ни за что!» Тем более что в роду у них были медики - это ж, как говорится, две большие разницы. А он позже говорил: «То дело, которому я служу всю свою жизнь, - тоже в известной степени врачевание».
Райкин подавал большие надежды в живописи, ему прочили Академию художеств. Он же всё бегал тогда, школьником, в Александринский театр и «добегался» до того, что билетёрши пускали его бесплатно. Упоённо играл в самодеятельности, дебютировав в 6 лет в роли, можно сказать, трагедийной - убитого купчика. А уже в школе, в драмкружке (им руководил Юрий Юрский, отец известного актёра Сергея Юрского), его больше потянуло к эстраде «с сатирическим уклоном». С середины 30-х, по окончании Ленинградского института сценических искусств, Райкин был буквально нарасхват: снимался в кино (в его фильмографии всего 17 фильмов - понял, что это не его), стал худруком Театра миниатюр, выиграл I Всесоюзный конкурс артистов эстрады.
Названия его миниатюр - поразительно! - могут стать сюжетами его жизни: по «лестнице славы» он взбирался стремительно и легко. Так, как всю жизнь не выходил, а выбегал на сцену.
В 1939-м Райкин даже познакомился со Сталиным… Режиссёр Николай Акимов, известный остряк, сказал как-то Райкину в те страшные 30-е: «Неужели мы с тобой такое дерьмо, что нас даже не посадили?» А дело было так. Сталину исполнялось 60 лет. Устраивался, понятно, банкет. И на него пригласили молодого и талантливого 28-летнего Райкина! Потом ночной кремлёвский банкет вроде бы отменили, и артист у себя в номере безмятежно уснул. А в пять утра, как говорится, за ним пришли. И доставили к вождю, причём выступать пришлось не в зале, не на сцене - прямо пред светлыми очами, в паре метров. Вождь поднял бокал «за талантливых артистов, таких вот, как вы!».
Он в 26 лет, после рецидива давней, с 13 лет, болезни сердца, стал абсолютно седым. Тогда волосы ему приходилось «чернить», а позже эта белоснежная шевелюра стала ещё одним фирменным знаком его стиля. Срывая с лица очередную «маску», он легко и как-то победоносно отбрасывал разлетавшиеся волосы. «Жизнь человека» - была у него и такая миниатюра. За блестящим фасадом, за этой его, по словам Жванецкого, «абсолютной гениальностью, ошеломляющей, головокружительной, феерической славой» текла обычная жизнь человека - с горестями, утратами и болезнями.
В 13 лет он оказался при смерти, о чём врачи и сообщили родителям: безнадёжен! Катался на коньках, простыл, ангина - и тяжелейшее осложнение на сердце. Он выжил. Но сердце болело уже всю жизнь, с валидолом не расставался… И в 1972-м - инфаркт. Райкин отработал тогда предновогодний концерт, хотя сердце болело невыносимо. Но, как ни странно, он говорил: «Если бы я больше щадил себя, точно не выдержал бы напряжения жизни». Ещё в 1956-м друзья говорили его жене, что у него «глаза загнанной лошади», ему тяжело дышать, говорили, что этот его ежедневный огромный труд артиста и худрука - «медленное самоубийство». Но, как рассказывал мне Армен Борисович Джигарханян, однажды он зашёл к Аркадию Исааковичу за кулисы перед спектаклем. Тот лежал бледный, слабый. Джигарханян всерьёз испугался за его жизнь. А через 10 минут Райкин взлетел на сцену - и это был абсолютно другой человек!
Пригласил замуж
Собственно, и эту главку можно было бы назвать по райкинскому репертуару - «История одной любви». Вообще-то Райкин больше любил вспоминать и рассказывать не про себя - про других: и про Утёсова и Ахматову, и про костюмершу Зину, которая однажды не пустила к нему за кулисы министра культуры: «Вас много, а Райкин - один!»
Но лишь в одном случае его ровная мемуарная интонация менялась, спотыкалась - когда он говорил о своей одной на всю жизнь любви - к супруге, так и оставшейся, кажется, для него той, из юности, девочкой в красном берете. Увидев её первый раз со сцены (а сидела она аж в 15-м ряду!), он поразился, что из макушки берета вместо хвостика беретного торчал хвостик иссиня-чёрных волос: «Я ещё не знал, что девочку зовут Рома». Руфь - её «взрослое» имя, но родители ждали мальчика Романа и стали звать дочь Ромой. Для мужа, всех близких и друзей она так и осталась Ромой. Во второй раз он увидел девочку через полтора года на Невском, но не решился подойти, хотя всегда имел успех у женского пола. И ещё дня через три - уже в театральном институте, в очереди в столовой. Она заговорила первой. Он пригласил её в кино, где, понятно, весь сеанс смотрел вовсе не на экран. И - снова пригласил её, теперь уже замуж. Через пару дней она согласилась. Родители с обеих сторон - в ужасе, но постепенно смирились с их браком. А он убедился уже в зрелые годы: «Если иногда мне кажется, что я могу назвать себя счастливым человеком, то прежде всего потому, что рядом со мной всегда была Рома».
...Пришла война. Райкин с фронтовыми бригадами выступал на передовой, на боевых кораблях, подлодках. Однажды не успели доехать до места ночлега, а ночью этот «ночлег» (сарай) разбомбили. Пережил он и самое главное в жизни испытание - тяжёлую болезнь жены, которую они победили.
Фразочки, репризы и словечки его героев стали со временем народно-анекдотическими. Хотя все они были сочинены талантливыми авторами, но запомнились в райкинской неповторимой интонации. О нём писали: «человек с тысячью лиц». Верно, такого мастера поистине волшебного, мгновенного и абсолютного перевоплощения на нашей эстраде не было.
Он бесстрашно столько лет и при разных «властях» служил такому острому, особо опасному жанру, как сатира. Как-то на одном банкете подвыпивший «чекист»-гэбэшник, расчувствовавшись, поднял бокал: «Дорогой Аркадий Исаакович, как же мы всю жизнь за вами следили! Ой, то есть за вашим творчеством…»
У него «не сложилось» с ленинградскими властями, «страдавшими» антисемитизмом. И единственный раз в жизни на вопрос обожавшего его Брежнева, что бы он хотел (между прочим, Райкин никогда не пародировал вождей и вообще избегал пошлости, грубого смехачества на уровне «живота», столь распространённых нынче), «попросился» в Москву. Сегодня столичный театр его имени один из лучших. Вот только помещения для Музея А. И. Райкина (а фонды собраны огромные!) нет - реконструкция «Сатирикона» остановлена.
…У Райкина была песенка про «доброго зрителя в девятом ряду»: «Только как же я с вами расстанусь, добрый зритель в девятом ряду?» Он и сегодня собирал бы полные залы добрых зрителей. Его знают молодые. И уж, конечно же, помнят старшие. Так что, Аркадий Исаакович, Вы с нами и не расстаётесь.