«Сына хоронил под пулями». Жители Ингушетии о ночной атаке боевиков в 2004

Целью нападавших были силовики. В ходе марша бандиты нападали на блокпосты, а в самих городах на здания МВД, ФСБ, прокуратуры и расположение погранотряда. Когда же здания захватить не удалось, боевики стали выискивать дома, в которых проживали сотрудники правоохранительных органов. По официальным данным, в ходе нападения погибло более 90 человек. Бой в ту страшную ночь продолжался более 5 часов. И спустя пять лет местные жители помнят всё происходящее до мельчайших подробностей.

Фатима Евлоева, медсестра назранской больницы

Как раз дежурство было моё. Послышалась стрельба. Мы понять не могли, что происходит. Первая мысль была: война началась. Стало страшно. Подумала о сыне и дочке. Они у меня маленькие были. Оставались дома с мужем и его родителями. Я молила всевышнего, чтобы я не увидела их среди раненых. Я знаю его, он горячий, он в войну бы полез. Но потом сработало что-то в голове — я медик, сейчас раненые станут поступать. Надо им помощь оказывать. Раненых было много. У всех в основном пулевые ранения. Некоторых из них привозили на машинах, других на скорой помощи. Иногда скорые не доезжали. Боевики их расстреливали по дороге в больницу. Среди раненых в основном мужчины были. Один милиционер был тяжело ранен. Его товарищи привезли, и мы тут же отправили на операционный стол. Потом я узнала, что этот милиционер был ранен, защищая РОВД, но продолжал отстреливаться. Потерял сознание и был доставлен к нам. Слава Богу, выжил. Лечился потом. Но о нападении не говорил. Наверное, им запрещено об этом говорить было. Не знаю.

Муса Дикиев, житель Карабулака

У меня сын погиб. Он подрабатывал извозом. На нём камуфляжная одежда была. Его поэтому и убили. Подумали, наверное, что он милиционер. Друзья привезли его тело домой. Мне главное было похоронить его до рассвета. Выезжать на кладбище было невозможно: всё простреливалось. Но мне было всё равно. Я взял ковёр, замотал в него тело сына, положил в машину и поехал. Думал, если боевики остановят, скажу им, чтоб меня убили, но перед этим дали сына по-мусульмански похоронить. Ехать было страшно. На соседних улицах стреляли. На одной из них меня остановили молодые парни в масках. Спросили на ингушском, мол, куда едешь. Я сказал, что сына хоронить. Я думал, это милиционеры, а это оказались боевики. Стали мне говорить, чтоб я выходил из машины. Но потом пришёл их начальник и сказал, чтоб меня отпустили.

Фуна Аушева. В 2004 году — заместитель главного врача республиканской больницы

Ночью к нам доставили более 30 человек раненых. А днём ещё чуть больше 10. Среди доставленных были как сотрудники силовых структур, так и простые жители города. Милиционеров с серьёзными ранениями на следующий день мы отправили в госпиталь МВД в Москву. Остальные лечились у нас. Большое горе пришло в семьи погибших. У нас население малочисленное, мужчины в основном работают в органах. После нападения в некоторых семьях было по два убитых или раненых.

Марьям Багиева, жительница Назрани

Они словно демоны: пришли ночью и растворились под утро. Когда стрельба началась, я ребёнка схватила и упала с ним на пол. Так сильно стреляли всё время, что я голову поднять не могла. Утихло всё часам к 4–5. А утром мы вышли на улицу. Вокруг как в кино о войне: разбитые стёкла, перевёрнутые машины. Пахло какой-то гарью. Все думали, как будут хоронить умерших. Потом в наш дом пришли милиционеры. Стали расспрашивать, что слышали, может, кого из боевиков видели и знаете. Люди говорили тогда, что много ингушей среди нападавших было. Это вроде как родственники тех, кто ушёл в лес поддерживать чеченцев, и тех, кто сидит в местной тюрьме (СИЗО — прим. авт.). Народ потом говорил, что на тюрьму поэтому и напали, чтоб своих родных освободить.

Аслабмек Эстоев, бывший сотрудник ГИБДД, Назрань

Не знаю, почему они меня не тронули. Я подъезжал к Назрани на машине. Навстречу ехали люди, руками махали, говорили, чтоб я туда не ехал, там война. На кругу около торгового центра меня остановили вооружённые люди. К проверкам я привык. Сразу достал удостоверение. Они взяли корочку, посмотрели и сказали, чтобы я выходил из машины. Я вышел, они меня схватили, завязали руки, куда-то потащили. В темноте сложно было что-то увидеть. Я только разглядел машину легковую расстрелянную, в ней кто-то убитый лежал, одетый в форму. Меня привели к их главному. Его называли Али. Он заставил своих людей меня обыскать. А потом спросил, где именно я служу. Я ответил, что в дорожно-патрульной службе, в ГАИ. И он ушёл. Меня посадили в какую-то машину, я просидел в ней час, может, больше. Всё это время меня охраняли. Потом снова пришёл главный, машину завели и меня куда-то повезли. Я думал, что меня везут в Чечню, что я уже попал в рабство. Но потом машина остановилась, вышел главный и сказал, что у них указание работников ГАИ не убивать, отбирать только удостоверение, оружие и машины. И сказал мне уходить. Я не помню, как пришёл домой. Родные прятались у соседей. Кто-то их предупредил, что боевики идут по домам сотрудников правоохранительных органов, и соседи предложили им убежище.