Последнее обновление материала 25.12.2016 г.
В районе Сочи разбился самолет Ту-154, который летел в Сирию. На борту - 92 человека, среди которых были военнослужащие, журналисты, артисты Ансамбля имени Александрова, а также Елизавета Глинка, врач и глава фонда «Справедливая помощь».
К вашему вниманию интервью с Елизаветой Глинкой, которое она дала «АиФ» в сентябре 2015 года.
Елизавета Глинка: Первыми в июле прошлого года были 4-летний Борис из г. Снежное и 16-летняя Юля из Горловки. В квартиру, где Боря жил с мамой, попал снаряд. Мама погибла сразу. К счастью, мальчик этого не увидел. Он до сих пор считает, что мама ушла за молоком. Его самого спасло то, что в начале обстрела он залез в кроватку. На Борю тоже упала плита, размозжила мальчику таз и ноги. Он провёл под плитой пять часов. Его обнаружил дедушка во время «минуты тишины».
А Юлю ранило во время бомбёжки Горловки на улице. В тот день в этом городе погибли 63 человека. Боря приехал в Москву с дедушкой, а Юля с мамой. У нас железное правило: детей мы вывозим либо с кем-то из родственников, либо с опекуном. Ведь официально это граждане другого государства. Борис долго лечился в клинике Рошаля, потом была реабилитация в санатории. Мальчик полностью поправился, и буквально на днях они с дедушкой вернулись в Снежное. А Юля с мамой сейчас живут в нашем доме милосердия в Москве. Они получили статус беженцев. Юля готовится поступать в мединститут. Ещё недавно она передвигалась на инвалидной коляске, а сейчас ходит сама, правда, пока ещё хромает.
«Розы всё равно цветут»
Мария Позднякова, «АиФ»: В прошлом году во время заседания Совета по правам человека вы обратились к президенту В. Путину с просьбой оплачивать из бюджета дорогостоящие операции для вывезенных раненых детей. Вопрос решился очень быстро. Администрация президента также решила вопрос с бортами МЧС: после того как вы эвакуируете тяжелораненых детей через границу и довозите их до Ростова, там вас ждёт самолёт. Но… одновременно началась травля вас со стороны так называемой оппозиции. Вас обвиняли, что вы принимаете помощь «кровавого режима». На вашей странице в соцсети самыми мягкими были выражения типа «чтобы на тебя и твоих детей снаряд упал».
- Если все эти ушаты грязи - цена хотя бы одной спасённой детской жизни, я готова выслушивать их сотни, тысячи раз. Но я скажу лишь, что подобная реакция не стала для меня неожиданной.
Надо отдать должное Елизавете Глинке - все нападки она выдержала со спартанским спокойствием. Лишь однажды она, воспитанная в семье врача и военного офицера, припечатала своих оппонентов, назвав их «импотентами». Это был ответ женщины, которая вывозит с войны раненых детей, мужчинам, которые сидят на диванах и палец о палец не ударили для спасения детских жизней.
- Раненых детей могут сегодня лечить в самом Донецке?
- Могут. Главное, чтобы город не обстреливали. И в Донецке, и в Луганске не осталось больниц, которые бы не пострадали от обстрелов. Ещё нужны специальные инструменты и препараты. Вот завтра я повезу в Донецк инструменты, которые необходимы для операций при минно-взрывных травмах. Мы очень сдружились с местными врачами. Им при жизни памятники ставить надо - только единицы из них покинули город. У остальных, тех, с кем мы работаем, больше года, с начала боевых действий, рабочие сутки не имеют конца.
Но, несмотря на войну, Донецк остаётся красивейшим городом, городом миллионов роз. Там всё цветёт и пахнет.
- В один из ваших приездов туда местный умелец специально для вас выковал цветы из осколков снарядов, которыми обстреливали город. В Сети завопили: как она могла принять цветы от сепаратистов?!
- Почему-то никто не пишет, что мы оказываем помощь ещё и Киеву, и Харькову. Пересылаем туда необходимые лекарства, которые сейчас в дефиците на Украине. Правда, когда недавно мне заявили, что, мол, я помогаю детям сепаратистов, я была потрясена до глубины души. Они детей делят на сепаратистов и несепаратистов!
Почему происходит эта война? Этот вопрос я задаю себе каждый раз, приезжая в Донецк и Луганск. Но, если я буду об этом думать, у меня не останется сил спасать детей. Моя задача - молча помогать. Но на войне понимаешь, как хрупок мир. Я уже давно не строю планов на будущее. Живу одним днём. Зимой я вывозила из Донецка Ваню Воронова - у него осталась только левая рука. И этой левой рукой он крестился. Мальчик не только потерял ноги и правую руку, он ослеп. Он попросил его предупредить, когда будет взлетать самолёт, чтобы он мог перекреститься. Это была моя самая тяжёлая эвакуация. Я не ожидала увидеть ребёнка в столь тяжёлом состоянии. Первого сентября Ваня пошёл учиться в московскую школу. Пошёл сам, на протезах. Они с мамой остались в России.
Война - рядом
- На какие деньги вы помогаете людям?
- На народные. За все 8 лет я ни разу не приняла ни одного гранта. Мне дорога моя самостоятельность. Деньги нам переводят со всей страны: от Калининграда до Владивостока. Очень часто это 200-300 рублей, но, когда таких переводов десятки тысяч, получаются серьёзные суммы. Помогают и крупные благотворители. Но они просят не называть их имена.
- Об иностранцах, которые помогают жителям Донбасса, не слышно. Как вы считаете, почему Европа в упор не видит тысячи детей, женщин, стариков, убитых на этой войне?
- А как они увидят, если западные журналисты молчат? Мы в Донецке все живём в одной гостинице. Да, зарубежные журналисты были там в начале войны. Как вороны, сбежались на сбитый «боинг», а потом разъехались. Перед этим были кадры страшной бомбёжки Луганска, где женщина с оторванными ногами умирала под прицелами камер. А потом они эти камеры убрали.
Зато там работают наши замечательные журналисты. Рискуют жизнью. Я бесконечно уважаю российских журналистов, которые работают в Донецке и Луганске.
- Что вы говорите родным, когда в очередной раз отправляетесь в Донецк?
- Обещаю, что скоро вернусь. Хотя младший сын просит меня больше не уезжать туда. Но семья понимает, что я не могу туда не ехать. В этот раз буду в лицее, где учатся дети-сироты, чьи родители погибли на этой войне. Сейчас, слава богу, гораздо меньше стреляют. Там понимаешь, насколько верно выражение «худой мир лучше хорошей войны».
Дети, которые живут в нашем доме милосердия, когда увидели на асфальте выбоины, сказали, что снаряд и сюда прилетал. Я говорю: «Нет, тут нет снарядов». А они своё: «Мы же знаем. Это точно от снаряда». Хотя, если задуматься, бомбы и мины рвутся всего в 500 км от Москвы. Война ближе, чем нам кажется.
Сейчас в Донецке и Луганске дети гибнут, подрываясь на минах, на установленных растяжках. Мне местные сказали, что там столько мин набросали - лет на двадцать хватит разминировать. Теперь вот думаю: надо же как-то организовывать разминирование. Опять вся надежда только на Россию. Больше ведь им никто не помогает.
